Кларкенвельские рассказы

Дженкин был у Радулфа единственным подмастерьем, хотя гильдия просила взять в учение еще хотя бы одного парнишку. Но галантерейщик отговорился тем, что с годами стал немощен и уже не имеет сил наставлять сразу двоих. Энн поддержала мужа, присовокупив только, что в одном доме два подростка ни за что не уживутся мирно.

— На свете есть три вещи, про которые заранее никогда не угадаешь, куда их повлечет. Во-первых, это сидящая на ветке птица. Во-вторых, лодка в море. А в-третьих, юнец, чьи пути неисповедимы, — заключила она.

Подобными суждениями Энн снискала в oкр у ге репутацию на редкость мудрой женщины. А Дженкин попал в дом, где он почти не чувствовал хозяйской руки. Вопреки данной им клятве, он играл в кости с другими подмастерьями и развлекался с ними буйной забавой, которая называлась «вышибанье дверей лбами». А еще охотно участвовал в нередких стычках между разными товариществами ремесленников и лавочников. К примеру, сапожники враждовали с изготовителями туфель из кордовской козлиной кожи за право чинить обувь; бакалейщики и торговцы рыбой то и дело затевали уличные драки. После одной такой потасовки Дженкин явился домой с проломленным черепом. Энн промыла рану, наложила мазь из воробьиного жира и поинтересовалась:

— Что за дождь вражеских стрел осыпал тебя, дурачок?

— Это всё мясники из Чипа. Бесчинствовали страшно.

— А ты, конечно, был паинькой? Где отыщется женщина, что полюбит такого сорванца?

— Есть присловье, госпожа: нежное сердце — самое отзывчивое.

— У меня сердце вовсе не нежное. Вообще никакого нет.

— Значит, судьба против меня.

— Почему это?

— Я надеялся на ваше… благоволение.

— Благоволение, негодник? Или благорасположение?

— Безбожники ненасытны. Хочу всего и сразу.

— Кто учил тебя любезничать?

— Отшельник на маяке.

Она рассмеялась, и между ними скоро возникла негласная договоренность: в присутствии коротышки-галантерейщика вести себя примерно, но, едва он удалится на день или хотя бы на час, предаваться дьявольскому соблазну.

После первого же амурного свидания Энн Страго со вздохом пожаловалась любовнику на мужа — мол, супруг содержит ее совсем не так, как ей пристало:

— Другие женщины щеголяют в нарядах куда пышнее моих.

— Будут тебе наряды.

— Откуда? От тебя, что ли? У тебя денег меньше, чем волос на монашеской тонзуре.

— Было бы желание, а способ найдется.

Судьба Радулфа Страго была решена.

Тем весенним утром Дженкин застегнул башмаки с пряжками и спустился вниз с коробочкой из слоновой кости в руках.

— Что это? Валялось в комнате под кучей вязаных шапок.

— А ты сам не видишь? Туалетная шкатулка. — Радулф подошел к подмастерью и откинул крышку: — Вот, полюбуйся, чего только нет, и все из слоновой кости. Ножнички. Палочки для чистки ушей и прочие безделки.

Внезапно раздался оглушительный грохот, и Радулфа с Дженкином швырнуло на прилавок. На другой стороне улицы стояла часовня отшельника, в ней-то и произошел взрыв. Отшельник скончался месяца три тому назад, и каждый из ближних приходов добивался назначения на это место представителя своей братии. Часовня была известна в округе — там отмаливали грехи тех, чьи души наверняка отправились в чистилище. Заслышав грохот, горожане высыпали на улицу. Стены часовни развалились, от соломенной крыши не осталось и следа.

Радулф никак не мог подняться, он лежал среди шляп и кошельков, глядя на плавающие в воздухе обрывки соломы. Дженкин уже вскочил и принялся стряхивать с тафтового жилета пыль, как вдруг заметил высокого человека, бежавшего в сторону города, но пережитое потрясение было слишком велико. Вместо того чтобы с криками «Лови! Держи!» пуститься в погоню, он стал помогать Радулфу стать на ноги.

— Господи Иисусе и все святители, спасите нас! — бормотал тот, с трудом выпрямляя спину.

Со всех сторон доносились вопли: «Пожар! Пожар!» Кое-кто успел накинуть на себя плащ, другие торопливо натягивали лосины и жилеты, некоторые уже были в рабочей одежде. На месте сгоревшей часовни дымилась лишь груда раскаленных углей; на почернелых от сажи камнях валялись обломки деревянной статуи Девы Марии. В воздухе висел запах серы — будто из преисподней повеяло. Вокруг собралась толпа. Нетвердым шагом Радулф подошел к пепелищу и заметил на земляном полу следы темного порошка.

— Они прибегли к «греческому огню», [24]— пробурчал он себе под нос.

Но кому понадобилось разрушать молитвенное место, уголок Лондона, в котором по обычаю поминали души тех, кто горит в огне чистилища? Священник, отправлявший заупокойные службы в церковке Св. Дионисия Мученика, стоявшей в соседнем переулке, не раз говаривал, что всякому, кто всю ночь будет творить в часовне молитвы, на том свете воздастся: он получит избавление от мук чистилища на целых десять лет. Кому же вздумалось осквернить святыню «греческим огнем», предав пожару?

Из монастыря Сент-Джона прибежали два монаха ордена госпитальеров. Кларкенвельская монахиня все это предсказывала, кричали они. Галантерейщик презрительно глянул в их сторону и вдруг заметил на стене рядом с сожженной часовней знак, грубо намалеванный свинцовыми белилами. Приглядевшись, он различил два сцепленных круга. Но тут у него разболелась голова, он почувствовал, что вот-вот упадет ничком.

Очнулся он от резкого запаха уксуса. Открыл глаза и увидел перед собой жену.

— Ты лавку заперла? — первым делом спросил он.

— Дженкин запер — на замок и на засов. Всё в целости и сохранности.

— Слыхала грохот? Часовни больше нет. — Энн молча кивнула. — Сегодня пятница. А пятница всегда день тяжелый. День казней египетских. Именно в пятницу мне всучили однажды поддельное серебро.

— Ш-ш! Отдыхай.

— Гром, что гремит в понедельник, сулит смерть женщинам. Гром, что гремит в пятницу, предвещает смерть великого человека. Кого же мы потеряем после сегодняшних событий? Быть может, самого короля? Среди нас снуют лисы раздора.

Жена уже раздела Радулфа. Он лежал под белым покрывалом, расшитым изображениями золотых ягнят, луны и звезд.

— Мне надо уединиться сама знаешь где. Подсоби-ка, — попросил он.

Еще несколько недель назад он пожаловался ей на тошноту и «крученье» в животе, но ничто не помогало. В голове и ногах возникла странная легкость, будто он ходит по мху. Радулф объяснял эти симптомы новой порчей крови, которую ему отворяли уже несколько раз, но он лишь терял силы. Затем привязалась рвота. По настойчивому совету жены он перепробовал самые разные снадобья, но она-то прекрасно знала — спасения ему нет.

Некоторое время назад она отправилась довольно далеко, на Дач-лейн, и у тамошнего аптекаря попросила крысиного яду. Вдобавок, в курятник повадилась ласка, объяснила она, ее тоже нужно извести. Аптекарь вручил Энн крошечный льняной мешочек с крупинками мышьяка и дал точные наставления, как этим ядом пользоваться. Вернувшись домой, она тем же вечером начала подсыпать крупинки в похлебку, которую неизменно подавала супругу на ужин. Дженкину она ни словечком не обмолвилась о своих проделках — из страха, что он проболтается.

— Подсоби же, — снова попросил Радулф, торопясь подняться с кровати.

— На-ка, накинь плащ. Да смотри не ходи голыми ногами по плиткам, ступай на подушечки.

Надобный Радулфу «кабинет» находился во дворе позади лавки, рядом с кухней и стойлами. Опираясь на руку Энн, он начал медленно спускаться по лестнице, но скоро обессилел и остановился на площадке под шерстяным гобеленом с изображением Юдифи и Олоферна. Живот свело лихорадочной дрожью; Радулф опустился на огромный деревянный сундук.

— Пятница — день Изгнания из Рая и день Потопа, день Предательства и Распятия. Отведи меня на двор.

Она свела его вниз и смотрела вслед, пока он медленно брел к отхожему месту. «Да станет пятница твоим последним днем, дорогой муженек, — думала она. — Да станет она для тебя днем изгнания и предательства». Тут ей на ум пришли слова из Священного Писания: «Пусть старое пройдет». [25]