Ожидание забвение

«Может быть, нас разделяет только наше присутствие. В забвении же — что нас разлучит?» — «Да, что смогло бы в самом деле нас разлучить?» —

«Ничто, разве что забвение, которое нас снова и соединит». — «А если это и вправду забвение?»

Возможно ли, что она распознала в нем, а он в ней, возможность оказаться забытым соразмерно ожиданию?

* * *

«Мы не встретились». — «Примем, что пересеклись наши пути, это еще лучше». — «Как это мучительно, такая встреча на перекрестье».

* * *

Уже давно он стремился не говорить ничего, что отягчало бы пространство, о пространстве рассуждая, исчерпывая конечное и беспредельное пространство.

* * *

«Вы не хотели на самом деле знать, я всегда это чувствовала». Он этого не хотел. Когда хочешь знать, ничего не знаешь.

* * *

Никто не любит оставаться лицом к лицу с тем, что скрыто. «Лицом к лицу было бы легко, а вот когда отношения косвенны…»

* * *

«Все эти ваши взгляды, которые на меня даже толком и не взглянули». — «Все те речи, что вы произнесли и которые мне ничего не сказали». — «И ваше присутствие, которое затягивается и противится». — «И вы, уже отсутствующая».

Где это было? Где этого не было?

Зная, что она была там, и забыв ее столь полно, зная, что она могла быть там только забытой, сам по себе это зная, забывая.

«Осталось ли еще хоть мгновение?» — «Миг, который между воспоминанием и забвением». — «Краткий миг». — «Который не кончается». — «Ни вспоминаемые, ни забытые». — «Вспоминая нас от имени забвения».

«Откуда это счастье забывать?» — «Которое тоже забыто».

Это смерть, говорила она, забвение умирания, каковым является смерть. Наконец-то присутствующее грядущее. «Сделай так, чтобы я могла с тобой говорить». — «Да, говори теперь мне». — «Не могу». — «Говори через не могу». — «Ты так спокойно просишь у меня невозможного».

Что же это за боль, что за боязнь, что это за свет? Света в свете забвение.

II

Забвение, нераскрытый дар.

Принять забвение как согласие с тем, что сокровенно, как нераскрытый дар.

Мы не идем к забвению, как не приходит к нам и оно, но внезапно оказывается, что забвение всегда уже здесь и было, и, забывая, мы всегда уже все забыли: в движении к забвению мы оказываемся в присутствии его неподвижности.

Забвение — отношение с тем, что себя забывает, отношение, которое превращает в секрет то, с чем имеется отношение, хранит власть и смысл секрета.

В забвении имеется то, что отклоняется, и само отклонение, каковое приходит от забвения, каковое и есть забвение.

* * *

Позже он проснулся — спокойно, осторожно, перед лицом возможности, что уже все забыл.

Забывая слово, забывая в этом слове все слова.

* * *

«Приди, верни нам приемлемость того, что исчезает, сердечный порыв».

* * *

Было странно, что забвение смогло так положиться на речь, а речь — вобрать забвение, словно между отклонением речи и отклонением забвения имелась некая связь.

Письмо в направлении забвения.

Что в каждой произносимой речи наперед говорит забвение, означает не только, что каждое слово обречено быть забытым, но и что забвение обретает в речи свой покой и поддерживает ее в согласии с сокровенным.

Забвение в даруемом ему всякой истинной речью покое дает ей говорить даже и в забвении.

Что во всякой речи покоится забвение.

* * *

«Ты не войдешь сюда дважды». — «Войду, правда, не раз».

Приглядывая за неподнадзорным.

* * *

По этим словам он узнал, с каким спокойствием полагается на речь забвение.

Память, в которой дышало забвение.

Дуновение, которое он от нее перенимает, которое пронизывает всю историю, дыхание забвения.

* * *

В забвении то, что отклоняется, не может вполне скрыть приходящее от забвения отклонение.

«Забыть смерть — на самом деле это, наверное, вспомнить о смерти? Единственное воспоминание, которое может быть соразмерно смерти, это забвение?» — «Невозможное забвение. Каждый раз, когда ты забываешь, забывая, ты вспоминаешь именно о смерти».

Забывая смерть, наталкиваясь на точку, в которой смерть поддерживает забвение и забвение дарует смерть, отклоняя и забвением смерть, и смертью забвение, тем самым дважды отклоняясь от того, чтобы вступить в истину отклонения.

Порыв забвения в неподвижном ожидании.

* * *

Приглядывая за неподнадзорной явленностью.

Погляди на нее, только на миг, через плечо; брось в ее сторону полувзгляд; не разглядывай ее, гляди; полувзгляд, только взгляни.

Она была чуть ли не слишком присутствующей; не присутствующей — своему присутствию явленной; не отсутствующей — отринутой от присутствующего силой своего в себе присутствия.

* * *

«Так к чему же мне тогда продолжать?» — «Знаю: дабы увериться, что вы не заговорите». — «Будьте же тогда хоть чуть-чуть дружелюбны к тому, чего я не могу вам сказать».

То, что она говорила, — он не преминул ее об этом уведомить — не переставало мужественно, смутно бороться. «Против чего?» — «Возможность для нас это открыть входит, конечно же, в награду за эту борьбу». — «Но против чего же?» — «Вам нужно еще побороться, чтобы это узнать». — «Ну ладно, я и так знаю: против этого присутствия». — «Какого присутствия?» — «Моей откликнувшейся на ваш зов явленности». И, поскольку он замолчал: «А вы, вы со мной боретесь?» — «Я с вами борюсь, но лишь чтобы вы приняли ее, как принял я сам».

Ей бы, наверное, хотелось — он вполне отдавал себе в этом отчет — заставить его усомниться в ее присутствии, если только слово «сомнение» обладало той силой и тем достоинством, которые она ему, казалось, приписывала.

«Я в вас не сомневаюсь, я никогда в вас не сомневался». — «Это я знаю, ну а в моем присутствии, в моей явленности?» — «В ней еще меньше». — «Вот видите: ее вы и предпочитаете».

Она была чуть ли не чересчур присутствующей — явленностью, болезненно превосходящей его способность оставить ее навсегда присутствующей, замершей там перед ним в неподвижности, даже когда она шла за ним следом, даже когда он прижимал ее к себе, — и пока она говорила, говоря словно рядом со своим присутствием, пока приближалась, приближаясь по причине своего присутствия.

Являясь в свое присутствие.

Пока она приближалась, не приближая свое присутствие, приближалась только в пространстве своего присутствия.

Ее присутствие не имело отношения к тому, что было в ней явлено.

А вот подозрение, что она не переставала двигаться наперекор тому, что звала своей явленностью, утверждая, что он не мог не поддерживать с оной тех отношений, из которых сама она была исключена, подозрение это ему, несомненно, приходилось рассматривать как частичку странного света. Она разговаривала, явленность ничего не говорила; она уходила, явленность оставалась там, ничего не дожидаясь, чуждая ожиданию и никогда не ожидаемая. Когда он попытался было убедить ее, что их не различает, она покачала головой: «Я знаю свое дело, она — свое. Что же вас в ней до такой степени привлекает?» — «Что она делает вас присутствующей». — «Она вовсе не делает меня присутствующей. Она между нами, разве вы не чувствуете?» Он чуть ли не мучительно задумался: «Это-то вы и хотели бы мне сказать?» — «Но она мешает мне сказать вам об этом». — «Теперь вы это говорите». — «Я этого еще не сказала».