Сэр Майкл и сэр Джордж

— Она сегодня со мной завтракает, — сказал Кемп. Он очень ловко умел избегать ответа на вопросы.

— Завтракает? Да разве вы завтракаете?

— Да, съедаю сандвич в баре, а ей закажу толстый кусок пирога и огромный салат. А потом объясню про Комси.

— Что объясните? Что-то мне неясно, Тимми, к чему все это?

— Да, наверно, ни к чему, — сказал Кемп уклончиво. — Но я подумал, что могу ей объяснить кое-что интересное для нее.

Большие темно-серые глаза Никола весело блеснули.

— Вижу, что ничего от вас не добьешься, негодник вы этакий. Но обещайте хотя бы потом все рассказать, хорошо? А не пообещаете — сразу пойду к Нейлу Джонсону и скажу, что возражаю против перевода Шерли Эссекс в Комси. Ну, обещайте же, Тимми!

Он пообещал. И час спустя с недоеденным сандвичем в руке и двойной порцией джина в стакане, стоявшем около него на маленьком круглом столике, он смотрел, как мисс Шерли Эссекс аккуратно и деловито расправлялась с мясным пирогом, салатом, булочкой с маслом и фруктовым соком. Сразу видно — здоровая девочка со здоровым аппетитом. На ее речь, на манеру говорить не повлияло ничего, кроме северолондонского предместья, где она провела все двадцать два года своей жизни. Слепец не отличил бы ее от десяти тысяч таких же стенографисток, дважды в день наводняющих Северную линию метрополитена. Но внешность у нее была поразительная, и Кемп подумал, что Никола Пемброук, назвав ее хорошенькой, ни в какой мере не отдала ей должного. Какая-то странная игра наследственности, какая-то биологическая алхимия вмешались в тот час, когда мистер и миссис Эссекс зачинали Шерли в домике на северной окраине Лондона. Она была из тех редких девушек, которые для зоркого глаза понимающих мужчин становятся воплощением anima, [1] духовным образом.

Червонным золотом волос, гладко лежащих по обе стороны лба и свернутых тяжелым узлом на затылке, длинными, чуть раскосыми глазами, мягкого карего цвета с легкой прозеленью, она напоминала не то какую-то принцессу древнего, еще никем не открытого племени, живущего в джунглях, среди циклопических руин, не то дочь короля троллей, русалку, плывущую к утонувшему моряку, сильфиду в аравийской башне, которую охраняют злые духи. И пусть ее манера говорить отдавала средней школой и курсами стенографии, а содержание разговора — женскими журналами и телевизионными передачами, но если человек переставал ее слушать, то, глядя на нее и давая волю воображению, он видел, что ее глаза сродни легендам и мифам. И Кемп, рассматривая ее заново, пока она поглощала пирог и салат в будничной обстановке бара, еще раз поздравил себя за внезапное решение, за интуитивное понимание того, что эта наяда из моря стенографисток может стать дальнобойным орудием в войне Дискуса и Комси, великолепным межведомственным снарядом.

— Вот видите, мисс Эссекс, — сказал он тем взятым с самого начала тоном, который ему самому казался не то чисто отеческим, не то совершенно идиотским, — тут действительно вполне приличное место, как, по-вашему?

Она сомневалась, можно ли ей принять приглашение в этот бар.

— Да, в дневное время тут, конечно, ничего, — сказала мисс Эссекс, — хотя я подозреваю, что вечерами будет похуже. Но пирог куда свежей, чем там, где я всегда кушаю. Спасибо вам большое, мистер Кемп. Вы хотели со мной о чем-то поговорить? Помните, вы сказали, что нам надо поговорить?

— Да, да, моя дорогая. Это касается Комси. Я тоже там работал. И я единственный человек в Дискусе, который может рассказать вам о Комси. Ведь вам интересно узнать, какие там люди? Ну конечно, интересно, дорогая моя. Впрочем, народ там скучноватый, не то что у нас, в Дискусе. За одним, но очень, очень важным исключением. — Он перебил себя: — Хотите еще фруктового соку? Нет? Тогда разрешите, я пойду возьму еще рюмку джину.

Когда он вернулся, она уже съела свой завтрак. Нет, курить она не хочет. Она хочет только, чтобы он рассказал ей про это важное, очень-очень важное исключение, про этого человека из Комси.

— Ах да, да, — сказал Кемп. — Я к этому и веду разговор. Речь идет о сэре Майкле Стратеррике. Вы о нем слыхали, мисс Эссекс?

— Да, мне одна девушка, я с ней работала в министерстве, говорила, что он ужасно красивый, немножко похож на Грегори Пека.

Кемп поглотил половину джина.

— Сэр Майкл, — торжественно произнес он, — один из самых красивых мужчин, каких я видел. Высокий, очень смуглый, романтичный, всегда грустный, и вместе с тем чувствуется, что если бы перед ним был тот, кто нужен — а я, мисс Эссекс, откровенно говоря, никогда не был тем, кто ему нужен, — то он излучал бы доброту, тепло, ласку. Да, он не женат. Он преследовал многих женщин, и многие женщины, сами понимаете, преследовали его. Но по существу он не дурной человек, хотя его часто называли дурным, испорченным. Я бы сказал, скорее, что несмотря на бесшабашную, веселую жизнь, несмотря на влиятельное положение в качестве главы Комси, в душе он — человек одинокий и несчастливый. — Он допил джин, с удивлением поглядел на свой стакан, поставил его на стол и только тогда строго посмотрел на мисс Эссекс. — Когда я служил в Комси, я постоянно задавал себе вопрос: могла ли бы любовь женщины или, вернее, любовь простой, ласковой девушки, совершенно непохожей на тех утонченных светских женщин, служивших ему забавой… постойте, куда это меня завело?

— Куда вас завело? — Мисс Эссекс, слушавшая с напряженным вниманием, растерялась от неожиданного вопроса. — А я не знаю, как это место называется, мистер Кемп, вы сами меня сюда завели и не сказали…

— Нет, нет, я знаю, куда я зашел. Я про наш разговор — забыл, с чего я начал. Главное — я все время думаю, что ему нужно любить и быть любимым.

— Да, я тоже так думаю, — сказала мисс Эссекс довольно глупым тоном, но при этом она была похожа на волшебницу, из-за которой отрекаются от святого Грааля. — Мне такие мужчины не встречались, но читала я про них очень много. Любовь их преображает, мистер Кемп.

— Очень хорошо сказано, мисс Эссекс. Но тут есть одна деталь. — Он посмотрел на нее почти сурово. — Кто бы ни была эта женщина, эта девушка, она должна держать его на расстоянии, пока он не докажет ей глубину своей любви. Еще одна легкая победа, еще одна забава, игрушка — и он останется еще более одиноким, станет еще несчастнее, еще циничнее…

— Еще беспутнее! — воскликнула мисс Эссекс, вспыхнув, как роза.

— Тут либо брак, либо ничего. — Кемп пристально поглядел на нее и вдруг переменил тон: — Ну вот, моя дорогая, все, что я могу рассказать о Комси, потому что там главное — сэр Майкл. А теперь, если вам надо спешить на работу, не буду вас задерживать. К сожалению, мне придется остаться. Вон там у стойки я вижу людей, с которыми мне надо перекинуться несколькими словами. Вы очень любезны, дорогая моя, что составили мне компанию!

— И мне приятно, право! Спасибо вам за вкусный завтрак и за интересный разговор, мистер Кемп! — И наяда ушла, стуча каблучками. Кемп смотрел ей вслед — столько блеска растаяло в воздухе, — и вдруг его охватила жалость. Разумеется, не к ней и, уж конечно, не к себе — этот модный недуг был ему совершенно чужд.

Впервые с начала их знакомства он почувствовал жалость к сэру Майклу Стратеррику.

5

Наконец наступило утро встречи с Маунтгарретом Кемденом, когда главы Дискуса и Комси могли бы испытать сочувствие друг к другу, так как оба попали в катастрофу, но вышло совсем наоборот — они надулись друг на дружку больше, чем когда-либо. После этого дня уже никак нельзя было назвать отношения между Дискусом и Комси «здоровым соперничеством» — как их остроумно называл премьер-министр. Теперь они соперничали злобно, нервно, безудержно, что и привело впоследствии к окончательному краху.

Приглашение принесла Джоан Дрейтон. Она вся сияла улыбкой — накануне к ней вернулся Уолли. Приглашение, посланное с нарочным, гласило, что Маунтгаррет Кемден просит сэра Джорджа Дрейка пожаловать к нему сегодня же утром, ровно в одиннадцать тридцать, в Гиззардс-отель.