Все помыслы мне о Любви твердят,
Но как они несхожи меж собою:
Одни влекут своею добротою,
Другие мне неистово грозят;
Одни надеждой сладостной дарят,
Другие взор не раз темнят слезою;
Лишь к Жалости согласною тропою
Стремит их страх, которым я объят.
За кем идти, увы, не знаю я.
Хочу сказать, но, что сказать, не знаю.
Так средь Любви мне суждено блуждать.
Когда ж со всеми мир я заключаю,
То вынужден я недруга призвать,
Мадонну-Жалость, защитить меня.
Все, что мятежно в мыслях, умирает
При виде вас, о чудо красоты.
Стою близ вас, — Любовь остерегает:
«Беги ее иль смерть познаешь ты».
И вот лицо цвет сердца отражает,
Опоры ищут бледные черты,
И даже камень словно бы взывает
В великом страхе: «Гибнешь, гибнешь ты!..»
Да будет грех тому, кто в то мгновенье
Смятенных чувств моих не оживит,
Кто не подаст мне знака одобренья,
Кто от насмешки злой не защитит,
Которой вы, мадонна, отвечали
Моим очам, что смерти возжелали.
Не раз теперь средь дум моих встает
То тяжкое, чем мне Любовь бывает,
И горько мне становится — и вот
Я говорю: увы! кто так страдает?
Едва Любовь осаду поведет,
Смятенно жизнь из тела убегает;
Один лишь дух крепится, но и тот
Со мной затем, что мысль о вас спасает.
В тот миг борюсь, хочу себе помочь
И, мертвенный, бессильный от страданья,
Чтоб исцелиться, с вами встреч ищу;
Но лишь добьюсь желанного свиданья,
Завидя вас, вновь сердцем трепещу,
И жизнь из жил опять уходит прочь.
Так длительно Любовь меня томила
И подчиняла властности своей,
Что как в былом я трепетал пред ней,
Так ныне сердце сладость полонила.
Пусть гордый дух во мне она сломила,
Пусть стали чувства робче и слабей, —
Все ж на душе так сладостно моей,
Что даже бледность мне чело покрыла.
Поистине любовь так правит мной,
Что вздохи повсеместно бьют тревогу
И кличут на помогу
Мою мадонну, щит и панцирь мой:
Она спешит, и с ней — мое спасенье,
И подлинно чудесно то явленье.
Когда, у врат Пресветлую узрев,
Я в трепете повергся и, сожженный,
Провидел ночи горькие, мой друг,
С участьем глядя на меня, шептал.
Я за хвалу Пресветлой был осмеян.
Ведь людям безразлично испокон,
Что, бренные, — мы песни о любви
Так замышляем, словно век пребудем.
Я, возмужав, изведал стыд страны,
Опустошенной ложными вождями,
Постиг спасенья путь, пришел с помогой,
Всем жертвуя, с погибелью сражался,
В награду был судим, ограблен, изгнан,
Годами клянчил у чужих порогов,
Подвластный лютым, — все они теперь
Лишь безымянный прах, а я живу.
Когда мой бег прерывный, скорбь моя
Над бедами, что навлекли мы сами,
Гнев, обращенный к низким, гнусным, дряблым,
Излились бронзой, — многие, внимая,
Бежали в ужасе: хотя ничье
Не ощутило сердце ни огня,
Ни когтя, — от Адидже и до Тибра
Шумела слава нищего изгоя.
Но я ушел от мира, дол блаженных
Увидел, хоры ангелов заслышал,
И это воплотил. Тогда решили:
Он одряхлел, впал в детство. О, глупцы!
Из печи взял я головню, раздул
И создал Ад. Мне был потребен пламень,
Чтоб озарить бессмертную любовь
И возвестить о солнце и о звездах.
Мгновенья счастья на подъем ленивы,
Когда зовет их алчный зов тоски;
Но чтоб уйти, мелькнув, — как тигр легки.
Я сны ловить устал. Надежды лживы.
Скорей снега согреются, разливы
Морей иссякнут, невод рыбаки
В горах закинут, — там, где две реки,
Евфрат и Тигр, влачат свои извивы
Из одного потока, Феб зайдет,—
Чем я покой найду, иль от врагини,
С которой ковы на меня кует
Амур, мой бог, дождуся благостыни.
И мед скупой — устам, огонь полыни
Изведавшим, — не сладок, поздний мед!
Благословен день, месяц, лето, час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край, и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!
Благословенна боль, что в первый раз
Я ощутил, когда и не приметил,
Как глубоко пронзен стрелой, что метил
Мне в сердце бог, тайком разящий нас!
Благословенны жалобы и стоны,
Какими оглашал я сон дубрав,
Будя отзвучья именем Мадонны!
Благословенны вы, что столько слав
Стяжали ей, певучие канцоны,—
Дум золотых о ней, единой, сплав!