Молодая кровь

— Ох, иногда они так разболятся, что просто ступить страшно, хоть плачь. Пусть меня считают злодеем, но от такой боли схватишь ногой пистолет. Поднял бы ногу и выстрелил, повернулся бы в другую сторону — и хлоп, хлоп… Всех бы их перестрелял, до единого. Шутка ли — работать семь дней в неделю по двенадцать часов!

Каким усталым выглядел Хэк Доусон! Роб перевел взгляд на Бру Робинсона и вдруг вспомнил детство, вспомнил, как однажды он с ребятами купался в пруду Рейбарна, а потом все укрылись от дождя в сарае, и какое тогда у них возникло чувство товарищества и стремление держаться вместе, и как после сильного дождя засияло солнце. Вспомнил, как Ричард Майлз постоянно твердил, что самое главное для негров—это единство, иначе нельзя бороться с крэкерами. Отец и мать тоже так считали, и если бы все работники гостиницы объединились, удалось бы добиться кое-каких перемен. А Эллис Джорден кричал Робу:

— Мальчик, никогда не смей пить виски, слышишь, что я говорю? У меня был сынок твоих лет или годика на два постарше. Ты ведь помнишь Бабера, правда? Хороший был парнишка, прилежно учился. Спроси любого учителя в школе, каждый это подтвердит. Бабер хотел стать врачом. Ради этого и убежал из дому. А врачом так и не стал, разве что поступил в колледж на небесах! В позапрошлом году в нашем городе был проездом один человек, и мы от него узнали, что Бабера убили в товарном поезде. Железнодорожный шпик забил его до смерти.

Хэк Доусон горестно засмеялся:

— Спятил ты, дядя! Даже если есть на том свете колледжи, негров туда не пускают. Пора бы тебе это знать!

Бру Робинсон усмехнулся:

— Стыдись, Хэк, такое говорить! По-твоему, стало быть, цветной человек и на том свете мучается?

— А тебе, Янгблад, я вижу, работа в гостинице по душе, — сказал Хэк Доусон. — Рад трудиться восемьдесят четыре часа в неделю, ведь шутка ли, какие деньжищи за то отваливают! Мне кажется, вашингтонские законы против того, что делает мистер Огл. Рузвельт издал такие законы, я знаю наверняка. Мистер Огл воображает, что все негры — стадо баранов и он может делать с ними, что ему угодно.

— Только ли воображает? — спросил Эллис Джорден. — Ты не шутишь?

— Ничего, настанет время, Джорджия тоже войдет в Соединенные Штаты! — сказал Бру Робинсон.

— Джорджия? Как бы не так! Никогда она не согласится войти в Соединенные Штаты! — возразил Эллис.

Роб подумал о профсоюзе, в котором состоял почти три месяца, когда жил в Нью-Йорке. Он оглядел сосредоточенные лица товарищей и сказал:

— Что нам нужно, ребята, в гостинице, так это профсоюз. Тогда мистер Огл призадумается. Бьюсь об заклад.

Вилл Тернер уже клевал носом. А тут мгновенно проснулся.

— Профсоюз? Да ты рехнулся, Янгблад! Попробуй заговорить в гостинице о каком-то проклятом профсоюзе, мистер Огл тебе даст коленом под зад, мигом вылетишь и опомниться не успеешь!

— Ему незачем знать об этом, пока мы все не организуем. А тогда уже будет поздно. Нам только надо держаться всем вместе!

— Эх, дядя, тут тебе не Нью-Йорк! Здешние негры никогда не будут держаться вместе. Растолкуй ему это, Эллис. Растолкуй, слышишь?

Эллис качнул головой:

— Не пей виски, не пей вина, не пей этой дряни, ни… ничего не пей! Слышишь, Янгблад, что я говорю? Я тебя вздую по мягкому месту, если увижу, что пьешь. Сам я ни капли в рот не беру, спроси кого хочешь.

— Что вы мелете, мистер Джорден? — рассердилась Бесси Мэй. — У меня приличное заведение, вы разве не знаете? Я требую уважения к себе и к Янгбладу!

Бру Робинсон рассмеялся:

— Действительно, наш Джорден от роду капли в рот не брал. Уж молчал бы, ей-богу!

— А почему вы думаете, что негры не будут держаться вместе? — наступал на них Роб. — Вы разве когда-нибудь пытались организовать профсоюз в гостинице?

— Брось, что эти негры понимают в профсоюзных делах? — сказал с усмешкой Вилл Тернер.

— Ничего, поймут! Можешь не сомневаться! Вот вы все постоянно брюзжите насчет условий работы в гостинице; то вам не так и это не так, а ведь никогда ничего не переменится, если вы все вместе не дадите отпор. По доброте сердечной хозяин вам ничего не уступит. Он смотрит, сколько вы способны потянуть, столько на вас и нагружает.

Бесси Мэй нагнулась к Робу и легонько погладила его большие ладони.

— Советую вам прислушаться к тому, что говорит младенец, — сказала она. — Прислушайтесь хорошенько, парень-то побывал в Нью-Йорке! Он небось поумнее всех вас, вместе взятых. Вы хоть и старше, а вам учиться надо у Янгблада!

— Я и сам не против профсоюза, но как же быть с белыми? — спросил Хэк Доусон. — Ведь они не захотят вступить с нами в профсоюз. Это тебе не Нью-Йорк.

— А не захотят, так пускай тогда идут к дьяволу! — воскликнул Роб, чувствуя, что виски ударило ему в голову. — Им же стыдно будет!

— Так-то так, но без них не обойдешься!

— Я обойдусь! — забормотал Эллис. — Я могу всю жизнь прожить без крэкеров. Я даже содовых крэкеров [28] в рот никогда не беру.

— Это будет вроде того заводского профсоюза, который организовали здесь несколько лет назад, — сказал Хэк Доусон. — Только наоборот. Туда не принимали негров, а когда белые забастовали, хозяин Кросс набрал негров, чтобы сорвать стачку, а когда сорвал ее, то негров выгнал. И белые не получили никакой надбавки. И кто, ты думаешь, выиграл? Ты спроси своего отца, Янгблад, он знает.

— Не вижу, какое это имеет отношение к профсоюзу в гостинице, — сказал Бру Робинсон.

— Не видишь? Ого! Еще какое! Ни один белый не вступит в наш профсоюз, даже если мы его организуем. А когда мы начнем чего-то требовать от хозяина, белые станут на его сторону, а не на нашу… Тут мы и сядем в лужу. Теперь понял?

Сквозь табачный дым и винные испарения Роб видел усталые глаза Хэка Доусона, его высокий лоб и ранние залысины. Конечно, он прав! Но все-таки ведь условия работы отвратительны, так было и раньше, и лучше не станет, если все дружно не решат их изменить. Только, конечно, время сейчас неподходящее: работу найти трудно, и если кого уволят, то вряд ли этот человек скоро устроится на другое место.

— Завтра я увижу Лероя, то есть дьякона Дженкинса, — сказал Роб, — и спрошу его мнение насчет этого. Нам необходимо что-то предпринять.

— Кого, кого спросишь? Дьякона Дженкинса Лероя? Ох, парень, с таким же успехом можешь пойти к хозяину и спросить: «Мистер Огл, как вы думаете, стоит нам, неграм, организовать профсоюз»

Роб наконец справился со своей второй стопкой, но его мутило от виски, духоты и табачного дыма.

— То есть как? — удивился он. — Неужели мистер Огл и дьякон Дженкинс — одно и то же?

— Слушай, дьякон любимчик мистера игла. Лозяин платит ему четыре пятьдесят за две недели, отпускает его по воскресеньям в церковь и на молитвенные собрания по будням. Что же еще надо нашему Лерою?

Роб промолчал. Сказать было нечего. Он всегда уважал дьякона. Ему казалось, что дьякон Дженкинс неспособен ни на какой дурной поступок. В мозгу вдруг всплыло одно воспоминание детства: дьякон встречал их по субботам возле Большой бакалеи и всегда подшучивал над его ростом. И всегда давал ему и сестренке по пятаку. Вспомнил, как дьякон держал себя в церкви — гордо, с достоинством. И Роб сказал сердито:

— Дьякон Дженкинс вовсе не дядя Том. Никто меня в этом не убедит. Я его знаю всю жизнь. Хэк Доусон покачал головой, но возражать не стал.

— Ну, час уже поздний сказал Ноб, поднимаясь. — Мне пора домой.

— Погоди минутку, Янгблад, пойдем сейчас все вместе, — сказал Эллис. — Вот только допьем эту бутылку.

Бесси Мэй поглядела на Роба и сказала:

— Ты мне напоминаешь того боксера, который выступает в Детройте и в Нью-Йорке. Тебя там никто не принимал за Джо Луиса?

— Брось дразнить ребенка! — вмешался Хэк Доусон.

— А ты помалкивай! — огрызнулась Бесси Мэй. — Просто ревнуешь, вот и все. Скажи мне, пряничек медовый, ты там видел этого Джо Луиса? Ничего на свете мне так не хочется, как поглядеть на него, а потом и помереть готова. Поглядеть, как он нокаутирует какого-нибудь белого.