Торговый дом Гердлстон

— Шторм стихает, — заметил Макферсон. — Если бы наш корабль не прогнил насквозь, как души его хозяев, мы бы еще на нем поплавали.

— Верно, Сэнди, старина! А теперь мы все потонем — и капитан, и хозяева, и вся шатия-братия! — с хохотом провозгласил Миггс.

Помощник поглядел на него удивленно и с некоторой долей презрения.

— А вы уже нализались, — сказал он. — Но ведь если мы утонем — дело-то, похоже, к этому идет, — так даже подумать страшно, что явишься к своему Творцу, а твоя жалкая душонка вся насквозь проспиртована.

— Спустился бы ты вниз да и выпил бы стаканчик-другой, — хрипло посоветовал Миггс.

— Нет, нет… Если уж мне суждено умереть, так я умру трезвым.

— Дураком ты помрешь, вот что! — злобно выкрикнул шкипер. — А, вот и проповедничек! Видишь теперь, до чего нас довели твои страховки да взятки? Как тебе твои штучки нравятся теперь, когда корабль у нас тонет прямо под ногами? А? Стал бы ты его чинить, если бы добрался на нем до доков Альберта, а?

Последние слова были обращены к старику Гердлстону, который, бросив качать и прислонившись к стенке камбуза, с тоской смотрел на длинную цепь бурых утесов, встававших над морем всего лишь в полумиле от судна. До них уже доносился рев бурунов, и они видели, как вскипала белая пена там, где Атлантический океан в ярости обрушивался на этот природный волнолом.

— Он не в состоянии командовать, — сказал Эзра помощнику. — Что посоветуете вы?

— Подойдем поближе и спустим шлюпки с подветренной стороны. Может, они и разобьются, но другого выхода у нас все равно нет. А в двух шлюпках мы разместимся свободно.

Барк погружался так быстро, что спустить шлюпки оказалось очень легко. От поверхности моря их отделяло всего несколько футов. Большинство команды благополучно перебралось в вельбот, а Гердлстоны, Миггс и четверо матросов воспользовались гичкой. Обе шлюпки чуть было не разбились вдребезги, потому что волны с необоримой силой то гнали их к борту корабля, то грозили столкнуть, но в конце концов благодаря искусству гребцов и рулевых и той и другой удалось благополучно отойти от барка.

Однако всю мощь разбушевавшегося моря они почувствовали, только когда покинули судно, укрывавшее их от ветра. Если волны казались чудовищными с палубы «Черного орла», то насколько более грозными выглядели они теперь, когда их поверхности можно было коснуться рукой. Огромные стеклянно-зеленые валы швыряли шлюпки вверх и вниз, трясли их и раскачивали, словно это были игрушки, прочность которых они вознамерились проверить. Гердлстон, бледный и угрюмый, сидел рядом с Эзрой. Молодой человек смотрел перед собой с решимостью храбреца, понимающего, какая опасность ему грозит, но намеренного напрячь все силы, чтобы спастись. Его губы были плотно сжаты, а черные брови совсем сошлись над зоркими глазами, которые быстро метались по сторонам, как крыса в крысоловке. Миггс, державший румпель, время от времени разражался пьяным хохотом, а четверо матросов, притихшие и оробевшие, осторожно гребли, стараясь удерживать лодку в равновесии, и время от времени оглядывались через плечо на кипящие впереди буруны. Солнце ярко освещало угрюмые обрывы и зеленую траву на их вершине, где, сбившись в темную кучку, стояли крестьяне и внимательно глядели на развертывавшуюся перед ними сцену, хотя и не делали никаких попыток помочь терпящим бедствие. У этих последних не было выбора — следовало как можно быстрее грести к ближайшему мыску, потому что шлюпки наполнялись водой и могли затонуть в любую минуту.

— Корабль пошел ко дну! — воскликнул Эзра, когда они оказались на гребне волны.

Едва их подхватила следующая волна, как все поглядели туда, где еще недавно находился злополучный «Черный орел», но он исчез бесследно.

— Дайте только добраться до бурунов — и мы все за ним отправимся! — закричал капитан Гамильтон Миггс. — Эй, черти, навались! Обгоним шлюпку помощника! Это же гонки, ребята! А к финишу мы придем в аду.

Эзра покосился на отца и увидел, что он дрожащими губами шепчет молитву.

— И тут за свое, — с усмешкой сказал молодой человек.

— Я готовлюсь предстать перед Творцом, — торжественно ответил старик, — и вера моя мне поистине посох и опора. Я вспоминаю всю свою долгую жизнь и вижу, что чаще ходил я путями праведными, хотя были в моем прошлом и горестные ошибки. С самой юности был я воздержан и трудолюбив. Сын мой, обрати взыскательный взор в свое сердце и подумай, готов ли ты встретить свой час.

— Загляните-ка лучше в свое, — ответил Эзра, не отводя глаз от клокочущей полосы прибоя, которая с каждой секундой все приближалась и приближалась. — Вспомните-ка про дочку Джона Харстона! — Даже в этот грозный час Эзра почувствовал злобное удовольствие, заметив, как судорожно исказилось лицо его отца при упоминании о Кэт.

— Если я согрешил, то согрешил во имя достойной цели. Я поступил так, дабы спасти свою фирму. Ее банкротство — это поношение праведности и торжество зла. Господи, в руки твои предаю я дух свой…

Едва он договорил эти слова, как огромная волна подхватила лодку и швырнула ее на острые камни у подножия утеса. Раздался томительный, жуткий треск, и крепкий киль переломился пополам, а вторая волна пронеслась над ним, увлекая за собой барахтающихся людей только для того, чтобы швырнуть их на вторую цепь камней. Крестьяне на обрыве испустили вопль ужаса, который смешался с предсмертными стонами и криками утопающих и с громом безжалостного прибоя. Те, кто смотрел вниз, видели, как черные точки — головы несчастных моряков — исчезали одна за другой. Тех, кто не разбился о рифы, увлекло назад в море сильное подводное течение.

Эзра был прекрасным пловцом, но когда он выбрался из обломков шлюпки и ударом ноги оттолкнул цеплявшегося за него матроса, то даже не попытался плыть вперед. Он прекрасно понимал, что волны неизбежно понесут его на рифы, и сберегал силы, чтобы выбраться из бурунов. Гигантская волна перекатилась через внешнюю гряду скал, подхватила Эзру, как перышко, и швырнула его об утес. Барахтаясь на ее гребне, Эзра машинально протянул руки вперед и уцепился за небольшой выступ. В следующее мгновение его ударило об утес, но, и оглушенный, он не разжал рук, и когда вода отхлынула, оказалось, что он стоит на крохотной площадке, где места хватало только-только, чтобы поставить ногу. Он задыхался, все его тело было покрыто синяками, и все же случившееся было чудом: осмотревшись, Эзра убедился, что это был единственный выступ на гладком обрыве.

Но до спасения было еще далеко. Волна, подобная той, которая принесла его сюда, могла стащить его вниз на камни. Поглядев в море, он увидел, как волна поменьше разбилась гораздо ниже его ног, но тут на него надвинулся новый гигантский вал. Эзра глядел на эту зеленую гору, прикидывая, что она достанет ему по крайней мере до колен. Будет ли он сбит с уступа или сумеет удержаться? Молодой человек расставил пошире ноги, весь напрягся и так впился ногтями в неровный камень, что из-под них брызнула кровь. Вода захлестнула его и, как злобный демон, била и дергала его ноги, но он держался крепко, и наконец напор волны ослабел. Поглядев вниз, он увидел, как она скатывается по обрыву. Но ей навстречу уже ринулась другая волна. Вновь возле утеса вырос огромный вал, и вдруг Эзра увидел, что из его зеленых глубин поднялась длинная белая рука и ухватилась за край его площадки.

Еще не видя лица, молодой человек узнал отцовскую руку. За правой рукой поднялась левая, и наконец над водой появилось лицо старого коммерсанта. Он был весь в синяках, разорванная одежда висела на нем клочьями. Увидев сына, он обратил на него умоляющий взгляд, продолжая изо всех сил цепляться за уступ. Площадка была так мала, что скрюченные пальцы касались башмаков Эзры.

— Здесь нет места, — безжалостно сказал молодой человек.

— Во имя господа!..

— Я и сам еле держусь.

Гердлстон висел на утесе, наполовину погруженный в воду. Прошло лишь несколько мгновений, но в памяти старика успело промелькнуть много картин былого. Вновь он увидел темную комнату и себя, склонившегося над умирающим. Какие слова зазвенели в его ушах, заглушая грохот прибоя? «Как ты поступишь с ней, так да поступит с тобой твоя собственная плоть и кровь!» Он снова с мольбой посмотрел на сына. Эзра увидел, что следующая волна поднимет старика на уступ, а в этом случае он сам вряд ли удержится.