Сказание о директоре Прончатове

– Вам, наверное, известно, что во время навигации я двадцать дней в месяц нахожусь в командировке. Отчего я должен голодать, мерзнуть, жить без телефона? Ну. не жалеете человека, пожалейте дело… Вы вот спали, товарищ журналист, а я себе места не находил! Мало ли что может произойти в сплавной конторе за ночь!

Дождь все шел и шел. Видимо, синоптики ошиблись и на этот раз: какое там три дня, неделей дождей пахло низкое небо, клубящиеся тучи, серый, как поле, горизонт. Из грозового дождь перешел в обложной, и по всем приметам Прончатов видел, что ему предстоит тяжелая неделя: непременно станет отставать сплотка, пойдет неурядица на буксировке, замедлится погрузка барж. Беспокойное наступило время.

– Вот такие дела, товарищ Евг. Кетской!

По реке пронеслось низкое мощное гудение. Сперва нельзя было понять, что гудит в серой пелене тумана, но потом из нее мгновенно, словно торпеда из воды, вынырнул белоснежный красавец «Единичка». Он был так стремителен, что на флагштоке красный вымпел не висел мокрой тряпкой, а держался хоть узеньким, но мысочком.

Серо и мрачно было вокруг, все пропадало в сырости и тумане, но от ревущей «Единички» мир повеселел. Показалось, что бойко сверкнули иллюминаторы, мелькнул солнечный зайчик – это на «Единичке» блеснула красная полоса обнажившейся от скорости ватерлинии.

– Ну, Олег Олегович, – радостно сказал начальник Ула-Юльского сплавного участка, – спасибо тебе за «Волну»! Год я у тебя ее просил, а толку не было! Чего это ты расщедрился?

– Ты вот кого благодари за «Волну»! – вдруг улыбнувшись, ответил Прончатов и показал на фельетониста. – Вот кто тебе подарил катер!

После этих строк автор возвращает Олега Олеговича Прончатова из будущего в настоящее, то есть опять видит его стоящим на берегу, подле своего катера «Двойка». Полчаса назад Прончатов был в гостях у всемогущего Никиты Нехамова, выяснив, что чудак-старик хочет видеть его, Прончатова, директором Тагарской сплавной конторы, пришел в отличное настроение. И теперь Олег Олегович находится на пристани, собираясь ехать «Двоечкой» на Пиковский погрузочный рейд.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СКАЗА О НАСТОЯЩЕМ…

– Олегу Олеговичу привет! – послышался голос с «Двойки».

На борту катера появился прончатовский старшина Ян Падеревский. Был он весь изящный и длинный, движения совершал плавные, во рту имел несколько золотых зубов, а одет был так, словно собирался идти на званый ужин: на белоснежной рубашке узенький галстучек, длинноносые туфли блестят, на брючном карманчике болтается серебряный брелок. А лицо у него узкое, а нос горбатый, а карие глаза смотрят с победительной улыбкой.

– Заждались мы вас, Олег Олегович, – делая твердыми все буквы подряд, говорил Ян Падеревский, пока Прончатов поднимался по трапу. – Прибегал с рейда сердитый Колотовкин, жаловался на речников. Сейчас, Олег Олегович, лебедки стоят!

– Как стоят?

– Стоя стоят! – позволил себе шутку Падеревский, но глаза у него были серьезные. – Судострой кончился…

Чем особенно хорош был Ян Падеревский, так это тем, что слова в него входили, а обратно не выходили. Могила, камень, печать за семью замками – вот что такое Ян Падеревский. Нос у него вершковый, ноздри здоровенные, так что он сразу учуял, как от Олега Олеговича несет водкой, но вида не показал и не покажет: хоть на части руби Падеревского, ни одна душа на земле никогда не узнает, что Прончатов попахивал водкой.

– На лебедки, Ян! – весело сказал Олег Олегович и похлопал старшину по плечу. – Гони напропалую!

– Есть на лебедки! – дисциплинированно ответил старшина. Он правой длинной рукой дал команду работать машине, а левой забрался в задний карман пижонских зеленых брюк, уверенно пошарив, подал Олегу Олеговичу кусочек мускатного ореха – хорошего средства против водочного запаха. Для гигиены орех был завернут в пергаментную бумагу.

– Тихай вперед! – прокричал Ян. – Тихай, тихай!

«Двойка» отставала от причала – повернулись и встали на противоположную сторону шпалозавод и кедрач, быстро начали уменьшаться в размерах штабеля леса, эхом повторяя рокот мотора. «Двойка» писала по Кети размашистый круг, вздымая за собой пенный бурун, вырывалась на кетский простор. Посмеиваясь уголками губ, небрежно перекатывая длинными руками штурвал, Ян Падеревский опасно подрезал корму у могучего «Щетинкина», шуганув с дороги почтовый катерок, заставил испуганно шарахнуться в сторону сельповского торгаша – засаленный пузатый катер, беременный солью и сахаром, селедкой и керосином.

Прончатов сидел на носовой палубе. Пиджак он снял, сорвав галстук, рубашку на волосатой груди распахнул до пупа, чтобы речной воздух касался разгоряченной кожи.

За излучиной Кети открывался погрузочный рейд. Здесь стояли две лебедки системы Мерзлякова, похожие на лежащие этажерки, к ним притулилась огромная триста шестая баржа, за этажерками, вровень с ними, темнел высокий глинистый берег, слева гнулась запань, в которой тесно, словно рассыпанные спички, желтели бревна. На берегу сидели на чурбачках рабочие лебедок и сортировщики запани, а впереди них стоял начальник рейда Демид Касьянович Куренной и отчаянно жестикулировал, объясняясь с начальником нижнего склада Батаноговым.

– Заседают! – тонко улыбнувшись, сказал Ян Падеревский. – Куренной вчера имел встречу с товарищем Вишняковым…

Ах вот оно что! Олег Олегович поднялся со скамейки, неторопливо подошедши к борту, облокотился на леер. Интересно было, когда все-таки заметит начальник рейда стремительно приближающуюся к берегу «Двойку». Конечно, по случаю воскресенья он, Куренной, не ждал визита главного инженера, конечно, Куренной вместе с парторгом Вишняковым ждут не дождутся нового директора Цветкова, конечно…

– Не замечают! – ухмыльнулся Ян Падеревский. – Беседу ведут!

Да, начальник рейда товарищ Куренной по-прежнему активно размахивал руками перед носом начальника склада Батаногова, притоптывал ногой, сердился, а вот директорский катер не замечал, и Прончатов подумал: «Увлекающийся человек! То новым директором увлечется, то парторгом… Пылкая натура!»

– Ко второй лебедке, Ян!

Четыре ступеньки вели с носовой палубы на борт «Двойки», и, спускаясь по ним, Олег Олегович прошел четыре степени изменения. Верхняя ступенька – гневный Прончатов, следующая – сдержанный, еще одна – спокойный и самая последняя – насмешливый. Его лицо – лицо бронзового Маяковского – налилось смуглой кровью, рубаха открывала мускулистую грудь, длинные ноги по-обезьяньи карабкались по влажному дереву, а руки бывшего грузчика лебедок умело и цепко хватались за тросы.

– Падеревский, в контору! – не оборачиваясь, приказал Прончатов. – Найти директора леспромхоза, держать на проводе!

После этого Прончатов в три прыжка преодолел крутой подъем, чертиком выскочив на высокую кромку яра, мгновенно окунулся в ленивую, заторможенную тишину бездействия. Да, тихо, очень тихо было на кетском берегу – росли чахлые талины, торчало несколько осокорей, за которыми громоздилось столько дерева, что и небо над ним казалось чахлым. На разделочной эстакаде Пиковского леспромхоза ленивый белый пар поднимался над трубами трех притихших узкоколейных паровозов, погуживала слабо электростанция, мертво вздымали в небо руки погрузочные краны, похожие на важных гусей.

– Идиллия! – пробормотал Прончатов. – Никто не работает – все едят!

Он удивлялся тому, что начальник рейда Куренной все еще не замечал начальства: махал по-прежнему руками перед носом Батаногова, сипел простуженно. А слева от него, сбившись в кучку, шептались сортировщицы, грузчики спокойненько поигрывали в карты, молодые сплавщики лежали ничком, подставив под солнце и без того обожженные спины. «Идиллия! Курорт Мацеста!» Олег Олегович насмешливо смотрел в спину Куренного и думал о том, что рабочие не любят начальника рейда, так как никто из них не окликнул его, не предупредил о появлении Прончатова.

Рабочие Прончатова заметили давно: перестали шептаться девчата, оторвались от карт грузчики, молодые сплавщики начали по одному перевертываться на спину. Лица мужчин начали оживляться, а девчата, наоборот, затихли чуточку испуганно, так как красив был главный инженер Прончатов. В белой распахнутой рубашке, в отличных брюках, в блестящих туфлях, с картинной прядью волос, упавшей на выпуклый лоб.