Счастливчики

— Почему посадка на самолет? — закричал дон Гало, проталкивая свою каталку поближе к инспектору. — Значит, эпидемия на самом деле была?

— Дорогой мой дон Гало, конечно, была, — сказал доктор Рестелли, живо выступая вперед. — Вы меня удивляете, дорогой друг. Никто ни минуты не сомневался, что командование борется со вспышкой тифа-224, вы это прекрасно знаете. Сеньор инспектор, дело не в этом, тут мы с вами полностью согласны, но вот нужны ли столь крутые меры, к которым вы собираетесь прибегнуть. Я далек от того, чтобы злоупотреблять тем правом, которое я, как владелец счастливого билета, имею, однако настоятельно прошу подумать, не поспешны ли действия, которые…

— Послушайте, Рестелли, хватит болтать чепуху, — сказал Лопес, отстраняя руку Паулы, которая предостерегающе ущипнула его. — И вы, и все остальные прекрасно знаем, что Медрано убили, застрелил кто-то из судовой команды. Какой тут к черту тиф. А теперь послушайте вы. После того, что здесь произошло, мне плевать, возвращаемся ли мы в Буэнос-Айрес, но я не позволю, чтобы лгали таким образом.

— Замолчите, сеньор, — сказал один из полицейских.

— Не собираюсь. У меня есть свидетели и доказательства того, что я говорю. И единственно, о чем сожалею, что я не был с Медрано, а то бы положил там с полдюжины этих сукиных сынов.

Инспектор поднял руку.

— Итак, сеньоры, мне не хотелось, но приходится указать вам на возможный вариант в случае, если кто-то из вас, потеряв ощущение реальности или из дружеских чувств, либо еще по каким-то соображениям, станет упорно искажать произошедшее. Поверьте, мне было бы в высшей степени неприятно оказаться вынужденным высадить вас в… скажем, в какой-то изолированной зоне и держать до тех пор, пока не улягутся страсти и можно будет дать информацию в правильном освещении.

— Меня можете высаживать, где вам заблагорассудится, — сказал Лопес. — Медрано был убит этими людьми. Посмотрите на мое лицо. Вы полагаете, это — тоже тиф?

— Решайте сами, — сказал инспектор, обращаясь главным образом к сеньору Трехо и дону Гало. — Мне бы не хотелось, чтобы пришлось вас интернировать, но если будут продолжаться попытки извращать факты, правдиво представленные людьми с самой безупречной репутацией…

— Не говорите ерунду, — сказал Рауль. — Давайте спустимся с вами вниз и вместе посмотрим на покойного.

— О, тело уже убрали с судна, — сказал инспектор. — Вы понимаете, что это — элементарные санитарные требования. Прошу вас, сеньоры, подумайте. Мы можем быть в Буэнос-Айресе уже через четыре часа. А там подпишем заявление, которое составим вместе, и, не сомневайтесь, руководство должным образом возместит ущерб, все прекрасно помнят, что это путешествие — законный выигрыш, и тот факт, что оно было омрачено, — не помеха.

— Прелестное окончание фразы, — сказала Паула.

Сеньор Трехо откашлялся, посмотрел на супругу и решился:

— У меня вопрос, сеньор инспектор… Поскольку, как вы отметили, тело уже убрано с судна, а эпидемия, можно сказать, пошла на спад, не представляется ли вам возможным, чтобы…

— В самом деле, — сказал дон Гало, — какой смысл тем, кто согласен… в общем, скажу прямо: те из нас, кто согласен, могли бы продолжить путешествие?

Все заговорили разом, голоса дам перекрыли неуклюжие попытки полицейских восстановить тишину. Рауль заметил, что инспектор удовлетворенно улыбнулся и знаком приказал полицейским не вмешиваться. «Разделяй и властвуй, — подумал Рауль; прислонясь к переборке, он курил ставшую невкусной трубку. — А почему бы и не остаться? Какая разница: остаться или вернуться. Бедный Лопес, как он старается, чтобы воссияла правда. Медрано был бы доволен, если бы все это видел; крутую кашу он заварил…» Он улыбнулся Клаудии, которая смотрела на все как бы из далекого далека, а доктор Рестелли в это время рассуждал о том, что прискорбные эксцессы не должны ложиться бременем на тех счастливчиков, которые честно выиграли свой отдых, а потому он верит, что сеньор инспектор… Но инспектор снова поднял руку ладонью вперед и дождался, пока стало относительно тихо.

— Я прекрасно понимаю точку зрения этих сеньоров, — сказал он. — Однако капитан и офицеры судна считают, что при сложившихся обстоятельствах, вспышка заболевания и тому подобное… Одним словом, сеньоры: или мы все возвращаемся в Буэнос-Айрес, или я буду вынужден, с болью душевной, отдать приказ интернировать вас до тех пор, пока не рассеются заблуждения. Заметьте, что угрозы тифа вполне достаточно для оправдания столь крайних мер.

— Вот он! — Дон Гало, как василиск, уставился на Лопеса и Атилио. — Вот он, результат анархии и самоуправства. Я это говорил, едва поднялся на борт. А теперь невинные будут расплачиваться за грешников, мать ихнюю. А гидропланы надежные?

— Никаких гидропланов! — закричала сеньора Трехо, поддержанная глухим ропотом, главным образом женской части общества. — Почему мы не можем продолжить плавание, скажите, пожалуйста?

— Плавание окончено, сеньора, — сказал инспектор.

— Освальдо, ты потерпишь такое!

— Детка, — вздохнул сеньор Трехо.

— Хорошо, хорошо, — сказал дон Гало. — Летим на гидроплане, пускай, только перестаньте талдычить про интернирование и прочую несуразицу.

— В самом деле, — сказал доктор Рестелли, искоса поглядывая на Лопеса, — ввиду сложившихся обстоятельств, если мы будет единодушны, к чему нас призывает сеньор инспектор…

Лопес чувствовал отвращение и жалость. Он так устал, что жалость пересиливала.

— За меня можете не беспокоиться, че, — сказал он, обращаясь к Рестелли. — Я не против возвращения в Буэнос-Айрес, а там разберемся.

— Вот так-то, — сказал инспектор. — Однако Управление должно быть уверено, что никто из вас по возвращении не станет распускать слухи.

— Выходит, — сказал Лопес, — Управление все на этот счет продумало.

— Любезный сеньор, опять вы за свое… — сказал инспектор. — Знайте, если у меня не будет полной уверенности, что вы откажетесь от извращенного толкования событий, я вынужден буду сделать то, о чем говорил.

— Только этого не хватало, — сказал дон Гало. — То три дня душа в пятки уходила, а теперь вообще засунут куда-то в задницу. Нет, нет и нет. В Буэнос-Айрес, только в Буэнос-Айрес!

— Да, конечно, — сказал сеньор Трехо. — Этого мы не потерпим.

— Давайте спокойно проанализируем ситуацию, — попросил доктор Рестелли.

— Ситуация очень простая, — сказал сеньор Трехо. — Поскольку сеньор инспектор считает, что плавание продолжать невозможно… — Он посмотрел на супругу, побелевшую от ярости, и беспомощно махнул рукой, — …то логичнее всего и естественнее — немедленно возвратиться в Буэнос-Айрес и получить деньгами… получить…

— А, — сказал Рауль. — Получить. Деньгами.

— Я со своей стороны не против того, чтобы вы получили деньгами, — сказал инспектор. — Если подпишете заявления, составленные соответствующим образом.

— Свое заявление я напишу сам от точки до точки, — сказал Лопес.

— И не ты один, — сказала Паула, опасаясь, не слишком ли высокопарно это прозвучало.

— Разумеется, — сказал Рауль. — Нас как минимум пятеро. А это — более четверти пассажиров, при демократии такими вещами не пренебрегают.

— Попрошу без политики, — сказал инспектор.

Глицид провел рукой по волосам и что-то зашептал ему, инспектор почтительно слушал.

Рауль обернулся к Пауле.

— Смотри, дорогая, чтение мыслей на расстоянии: сейчас он ему говорит, что «Маджента Стар» против этой выдумки — интернировать только часть пассажиров, это может вызвать еще больший скандал. Так что нас не повезут в Ушуайю, ничего подобного не будет. Я рад, потому что не захватил зимней одежды. Смотри внимательно, увидишь, я прав.

Он оказался прав, потому что инспектор снова поднял руку в характерном жесте — отчего-то сразу напомнив пингвина, — и решительно заявил, что если не будет достигнуто единодушие, то ему придется интернировать всех пассажиров без исключения. Гидропланы не могут лететь поодиночке и тому подобное; добавил и еще какие-то веские причины технического характера. Он замолчал, ожидая результатов старой формулы, о которой только что вспоминал Рауль, и ждать ему долго не пришлось. Доктор Рестелли посмотрел на дона Гало, который посмотрел на сеньору Трехо, а та посмотрела на своего мужа. Короткая перестрелка взглядами, и вот уже оратор — дон Гало Порриньо.