Похождения одного матроса

«И женился, Чайкин, на „правильной“ американке. Жена не такая, как прежняя невеста, стибрившая деньги. Да и деньги у меня лежат!» — прибавлял Дунаев в письме по-английски и снова звал Чайкина к себе компаньоном.

Чайкину очень хотелось бы повидать Дунаева, который так сердечно ухаживал за ним во время болезни, и отвести с ним душу по-русски, но ехать к нему нельзя было, а поступать компаньоном в лавку, разумеется, он не хотел.

Как ни нравилась Чайкину Америка, где человек мог жить как ему хочется, если только не нарушает закона, но общий склад американцев ему не нравился. Каждый, казалось ему, только и думал об одном — о наживе — и ради этого только и употреблял необыкновенные усилия и выказывал необыкновенную энергию. И, кроме того. Чайкин заметил, что, несмотря на то, что все в Америке равны, богачи все-таки гнушаются бедняками и вообще людьми, не умеющими пробиться.

Особенно поражали и возмущали Чайкина те миллионеры-американцы, о баснословной роскоши которых он читал и слышал и которые, думалось Чайкину, совсем забыли о совести и живут не по правде, наживая несметные богатства далеко не чисто. И Чайкин не раз спрашивал себя:

«Отчего это на свете так неправильно устроено? И разве нельзя жить иначе?»

Нечего и говорить, что ответа на запросы его души не было… Жизнь отвечала совсем не так, как хотелось бы нашему бывшему матросику.

И даже такие добрые люди, как миссис Браун и мисс Нора, удивлялись, что можно думать о таких несбыточных мечтах.

Одна только Джен, сиделка в госпитале, понимала и была, по мнению Чайкина, действительно праведной душой.

Но много ли таких?

Чайкина не забывали сан-францисские друзья…

Нелли время от времени писала своему спасителю и звала во Фриски. Отец ее два раза просил не забывать, что готов к его услугам. Мать Нелли писала, что никогда не забудет Чайкина.

Макдональд писал, что уезжает в Нью-Йорк, а перед отъездом приезжал на день повидать Чайкина и сообщил, что старый Билль по-прежнему ездит с дилижансом и кланяется Чайку.

Изредка писал Чайкину и старик Билль и, между прочим, известил, что Абрамсон умер.

Но русских за эти три года Чайкин так и не видал. А между тем он слышал, что на приисках есть русские.

Один рабочий на ферме, копавший прежде золото, однажды сообщил, что видел компанию русских. У них был участок около того участка, на котором прогорел американец… Но, кажется, они ушли с участка.

И Чайкину так хотелось увидать земляков.

«Хоть бы повидать… Хоть бы по-русски поговорить!» — думал Чайкин.

Однажды летом, в воскресенье, рано утром он пошел к тому месту, где останавливается дилижанс из Сакраменто, в надежде встретить русских, и по дороге увидал одного усталого и плохо одетого пешехода.

Он взглянул на его широкое лицо, обрамленное русой бородой, и сердце Чайкина екнуло.

По обличию ему показалось, что это русский, и Чайкин окликнул по-русски:

— Не земляк ли?

— Русский и есть… С приисков иду… А вы откуда?

Чайкин с восторгом слушал русскую речь и крепко пожимал руку путника.

— И как я рад земляку… Как рад! Вы куда направляетесь, земляк?

— На дилижанс… в Сакраменто… Оттуда в Сан-Франциско.

— Вам спешно?

— Человеку без места всегда спешно!.. — проговорил, улыбаясь, молодой человек. — Еду искать работы… Авось найду.

— Как не найти, земляк! Здесь всегда найдешь работу.

— Это верно… Но только не такому, как я, удержаться на работе. Посмотрите на мои руки! — Молодой человек не без иронической улыбки показал свои тонкие длинные руки и прибавил: — Хороши?

— А вы не зайдете ли ко мне? Тут близко… Потолкуем насчет работы… Может, и придумаем. А сперва позавтракаем вместе… Отдохнете…

— С большим удовольствием… Очень даже не прочь позавтракать! — весело отвечал русский, которому так обрадовался Чайкин. — Но прежде позвольте познакомиться: бывший студент Неустроев… А вы что здесь делаете? Как видно, вам недурно живется! — прибавил Неустроев, оглядывая прилично одетого Чайкина.

— Я рабочий на ферме… Чайкин.

— И давно?

— Три года.

— А вы сюда как попали, Чайкин?

— Я был матросом на военном судне.

— И бежали, конечно?..

— Бежал.

— И каким же вы стали американцем, Чайкин… Как зовут по имени и отечеству?.. Привык, знаете, по-русски звать.

— Василий Егорович.

— А я Николай Николаевич…

Они пошли к ранче, и Неустроев торопился рассказать свою одиссею.

— А мне, Василий Егорович, не приходилось бежать… Просто взял паспорт и приехал.

— Зачем? — как-то невольно сорвался вопрос.

— То-то и есть, что дома некоторые, а здесь все спрашивали: «Зачем?» Могу только сказать, — не для того бросил академию, чтобы сделаться богатым американцем. Разбогатеть при ловкости можно и дома. Как вы думаете, Василий Егорович?

— Везде можно. Только забудь совесть.

— И какой же вы понятливый, Василий Егорович… Именно, только забудь совесть! Ну, а я еще совести не желаю забывать… И как же я рад, что встретил такого земляка! — радостно и задушевно воскликнул студент. — Вы вот матросом были, а теперь американец, рабочий.

— Да я не американец… Я вполне русский остался… Только прозвали меня Чайком, — все и зовут Чайком, а я Василий Чайкин.

— И отлично, что не американец… Я и говорю, что самый ученый американец не хочет понять того, что вы понимаете насчет совести и миллионов… Так я не за миллионами приехал, а для того, чтобы попробовать новой жизни и выучиться зарабатывать своим горбом, как вы… Достал двести рублей — и сюда… Как видите, не очень-то за год выучился. Не особенно принимали на черную работу… Уж как ни старался, не выгорало, и меня выгоняли… Теперь у одних русских на прииске работал… думал, на отъезд домой наработаю… А наши русские вовсе прогорели, и вот я весь тут… Котомка с бельем и десять долларов в кармане… Доберусь до Сан-Франциско и напишу матери, чтобы высылала двести рублей, а до того продержусь… Какую-нибудь бумажную работу достану… Какой я, к черту, рабочий!.. И что мне делать в Америке?.. Только и думал здесь, как бы не пропасть… Одни газеты только и читал и ни одной книжки… Какая книжка, когда к вечеру только и рад, что в постель?.. Вот, Василий Егорович, в чем дело… А скоро ваша ферма?..

— Устали, Николай Николаич? Минут через пять будем.

— Немножко устал… Не привык… И в Америке дурак дураком… ну ее к черту! Вернусь в Россию, окончу курс и буду земским врачом… Буду по крайней мере мужиков лечить… Помогу им, сколько можно… Все-таки буду знать, для чего я живу на свете… И со своими!..

— И какой же вы милый барин! — радостно промолвил Чайкин.

— То-то и вы говорите: «барин»… Барин и есть… И что поделаешь?..

Скоро земляки пришли в ранчу. Чайкин увел студента в свою комнату. Там Чайкин помог «барину» помыться и вынул из котомки чистую рубашку.

А Неустроев в это время весело болтал и восхищался комнатой.

— Небось таких хозяев и в Америке мало! — говорил он.

Чайкин сбегал в ранчу и попросил миссис Браун пригласить на ленч соотечественника и позволить оставить его в комнате на неделю.

Нечего и говорить, что миссис Браун охотно согласилась, просила привести русского обедать в ранчу и сказала, что на время пребывания гостя Чайка в его распоряжении будет комната:

— Ведь пустых во флигеле много.

Чайкин благодарил и, вернувшись, похвастался перед студентом своей хозяйкой.

Прозвонил колокол, и земляки пошли в столовую. Чайкин познакомил студента со всеми товарищами, и затем Неустроев отдал честь обильному ленчу, пошутил с Сузанной и после завтрака неустанно рассказывал Чайкину о России.

Он говорил и об освобождении крестьян, и о земстве, о новом суде, о мировых судьях… И речи студента шестидесятых годов звучали восторженностью.

А Чайкин жадно слушал, и ему еще сильнее захотелось в Россию.

На другой же день Джемсон, по рекомендации Чайкина, пригласил студента вести бухгалтерские книги.