Цветные миры

— Конечно, следует. Так же как и уменьшению числа негров, подвергшихся суду Линча и сожженных заживо. Это кое-что, но не все, И, между нами говоря, совсем не так уж много!

Мансарт внимательно посмотрел на молодого директора школы.

— Послушайте, дорогой мой, вам не следовало бы разговаривать в таком духе, иначе вы можете оказаться без работы и даже попасть в тюрьму.

— Но я и так уже в тюрьме, ибо не вправе разговаривать, не вправе размышлять, не вправе рассчитывать на продвижение по службе! Я не смею жениться по своему выбору и иметь детей! Подумаешь, тюрьма! Да какой еще тюрьмы вам надо, черт возьми?.. Прошу прощения, сэр, я забылся! Но я рад, что мы с вами поговорили на эту тему. Ну, до свидания! У меня дела в школе.

Проводив его взглядом, Мансарт сказал:

— Вся беда таких молодых людей заключается не в том, что их мысли — далеко не абсолютная истина, а в том, что они фанатично убеждены в своей правоте и не желают менять своих взглядов. Итак, теперь перед нами стоит очень важная задача — воспитывать наших детей не как своеобразную, обособленную от всего мира группу, а как его неотъемлемую часть. Мы должны организовать дело так, чтобы обеспечить нашим детям нормальное школьное обучение, чтобы школы располагали опытными педагогами, которые руководствуются в своей деятельности высокими идеалами, чтобы они обладали пригодными помещениями и необходимым инвентарем. Наш долг — неустанно выявлять и разоблачать любые нарушения принципа равноправия и справедливого отношения к каждому ребенку. Мы обязаны давать своим детям — и дома, и в общественных учреждениях — все то, что не попадает в поле зрения объединенной школы или ею искажается. Это будет нелегкая работа, друзья мои! Она потребует времени и денег, и многие, очень многие из нас лишатся своих мест. Время тяжелых испытаний для нас не окончилось, вернее, оно начинается заново.

— Должны ли мы в таком случае стремиться к коммунизму, господин ректор?

— Нам, конечно, следует выяснить, что в действительности представляет собой коммунизм и что ему только приписывается; что он в состоянии совершить и чего не может, и одновременно узнать, что не способен или не желает осуществить капитализм. Во всяком случае, мы должны всеми силами бороться против любых преступлений, закулисных сделок, обмана и воровства, если даже все эти преступления — разные незаконные сделки, жульничество и хищения — именуются «частным предпринимательством». И, конечно, должны добиваться права на труд и сносную жизнь для всех, если даже это и называется коммунизмом!

Группа педагогов постепенно разошлась. Один из них сказал на ухо другому:

— Сдается мне, старику в самый раз уйти на покой.

Джордж Уокер, зашедший в учительскую во время беседы и скромно сидевший в глубине комнаты, теперь, радостно улыбаясь, подошел к Мансарту. Он был старым другом ректора, хотя и не виделся с ним уже пятнадцать лет. Уокер был красивый, хорошо сложенный мулат со светло-желтой кожей, общительный и веселый по натуре. Вместе с тем он был прямодушным, подчас даже чересчур откровенным человеком, так как не желал, чтобы кто-нибудь мог подумать, что он боится правды, как бы неприятна она ни была для него самого и для других. Мансарт познакомился с Уокером в то время, когда тот возглавлял студенческую стачку протеста против проявлений белого шовинизма в крупном негритянском колледже. Уокер оказался одновременно и победителем, и побежденным. Он одержал победу, так как белый подхалим-ректор был снят, но он и проиграл, потому что белые власти осудили его «дерзость» и отказались предоставить ему работу. Для Уокера это было горьким разочарованием, подорвавшим его веру в свои силы. Боролся он бескорыстно, как настоящий рыцарь без страха и упрека. Однако вместо заслуженной награды за справедливый поступок его ждало наказание. С тех пор к борьбе за правое дело Уокер стал относиться равнодушно и цинично. В течение ряда лет он преподавал в небольших, жалких школах, влачивших нищенское существование на грошовые подачки богачей.

После кризиса он помогал налаживать на Юге деятельность Бюро справедливого найма на работу. В этот период Мансарт не раз заставал Уокера чинно беседующим за одним столом с теми белыми южанами предпринимателями, которых он пытался убедить — не рассчитывая на их честность, — что добросовестный наем негров на работу принесет им более высокие доходы, чем обычная политика обмана.

И вот теперь пятнадцать лет спустя Уокер снова пришел навестить своего старого друга и наставника. Он поседел и выглядел старше своих лет, но в его взгляде все еще проскальзывала ирония и молодой задор, и он по-прежнему умел смотреть правде в глаза.

— Как вы поживаете, господин ректор? Ну, тут у вас, оказывается, прекрасное учебное заведение, да и студенты такие, что залюбуешься. С такими стоит повозиться! А чему вы их учите? Что честность — лучшая политика? Они не поверят вам, потому что хотя и уважают вас, но в то же время чертовски хорошо знают, какие козни строят с помощью ваших же одноплеменников белые джорджийские тузы, пытаясь погубить вас. Нет, нет, не спорьте! Я знаю, что они не в силах напакостить столько, сколько им хотелось бы, но все же сумеют подложить вам большую свинью. И ничего вы тут не поделаете. Ну а всего хуже то, что теперь вы не вправе даже беседовать со своими юношами и девушками начистоту. Думаю, что в этом-то сейчас и заключается трагедия цветной молодежи. Она, конечно, бедна, ею помыкают, ее оскорбляют. Молодежь приходит к выводу, что живет в мире, где вообще не может быть правды и справедливости. И вы никогда не сможете доказать ей противного.

Мансарт прервал его:

— Я не согласен с вами, Джордж, и остаюсь при своем мнении. Я встречал хороших людей и видел, как торжествует справедливость.

— Конечно, видели или убеждены, что видели. Впрочем, это одно и то же. А у меня, друг мой, столкновение с негритянской проблемой убило всю веру, все идеалы. Послушайте, ректор Мансарт, я не часто высказываюсь так откровенно. Я покинут друзьями, утратил все иллюзии, часто испытываю физические страдания и постоянно — душевные. Все, что я делал, все, на что я надеялся и во что верил, полностью погибло или так близко к краху, что я окончательно потерял надежду на лучшее будущее. Еще в колледже я узнал, что если видишь зло и сталкиваешься с бесчестностью, то надо заткнуть себе рот и бежать прочь; сам я не последовал этому правилу и загубил свою жизнь, можно сказать, еще до того, как она по-настоящему началась.

Я пытался разъяснить правду цветным студентам и в результате лишился работы. Затем пошел на профсоюзное поприще и тотчас убедился в том, что чем меньше буду говорить о приеме негров в профсоюзы и борьбе за их права, тем дольше удержусь на своей работе. Все же, несмотря на весь свой печальный опыт, я по своей наивности никак не мог стать окончательно пессимистом. И когда получил место корреспондента в крупной столичной газете, то решил: вот тут-то увижу подлинную свободу. Свободу печати! Наконец-то я сам постигну настоящую правду и смогу писать о ней для тех, кто жаждет ее узнать. Надо же придумать такую чушь в «свободной, демократической» Америке! Я проработал на этой должности два года и стал воображать, что делаю полезное дело, — я был уверен, что могу хорошо работать. А владельцы газеты заметили, что я слишком много болтаю о правах негров и критикую новую «эру процветания», которую создают на Юге белые промышленники. Поэтому меня выставили и отсюда. А надо было как-то жить. У меня жена, которую я люблю больше всего на свете. У нас есть ребенок, родившийся калекой, — последний удар ехидно ухмыляющегося провидения. Что мне оставалось делать? Я отправился в логово продажных профсоюзных лидеров и стая рупором безграмотного вора, который руководит другими мошенниками. Я помогаю ему проводить в жизнь его планы, выполняю его грязные поручения и пишу для него речи. Разумеется, я ругаю, как только могу, коммунистов. Все это дает мне средства на оплату квартиры, на питание и лечение — словом, на поддержание домашнего очага ради моей преданной жены. Чего еще желать? И какой толк от умных разговоров в этом мире, насквозь пропитанном ложью? Ну, мне пора идти. Скоро я, надо думать, отправлюсь на тот свет. Не забывайте обо мне, ректор Мансарт, и внушайте своим студентам возвышенные идеалы, если даже вам придется для этого лгать, что, несомненно, вы делаете теперь и будете делать впредь.