Ожидание забвение
Ожидание забвение читать книгу онлайн
Морис Бланшо — один из оригинальнейших мыслителей нашего века. Мишель Фуко хотел в молодости писать «как Бланшо»; Жак Деррида посвящает разбору автобиографического текста Бланшо, умещающегося на полутора компьютерных страницах, книгу в полтораста страниц- так властители дум нового века реагируют на скромную и сосредоточенную мысль Мориса Бланшо. «Ожидание забвение» — последнее из крупных художественных произведений писателя, здесь он впервые обкатывает ставшее потом знаменитым (в частности, у Ролана Барта, Жака Деррида) так называемое фрагментарное письмо.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
* * *
Ему надо было ей предшествовать и идти вперед безо всякой уверенности, что она за ним когда-нибудь последует. В его обязанности входило заранее выявить слова, при помощи которых она смогла бы в дальнейшем втолковать ему то, что имела сказать. Так они и продвигались, недвижимые внутри своего движения.
* * *
Все время тот же утренний свет.
* * *
Насмотревшись на нее слишком долго, он видит на ее месте и на нее наложившимся как бы некое личное отсутствие, необходимость опять же смотреть на которое его не пугает.
* * *
Бесплодное ожидание, все более и более бедное и пустое. Изобильное ожидание, все более и более богатое ожиданием. Одно и есть другое.
* * *
Мысль, что она там, хотя своей речью некоторым образом и отрицает все время собственное присутствие, утверждая его сокровенное с нею самой отношение.
* * *
Неисчислимое население пустоты.
* * *
Прошел тот же день.
* * *
Он видел ее раз, другой, бесконечное число раз. Он проходил мимо и не изгладил ее присутствия. Никогда не усомнился, что она ничего о нем не знает. Она его не знала, он принимал ее неведение. Поначалу — какой порыв, какая глубокая по причине этого удвоенного одиночества жизнь; в конце — какой груз обманов и заблуждений. Единожды принявший все это должен упорствовать без конца.
Она его не знает, хотя и внимательней, чем кто бы то ни было, ко всему, что он делает и говорит.
Ему кажется, что она больше не сомневается в своем присутствии, не прикладывает к этому веру. Возможно, потому что не сомневается, она не верит.
* * *
Она вложила всю свою веру в то, во что не верила.
* * *
Она не уделяет внимания ни тому, что он делает, — он не делает ничего; ни, тем паче, тому, что говорит, — говорит он меньше, чем слушает; ну разве что ему самому, тому исторгаемому из него ожиданием местоимению, каковое — внимательное безразличие места.
То были биения сердца, волнение надежды, тревога иллюзий.
* * *
Он выдержал ожидание. Ожидание сделало его вечным, и теперь ему только и остается, что вечно ждать.
Ожидание ждет. Через ожидание тот, кто ждет, умирает в ожидании. Он привносит ожидание в смерть и, похоже, превращает смерть в ожидание того, чего все еще ждешь, когда умираешь.
Смерть, рассматриваемая как ожидаемое событие, неспособна положить ожиданию конец. Ожидание превращает факт умирания в нечто, достигнуть чего, чтобы перестать ждать, недостаточно. Именно ожидание и позволяет нам знать, что смерть не может быть ожидаемой.
Тот, кто живет в ожидании, видит, что жизнь приходит к нему как пустота ожидания, а ожидание — как пустота по ту сторону жизни. Переменчивая зыбкость этих двух движений есть отныне пространство ожидания. На каждом шагу ты здесь и, однако, по ту сторону. Но поскольку достигаешь этого потусторонья не посредством смерти, его ждешь и не достигаешь, не зная о его существенной черте: его можно достичь только в ожидании.
Когда есть ожидание, ничто не ждется. В движении ожидания смерть уже не может быть ожидаемой. Ожидание, в интимной безмятежности недр которого все, что происходит, искажается ожиданием, не дает случиться смерти как тому, чего могло бы хватить ожиданию, но удерживает ее в подвешенном состоянии, распадающейся и в каждый миг превзойденной пустым постоянством ожидания.
Странное противостояние ожидания и смерти. Он ждет смерти в некоем безразличном к смерти ожидании. И точно так же смерть ожиданию не подпадает.
* * *
Мертвые воскрешали умирающих.
* * *
«Вы отвечаете моими вопросами». — «Я превращаю ваши вопросы в ответ».
* * *
Когда она начала подбирать выражения, чтобы сказать ему: «Вы этого никогда не узнаете. Вы никогда не заставите меня говорить. Никогда не узнаете, почему я здесь с вами», вот тогда-то в неистовом движении, которое позволяло ей быть страстным голосом, оставаясь в то же время неподвижным и безучастным телом, он и услышал, как она вдруг спрашивает у него, не меняя даже тона и, возможно, даже не меняя самих слов: «Сделай так, чтобы я могла с тобой говорить». Он так никогда и не сможет уже забыть эту мольбу.
Целыми днями он боролся против нее — словами, молчанием: «Нет, я не тот, кем бы вы хотели, чтобы я был». На это она заметно позже откликнулась: «И кем бы вы были, будь вы им?» Поскольку из своего рода сдержанности, если не из-за более существенных затруднений, он не хотел этого уточнять, она торжествующе заключила: «Вот видите, вы не можете этого сказать и еще менее — от этого отпираться».
* * *
«Вы обращаетесь не ко мне, вы обращаетесь к кому-то, кого тут, чтобы вас слушать, нет». — «Но вы-то тут?» — «Я тут».
* * *
Она никогда ему не снилась. Он никогда не снился ей. Оба они только и снились тому, кем хотели бы быть друг для друга.
* * *
Распростертая, полуотвернувшаяся. Стол придвинут к постели; он пишет, издавая нескончаемый звук, от которого тишина становится почти прозрачной. Вдруг она обращается к нему с вопросом: «Кто ты на самом деле? Тобою ты быть не можешь, но ты же кто-то. Кто?» Он прервал свою работу, он опускает голову. «Я тебя спрашиваю». Спрашивает себя и он. «Не сомневайся, — мягко говорит он. — Я выбрал быть тем, кем меня находят. Я как раз то, о чем ты только что сказала». — «Кто?» Она почти кричит. «Да, то, о чем ты только что сказала».
* * *
Мы-то вдвоем это знаем.
* * *
Нагноение ожидания, скука. Застойное ожидание, ожидание, которое сразу же сочло себя своим предметом, которое проникнуто к себе снисходительностью и в конечном счете ненавистью. Ожидание, спокойная тоска ожидания; ожидание, ставшее спокойной протяженностью, где мысль представлена в ожидании.
* * *
Она сидела, застыв в неподвижности, у стола; лежала рядом с ним на постели; порой стояла рядом с дверью — придя тогда очень и очень издалека. Такой он ее вначале и увидел. Стоящей, вошедшей без единого слова и даже не оглядывающейся вокруг, будто она давным-давно вобрала в себя все наличие это-го места; и уж конечно, не будь между ним и любой женской фигурой длительного и тесного знакомства, сблизившего его с каждой из них, он должен был бы тут же почувствовать себя в этой комнате чужаком; но с непоколебимой уверенностью молодости он не видел в ее приходе ничего необыкновенного, точно так же, как и не колебался, когда только что подавал ей знаки: она была там, он ее больше не отпустит. Он был там, она его больше не отпустит.
* * *
«Когда ты вспоминаешь, что я тебя покинул, это правда. Когда с грустью говоришь, что я тебя даже и не покидал, это правда. Но если ты думаешь, что я был покинут самим собою, то кто же тогда сейчас рядом с тобой?»
* * *
«Подойдите». Она приблизилась медленно, не вопреки себе, но с какой-то глубокой рассеянностью, которая сделала его, уже его, на диво внимательным.
Она заговорила, но он ее не слушал. Он слушал ее только для того, чтобы привлечь к себе своим вниманием.