Нет у любви бесследно сгинуть права...

Андромаха. Потом появляется противник?..

Гектор. Да, потом появляется противник, страшный, брызжущий пеной… Его жалеешь. За этим яростным оскалом рта, за яростным взглядом видишь всю беспомощность и преданность жалкого чинуши, несчастного мужа и зятя, чьего-то бедного родственника, охотника до вина и маслин. И начинаешь любить его. Любить его бородавку на щеке, его бельмо на глазу… Но он упорствует… И тогда ты убиваешь его.

Андромаха. И, подобно богу, склоняешься над его бедным телом. Но мы не боги и не в силах вернуть ему жизнь.

Гектор. Даже не склоняешься. Времени нет. Другие ждут тебя. Другие, с такой же пеной на губах и с таким же взором, полным ненависти. Такие же, которых ждут дома их семьи, маслины, мир.

Андромаха. И их тоже убивают?

Гектор. Убивают. Такова война.

Андромаха. Всех? Убивают всех?

Гектор. В этой войне мы убили всех. Так было решено. Потому что этот народ действительно принадлежал к воинственной расе, по вине этого народа войны велись и распространялись по всей Азии. Из них один лишь спасся.

Андромаха. Через тысячу лет мир будет населен его потомками. Бесполезное спасение… Мой сын будет любить войну, потому что ты ее любишь.

Гектор. Мне кажется, что я ее, скорее, ненавижу… Нет, я не люблю ее больше.

Андромаха. Как можно перестать любить то, что обожал? Расскажи. Это интересно.

Гектор. Знаешь, как бывает, когда обнаружишь, что твой друг лжец. Все, что он говорит, звучит ложью, даже если это правда… Это, может быть, странно, но война олицетворяла для меня добро, великодушие, презрение к подлости. Я думал, что обязан ей и своим пылом, и своей любовью к жизни и к тебе. И до этой последней войны я каждого врага любил…

Андромаха. Ты только что сказал: когда убиваешь, то любишь.

Гектор. И можешь себе представить, как все звуки войны соединились в моих ушах в одну гамму благородства — ночной галоп лошадей, бряцание сабель и котелков, когда полк гоплитов в полном снаряжении проходит мимо вашей палатки, задевая ее; соколиный крик над настороженным войском. И звучание войны было для меня таким четким, изумительно ясным.

Андромаха. А на этот раз война прозвучала фальшиво?

Гектор. Но почему бы? Может быть, я старею? Или, может быть, это просто профессиональная усталость, которая иногда охватывает даже столяра у верстака. В одно прекрасное утро она охватила и меня, когда я, нагнувшись над противником, моим сверстником, собирался прикончить его. Раньше все те, над кем я заносил меч, чтобы убить, казались мне полной моей противоположностью. Теперь я преклоняю свои колени перед собственным отражением. Собираясь лишить жизни другого, я как бы совершаю самоубийство. Я не знаю, как поступает столяр в таких случаях: бросает он свой рубанок и свою политуру или продолжает… Я продолжал. Но с той минуты для меня исчезло полное совершенства звучание войны. Удар копья, скользнувшего о мой щит, падение тел убитых, а позже разрушение дворцов — все это стало поражать меня фальшью. Война увидела, что я разгадал ее, и уже перестала стесняться… Крики умирающих звучали в моих ушах фальшью… Вот к чему я пришел…

Андромаха. А для других война продолжала звучать, как прежде?

Гектор. Другие — как и я. Армия, которую я привел с собой, ненавидит войну.

Андромаха. У этой армии плохой слух.

Гектор. Нет. Ты не можешь себе представить, как вдруг, час тому назад, при виде Трои все прозвучало для нее чисто и правильно. Не было воина, который не остановился бы, охваченный грустью. И это чувство было до того сильно, что мы долго не осмеливались войти строем в ворота и отдельными группами рассеялись у крепостных стен. Вот единственная задача, достойная настоящей армии, — устроить мирную осаду своему городу, широко открывшему для нее ворота.

Андромаха. И ты не понял, что это-то и было худшей ложью. Война в самой Трое, Гектор. Она встретила вас у ворот. Тревога, а не любовь меня, смятенную, влечет к тебе.

Гектор. О чем ты говоришь?

Андромаха. Разве ты не знаешь, что Парис похитил Елену?

Гектор. Мне только что сказали об этом… Ну и что же?

Андромаха. Что греки требуют ее возвращения? Что их гонец прибывает сегодня? И что если ее не вернут — будет война?

Гектор. А почему ее не вернуть? Я сам это сделаю.

Андромаха. Парис никогда не согласится.

Гектор. Парис моментально уступит мне. Кассандра его сейчас приведет:

Андромаха. Он не может уступить. Его слава, как вы это называете, обязывает его не уступать… А может быть, как он говорит, и его любовь.

Гектор. Посмотрим! Беги к Приаму, спроси у него, не может ли он выслушать меня сейчас же. Сама успокойся. Все те троянцы, которые уже воевали и которые могут еще воевать, не хотят войны.

Андромаха. Остается еще много других. (Уходит.)

· · · · ·

Приам. Ты что-то сказал…

Гектор. Я сказал, отец, что мы должны поспешить закрыть ворота войны, запереть их на засовы, на замки, чтобы ни одна мушка не могла проникнуть через них.

Приам. А мне показалось, ты что-то сказал покороче.

Демокос. Он сказал, что ему нет дела до Елены.

Приам. Наклонись…

Гектор повинуется.

Ты ее видишь?

Гекуба. Конечно, он ее видит. Я спрашиваю, есть ли хоть один человек, который не смог бы ее увидеть? Она шествует по всему городу.

Демокос. Это шествие красоты.

Приам. Ты ее видишь?

Гектор. Да… И что?

Демокос. Приам спрашивает, что ты видишь!

Гектор. Я вижу молодую женщину, которая завязывает сандалию.

Кассандра. Она делает это не спеша.

Парис. Я увез ее голой, без всякой одежды. Это твои сандалии. Они ей немного велики.

Кассандра. Маленьким женщинам все велико.

Гектор. Я вижу прелестные бедра.

Гекуба. Он видит то, что вы все видите.

Приам. Мое бедное дитя!

Гектор. Что?

Демокос. Приам тебе сказал: «бедное дитя».

Приам. Не знал я, что троянская молодежь дошла до этого.

Гектор. До чего?

Приам. До невидения красоты.

Демокос. А поэтому и любви. Иначе говоря, мы дошли до реализма! Мы, поэты, называем это реализмом.

Гектор. А троянские старики понимают и красоту и любовь?

Гекуба. Это в порядке вещей. Любовь понимают совсем не те, кто любит и кто красив.

Гектор. Любовь, обычное явление. Я не намекаю на Елену, но красоту встречаешь на каждом углу.

Приам. Гектор, не криви душой. Разве с тобой не случалось, что, взглянув на женщину, ты вдруг почувствуешь, что она совсем не такая, какой кажется, что она блестящее олицетворение мысли и чувства.

Демокос. Так рубин олицетворяет кровь.

Гектор. Но не для тех, кто видел настоящую кровь. А я только что насмотрелся.

Демокос. Это символ. Хотя ты и воин, может быть, ты слыхал о символах. Встречал ли ты женщин, которые даже издали казались тебе олицетворением разума, гармонии, нежности?

Гектор. Да, я видел таких.

Демокос. И что ты делал тогда?

Гектор. Я приближался к ним… и все рассеивалось. А эта что же олицетворяет?

Демокос. Тебе же говорят — красоту.

Гекуба. В таком случае верните ее скорее грекам, если хотите, чтобы она олицетворяла эту красоту долго. Она блондинка.

Демокос. Невозможно говорить с этими женщинами!

Гекуба. Тогда и не говорите о женщинах. Во всяком случае, вы и невежливы и не патриот. Каждый народ воплощает свой символ в своей женщине, будь она курносая или губастая. Только вы одни ищете этот символ в другом.