Бегущая по волнам

шал, как Дэлия Стере назначила подавать в одиннадцать, следовательно - через час. Я соображал также, будут ли на этот раз пирожки с ветчиной, которые я очень любил и не ел нигде таких вкусных, как здесь, причем Дэлия уверяла, что это выходит случайно.

- Ну, - сказал мне Стере, сдавая карты, - вы покупаете? Ничего?! Хорошо. - Он дал карты другим, посмотрел свои и объявил: - Я тоже не покупаю.

Андерсон, затем Филатр прикупили и спасовали.

- Сражайтесь, - сказал доктор, - а мы посмотрим, что сделает на этот раз Гарвей.

Ставки по условию разыгрывались небольшие, но мне не везло, и я был несколько раздражен тем, что проигрывал подряд. Но на ту ставку у меня было сносное каре: четыре десятки и шестерка; джокер мог быть у Стерса, поэтому следовало держать ухо востро.

Итак, мы повели обычный торг: я - медленно и беспечно, Стере - кратко и сухо, но с торжественностью двух слепых, ведущих друг друга к яме, причем каждый старается обмануть жертву.

Андерсен, смотря на нас, забавлялся, так были мы все увлечены ожиданием финала; Филатр собирал карты.

Вошла Дэлия, девушка с поблекшим лицом, загорелым и скептическим, такая же белокурая, как ее брат, и стала смотреть, как я с Стерсом, вперив взгляд во лбы друг другу, старались увеличить - выигрыш или проигрыш? - никто не знал, что.

Я чувствовал у Стерса сильную карту - по едва приметным особенностям манеры держать себя; но сильнее ли моей? Может быть, он просто меня пугал? Наверное, то же самое думал он обо мне.

Дэлию окликнули из столовой, и она ушла, бросив:

- Гарвей, смотрите не проиграйте.

Я повысил ставку. Стере молчал, раздумывая - согласиться на нее или накинуть еще. Я был в отличном настроении, но тщательно скрывал это.

- Принимаю, - ответил наконец Стере. - Что у вас? Он приглашал открыть карты. Одновременно с звуком его слов мое сознание, вдруг выйдя из круга игры, наполнилось повелительной тишиной, и я услышал особенный женский голос, сказавший с ударением: "... Бегущая по волнам". Это было, как звонок ночью. Но более ничего не было слышно, кроме шума в ушах, поднявшегося от резких ударов сердца да треска карт, по ребру которых провел пальцами доктор Филатр.

Изумленный явлением, которое, так очевидно, не имело никакой связи с происходящим, я спросил Андерсена:

- Вы сказали что-нибудь в этот момент?

- О нет! - ответил Андерсон. - Я никогда не мешаю игроку думать.

Недоумевающее лицо Стерса было передо мной, и я видел, что он сидит молча. Я и Стере, занятые схваткой, могли только называть цифры. Пока это пробегало в уме, впечатление полного жизни женского голоса оставалось непоколебленным.

Я открыл карты без всякого интереса к игре, проиграл пяти трефам Стерса и отказался играть дальше. Галлюцинация - или то, что это было, - выключила меня из настроения игры. Андерсон обратил внимание на мой вид, сказав:

- С вами что-то случилось?!

- Случилась интересная вещь, - ответил я, желая узнать, что скажут другие. - Когда я играл, я был исключительно