Салка Валка

— Спасибо, мне кажется, нам пора идти. Мне сказали, что доктору нужна помощь по хозяйству, я хочу успеть зайти к нему до обеда.

— Где вы остановились?

— Мы ночевали в приюте Армии спасения.

— В приюте? Вы, одинокая женщина! Упаси вас всемогущий очутиться среди этого сброда в самом начале сезона. В этом безнравственном…

— Думайте, как хотите, — осмелилась заявить женщина, — но я нашла там своего спасителя не далее как вчера вечером.

— Ах, вот как! Вы, видно, быстро столковались с этим сбродом.

— Я сошлась с теми, кто верит в Иисуса. Быть может, у вас есть основания называть Армию спасения сбродом, У меня же их нет.

— Да поможет вам бог, женщина. Но что привела вас к нам? Я слышала, как вы жаловались моему мужу на бедность. Уж не думаете ли вы, что попали в страну с молочными реками и кисельными берегами, где можно целый день лежать на боку да ждать, когда жареный гусь сам прилетит к вам в рот.

— Я вовсе не говорила этого, — возразила женщина. — Но как бы ни тяжела была жизнь в маленькой деревушке, нельзя отрицать, что там, где люди преклоняют колена перед распятием Христовым, там воистину господня страна обетованная.

— Уж не значит ли это, что всякий, кто приходит со словами «господи, господи»… А зачем вы таскаете за собой эту девочку?

— Это мой ребенок, — сказала Сигурлина.

— Ну, ну, дорогая, чего вы рассердились? Садитесь сюда, на скамейку, выпейте горячего кофе.

Но как ни бедна была Сигурлина, больше терпеть она не собиралась. Внезапно былое легкомыслие взяло верх, я женщина впала в новый грех.

— Сами пейте свои помои! — выпалила она и, взяв девочку за руку, быстро направилась к двери.

Но на этот раз, когда они вновь очутились на морозе, Сигурлина ничего не сказала своей дочери. Огромная тяжесть легла ей на сердце после этого посещения.

Сколько совершаем мы грехов! Священное писание слишком многого требует от простых смертных.

Глава 5

В аптеке доктора царил неописуемый запах, тот таинственный аромат, который говорит непосвященным о существовании какого-то особого мира. И среди этого нагромождения всевозможных склянок, пробирок, бутылок, пузырьков и баночек с непонятными надписями на наклейках смутно выделялся сам доктор в белом халате, похожий на кудесника. Он развешивал на крошечных весах какой-то порошок и ссыпал его в маленькие лоскутки бумаги. Это был высокий сухопарый человек, он улыбался в рыжие усы, кланялся и смотрел из-под очков на мать и дочь с таким видом, будто хорошо знал все их тайны и хотел заверить их, что он ничего не разболтает.

— Хорошо, вполне хорошо, — сказал он, улыбаясь им весело, спокойно, любезно и таинственно.

Его вид, его поведение и все его существо как бы говорило о том, что все на свете трын-трава и суета сует. Таким сознанием проникается лишь человек, привыкший прямо смотреть в лицо самым страшным болезням и смерти. Он прекрасно знает, что, несмотря на все могущественные и таинственные средства медицины, только одно лекарство может принести облегчение… Поэтому, надо сказать, порой он относился несколько насмешливо к своему мирку, где вечная субстанция материи во имя торжества фармакологии распространяла пары из горшков. Способны ли они облегчить человеческие страдания, было весьма сомнительно.

— Стул, — сказал он, — два стула! Ну, теперь все в порядке.

Теперь действительно все было в порядке: для матери и дочери нашлось два стула.

Несколько минут прошло в молчании. Доктор продолжал развешивать порошки, он улыбался, наклонялся, закрывал глаза, открывал их вновь и делал надписи на обертках.

Кончив это занятие, он подошел к своим гостям, поклонился им, улыбнулся, пожал им руки. Глаза у него были какие-то странно скучные, сонные, как у пьяницы. Но время от времени в них проскальзывали проблески мысли, из чего можно было заключить, что все это только притворство и что из-под маски рассеянности он видит все, что ему хочется видеть, а может быть, и больше.

— Я рад, весьма рад, — сказал он. — Я надеюсь, вы надеетесь, мы надеемся. Желудок, легкие, сердце, печень. Полностью к вашим услугам.

— Большое спасибо, — сказала Сигурлина. — Мы не больны, слава богу. Мы пришли по другому поводу. Дело в том, что мы с дочкой только что прибыли сюда в поселок.

— Только что прибыли. Да. Совершенно верно. Я понимаю. Значит, только прибыли сюда к нам. Хе-хе-хе. Мило. Я бы сказал, почти… восхитительно. Маленький поселок среди высоких гор, чудесное место, не правда ли? Как я уже сказал, полностью к вашим услугам. Хе-хе-хе.

Он скромно и любезно улыбнулся, закрыл глаза и стал потирать руки, словно они у него замерзли или как будто ему хотелось произвести хорошее впечатление на своих посетителей.

— Нелегко двум несчастным без родни и друзей очутиться в краю, где они никогда прежде не бывали, в такую погоду, да еще искать работу, не говоря уже о том, что мы не знаем, где будем ночевать следующую ночь. Что и говорить, — доктор улыбнулся во все лицо, поклонился и остановился перед ними, опустив голову. — Что может быть неприятнее? Полностью с вами согласен. Непостижимо. Жизнь, видите ли! Маленький поселок, дурная погода, нет ни родни, ни друзей, трудно найти работу, нет постоянного жилища, неизвестно, где ночевать. Хе-хе-хе. Все складывается отлично — я понимаю, вы понимаете, мы понимаем. И знаю, мне нечего больше сказать.

— Сегодня утром я была у купца и пастора. Я думала найти у них какую-нибудь работу. Но ничего не оказалось. Никто не хочет брать в дом чужих людей, не из своего прихода. Мне кто-то сказал, что, может быть, вам нужна помощь по хозяйству.

— Совершенно верно. Будто исходит из моего собственного сердца. Почти как в моей собственной практике. Купец, пастор и никто, никто больше. Местечко переполнено. Совершенно переполнено. Кто-то упомянул доктора. Хе-хе-хе. Доктор, аптека, пожалуйста. — Он поклонился, прижав одну руку к груди, а другой указал на стену и выпалил: — Тинктура дигиталис этерэ, тинктура нуцис вомице, тинктура строфаяти, салицилус физостигмикус, хлоратум аммониум сублиматум, хекзаметилентетрами-нум, ацидум салицилиум, ацидум сульфурикум, ацидум натрикум… Вы меня понимаете. Я знаю, что между нами нет и тени недоразумения и никогда не будет. О, мой маленький друг, — он кончиками пальцев потрепал Салку Валку по подбородку. — Разрешите мне? Как свежий цветочек в саду молодом. Наверное, двенадцать?

— Нет, ей только исполнилось одиннадцать, — ответила женщина.

— Одиннадцать! — воскликнул доктор вне себя от удивления и скрестил руки на груди. — Великолепно! Прелестно! Я бы сказал — непостижимо. Какое лицо! Такое сильное, живое! Что за брови, веки, губы — и все в движении! Я бы сказал, что это «тремур пубератис». Как сказал один поэт; в саду распускается прекрасный розовый бутон. Ты видишь, ты слушаешь. Ты замечаешь, ты слышишь. Берег. Небольшой поселок у моря. Мы входим в него и кричим — это жизнь. Мы кричим и уходим — это смерть. Доктор, говорит фру. Медицина, говорит доктор. И тем не менее это только морской берег. Я считаю. Я жду. Я благодарю. Вы надеетесь. Вы понимаете. Вы прощаете.

Все события сегодняшнего утра не ошеломили Сигурлину так, как этот разговор. Она просто оторопела и стояла, как чурбан. Манера разговаривать этого человека, его мысли были так же непостижимы для нее, как и те загадочные запахи, которые исходили из его бутылей. Она со страхом думала о непроницаемой темноте, которая скрывала от нее этого человека, хотя он уверял, что между ними нет и тени непонимания. Может быть, думала она про себя, ей следовало бы еще раз произнести чудесные слова о священной земле обетованной и о распятии Иисуса? Но почему-то ей казалось, что это только усложнит дело. Она сделала еще одну попытку вырваться из этого темного леса премудрости, где людям так трудно понять друг друга. И, ухватив прерванную нить, она продолжала.

— Не знаю, поняли ли вы меня. Дело в том, что я приехала сюда с Севера, я направлялась на Юг, но у меня вышли все деньги, я вынуждена была сойти здесь на берег, чтобы попытаться найти работу. Может быть, вы, по какой-нибудь счастливой случайности, знаете такой дом, где нужна служанка. Я сейчас без крова над головой. Это бы еще куда ни шло, но моя бедная девочка…