Избранное

Однако Юлия не совсем рассталась со школой, она получила место у Мак Бетта в багетной лавке и заодно поддерживала порядок в классной комнате. Устроил это Сириус, ему было жаль большую бестолковую девчонку, дома ей, должно быть, несладко, к тому же к ней, кажется, начали приставать всякие шалопаи, у которых едва ли что хорошее на уме. Юлия со своей стороны платила бывшему учителю преданностью, которую никогда не упускала случая выказать, у Сириуса даже было подозрение, что она, пожалуй, в него влюблена на собственный тихий и глуповатый манер.

Однако в то время у Сириуса на уме была одна Леонора.

Леонора походила на монахиню, на святую: очень светлая, очень легкая, но с какой-то задумчивой умудренностью в юных, свежих чертах. Сириус знал, что она необыкновенно много читает и особенно увлекается лирическими стихами.

Ах, Леонора! Она была дочь высокопоставленного чиновника, а он — бедный школьный учитель. Между ними лежала пропасть. И вот, как это ни удивительно, судьба — правда, мешкая и колеблясь — перекинула мостик через эту пропасть.

Началось с того, что он написал стихотворение, в котором просто-напросто признавался ей в любви. Это стихотворение осталось навсегда похороненным в ящике его стола. Но он послал ей другое, «Марсий», которое, на его взгляд, действительно заслуживало внимания.

Ведь Сириус в «Истории музыки» читал об этой самобытной мифической фигуре. Сердце его колотилось от гнева и переполнялось нежностью к изумительному музыканту, который своей флейтой в самом Аполлоне пробудил такую бешеную ревность, что тот заставил живьем содрать с него кожу и повесить ее сушиться в продуваемой ветром пещере. Молодого поэта какое-то время неотступно преследовала мысль о несчастной человеческой оболочке, которая одиноко и заброшенно висит в темной пещере, трепеща и сжимаясь всякий раз, как слышатся звуки музыки, и, чтобы обрести душевный покой, он в своем стихотворении заставил Психею явить милосердие, разрезать эту кожу на тонкие полоски и свить из них струны для эоловой арфы, которая во веки веков будет изливать божественную музыку.

Сириус сопроводил это стихотворение смиренной припиской, в которой выразил надежду, что Леонора не погнушается его скромным поэтическим опытом. Он отослал письмо словно в каком-то опьянении, и, как только конверт исчез в почтовом ящике, ему стало стыдно, как нашкодившей собачонке, и он горько пожалел о содеянном.

Но на следующий день, как раз когда дети начали расходиться по домам, Леонора собственной персоной пожаловала в багетную лавку, не за покупками, но затем, чтобы увидеть Сириуса и поблагодарить его за стихотворение.

— У вас, право, неплохо получается, — сказала она, — совсем неплохо. Здесь чувствуется страсть!

Сириус утратил дар речи, но потом, собравшись с духом, пригласил Леонору в классную комнату. Он принял у нее зонт и почтительно поставил его в угол, пододвинул ей свой учительский стул, а сам смиренно примостился на ученической скамье.

— Если у вас есть еще стихи, — сказала Леонора, — дайте мне их посмотреть!

У Сириуса было много, очень много стихов в ящике стола. Он сомнамбулически ворошил груду бумаг, но у него все удивительным образом плыло в глазах, и, не успев ничего сообразить, он запихнул листы обратно в ящик и задвинул его.

— Нет, я… если позволите, я бы вам потом послал несколько стихотворений… из тех, что получше! — с волнением сказал он.

Фрекен Леонора улыбнулась.

— Вы, по-видимому, настоящий поэт, — дружелюбно заметила она.

На щеке у Леоноры темнела родинка. Волосы у нее были белокурые, а глаза карие, с длинными ресницами темнее волос. По-прежнему улыбаясь, она продолжала:

— Сириус — у вас красивое имя, хотя и несколько непривычное. Ведь это название самой яркой небесной звезды.

— Это имя мне дали в честь матери, ее звали Сира, — словно оправдываясь, пояснил он.

Леонора тепло взглянула на него и сказала:

— Между прочим, знаете, на кого вы похожи? На лорда Байрона! Да-да, правда! Глаза похожи, и волосы, и в профиле вашем есть что-то такое… Вы знаете Байрона?

Сириус, можно сказать, совсем не знал знаменитого поэта. В библиотеке не было ни одной его книги. Леонора пообещала ему прислать «Дон-Жуана» Байрона в переводе Драхмана.

Сириус еще раз выразил свою глубочайшую благодарность, принес зонт и подал его Леоноре с легким поклоном.

Он не сразу пришел в себя после неожиданного визита Леоноры. Долго сидел он в задумчивости за своей кафедрой. Что же такое произошло? Леонора! Леонора приходила с ним повидаться!

Совершенно вне себя, он склонил лицо и закрыл его руками.

Когда он снова поднял голову, Юлия стояла перед ним. Большая румяная девочка смотрела на него потерянным взглядом, она чуть не плакала.

— Юлия, что с тобой, дорогая? — ласково спросил он.

Хотя сам прекрасно понимал, что с нею: она ревновала! Он улыбнулся и погладил ее руку:

— Ну-ну, Юлия! Я ухожу, так что можешь начинать прибираться, моя девочка!

Она взглянула на него безутешно, он снова погладил ее по руке, она припала к нему, он почувствовал на щеке ее волосы, она слабо дрожала всем телом.

— Что с тобой такое, дружочек? — спросил Сириус и ободряюще похлопал ее по спине.

— Ничего, — ответила Юлия и обвила руками его шею. Он почувствовал ее твердую, упругую грудь и, сам не понимая, что делает, взял ее голову обеими руками и нежно поцеловал в щеки, в губы… раз, и еще раз, и еще… Кончилось тем, что он усадил ее к себе на колени. И она страстно прильнула к нему.

Сириус выбрал и послал Леоноре несколько своих стихотворений и через некоторое время получил их обратно вместе с запиской, в которой она благодарила его и просила прислать еще. Он целовал душистую записочку с ее красивым почерком и весь тот вечер и всю ночь терзался безмерной и отчаянной тоской.

Но на следующий день после школьных занятий он опять миловался и нежничал с Юлией. Большая, нескладная и бестолковая Юлия… а она ведь очень похорошела. Как это он раньше не заметил. Она же стала совсем другая, она расцвела и превратилась в розу, по-своему она была очаровательна, свежая и пышная, яркая роза! Сириус и раньше заглядывался на молодых девушек, но дальше этого дело никогда не шло. Юлия была первой, кого он поцеловал и заключил в объятия.

И однако нее любил он, конечно, Леонору. Ее, и никого другого.

Он презирал самого себя за двойную игру. Но ведь начал не он, ему же, в сущности, это навязали. Долгое время он ничего не мог с собою поделать. Поклонялся далекой и возвышенной Леоноре и писал стихи ей и о ней, в то же время утоляя любовную жажду у близкой и ласковой Юлии. Все это происходило как бы против его воли, однако воспринималось как нечто неизбежное.

Но ведь Леонора раз и навсегда недоступна для него. Не ему она предназначена и, скорее всего, отдана уже другому. Говорят, ее часто видят в обществе одного офицера со сторожевого корабля «Посейдон».

Настала весна, распустились кусты в саду у кузнеца, и в один прекрасный день Сириус прочитал в «Тиденден», что состоялась помолвка фрекен Леоноры Марии Поммеренке со старшим лейтенантом Расмуссеном. Хотя эта новость отнюдь не явилась для него неожиданностью, он все же пришел в отчаяние и втихомолку проронил слезу. А под вечер того же дня он искал утешения на груди у Юлии.

Сириус стал писать Леоноре страстные и неистовые стихи, множество стихов, и некоторые он в своем удивительном ослеплении послал ей в письме, не заботясь о том, что в них многократно упоминалось ее имя.

Однажды ему нанесли неожиданный визит: фрекен Леонора пришла вместе со своим возлюбленным.

— Это мой жених, — представила она. — А вот это — мой поэт! Видишь, как он похож на лорда Байрона.

Офицер вежливо засмеялся, Леонора и Сириус тоже засмеялись, все шло исключительно мило. Гость — кстати, это был невысокий веснушчатый молодой человек с жидкими рыжими волосами — наговорил Сириусу комплиментов за его стихи и купил несколько коробок кнопок.