Сарразин

— Ах! — вскричал Сарразин. — Плохой способ гасить страсть, намеренно разжигая ее. Неужели ты настолько испорчена, что поступаешь как молодая, но увядшая душой куртизанка, старающаяся распалить страсть мужчины, чтобы легче извлечь из нее выгоду?

— Но ведь сегодня пятница! — ответила она, испуганная необузданностью француза.

Сарразин, не отличавшийся чрезмерной набожностью, рассмеялся. Замбинелла, вскочив словно юная лань, бегом бросилась в зал, где происходило пиршество. Сарразина, вбежавшего туда вслед за нею, встретил адский хохот. Он увидел, что Замбинелла лежит в обмороке на кушетке. Она была бледна и, казалось, обессилена перенесенным только что потрясением.

Хотя Сарразин и мало понимал по-итальянски, он все же уловил слова, шепотом сказанные его возлюбленной подошедшему к ней Витальяни:

— Да ведь он убьет меня!

Эта странная сцена смутила молодого скульптора. Он пришел в себя. Несколько минут простоял он в неподвижности. Затем, снова обретя дар речи, уселся около Замбинеллы и стал уверять ее в своем глубоком к ней уважении. Он нашел в себе достаточно сил, чтобы, сдерживая свою страсть, произносить, обращаясь к этой женщине, самые восторженные речи. Описывая ей свою любовь, он бросил к ее ногам богатство своего красноречия, этого лучшего из защитников, которому женщины редко отказываются верить.

Когда загорелись первые лучи солнца, одна из артисток предложила поехать в Фраскати. Все радостными кликами приветствовали мысль провести весь день на вилле Людовизи. Витальяни вышел, чтобы нанять экипажи. Сарразину выпало счастье везти Замбинеллу в коляске. Не успели они выехать за город, как снова вспыхнуло веселье, временно подавленное борьбой с одолевавшим всех их сном. Эти люди, мужчины и женщины, по-видимому привыкли к такому странному образу жизни, к непрерывному веселью и постоянному нервному подъему, превращающему жизнь артистов в вечный, озаренный радостной беззаботностью праздник. Спутница скульптора одна только казалась подавленной.

— Не больны ли вы? — спросил Сарразин. — Не хотите ли лучше поехать домой?

— Я недостаточно крепка, чтобы переносить все эти излишества, — ответила она. — Мне нужно беречься, но с вами мне так хорошо! Если б не вы, я ни за что не согласилась бы присутствовать на этом ужине. От бессонной ночи я совсем теряю свежесть.

— Вы такая хрупкая! — заметил Сарразин, любуясь нежными чертами этого очаровательного создания.

— Кутежи вредно отражаются на моем голосе.

— Теперь, когда вы наедине со мной и вам не нужно больше бояться бурных вспышек моей страсти, — воскликнул художник, — теперь скажите мне, что вы меня любите!

— К чему? — ответила она. — Зачем? Я показалась вам красивой. Но вы — француз, и чувство ваше быстро угаснет. О нет, вы не стали бы любить меня так, как я желала бы быть любимой!

— Скажите, как?..

— Без пошлой цели, без страсти, чисто и целомудренно. Я питаю к мужчинам отвращение, еще более, быть может, сильное, чем моя ненависть к женщинам. Я испытываю потребность в дружбе. Мир для меня пуст и безлюден. Я — существо, отмеченное проклятием, мне выпало на долю понимать, что такое счастье, чувствовать его, стремиться к нему и, как и многие другие, видеть, как оно ускользает из моих рук. Вы еще вспомните, синьор, что я не обманывала вас. Я запрещаю вам любить меня! Я могу быть преданным вам другом, потому что я восхищаюсь вашей силой и вашим характером. Мне нужен защитник и брат. Будьте им для меня, но ничем больше.

— Не любить вас! — воскликнул Сарразин. — Но, ангел мой дорогой, ты вся моя жизнь, все мое счастье!

— Мне достаточно было бы произнести одно только слово, и вы с отвращением оттолкнули бы меня.

— Кокетка! Ничто не способно испугать меня. Скажи мне, что ты будешь мне стоить всего моего будущего, что через два месяца я умру, что я буду проклят, если всего лишь поцелую тебя...

И он поцеловал ее несмотря на все усилия Замбинеллы избежать этого страстного поцелуя.

— Скажи мне, что ты демон, что тебе нужно мое состояние, мое имя, вся моя слава!.. Хочешь, я перестану быть скульптором? Говори!

— А что если я не женщина? — нежным серебристым голосом спросила Замбинелла.

— Какая забавная шутка! — воскликнул Сарразин. — Неужели ты думаешь, что могла бы обмануть глаз художника? Недаром я в течение десяти дней пожирал тебя глазами, изучал, упивался совершенством твоей красоты. Только женщина может обладать такой нежной округлостью плеч, таким изящным и тонким овалом… Ах вот что! Тебе нужны комплименты?

— Роковая красота! — прошептала Замбинелла с грустной улыбкой.

Она подняла глаза к небу. В ее взгляде в это мгновение мелькнуло выражение такого страстного, такого мучительного отчаяния, что Сарразин вздрогнул.

— Синьор француз, — заговорила она снова. — Забудьте навсегда эти мгновения безумия; я глубоко уважаю вас, но любви не просите у меня; это чувство давно заглохло в моем сердце. У меня нет сердца! — вскрикнула она, разражаясь слезами. — Сцена, на которой вы меня видели, аплодисменты, музыка, слава, к которой меня приговорили, — вот моя жизнь, и нет у меня другой! Через несколько часов вы будете смотреть на меня другими глазами. Женщина, которую вы любите, перестанет существовать...

Скульптор ничего не ответил. Он весь был во власти глухого бешенства, сжимавшего его сердце. Он мог только глядеть на эту странную женщину пылающим взглядом. Слабый голос Замбинеллы, все ее поведение, ее движения, выражавшие печаль, тоску и бессилие, пробуждали в его сердце бурные порывы страсти. Каждое ее слово только разжигало его чувство.

В эту минуту они как раз подъехали к Фраскати. Протянув руки, чтобы помочь своей возлюбленной выйти из экипажа, скульптор почувствовал, что она вся дрожит.

— Что с вами? — воскликнул он, видя, что она бледнеет. — Я готов умереть, если явился хоть невольной причиной ваших страданий!

— Змея! — прошептала она, указывая ему на ужа, скользившего вдоль края канавы. — Я боюсь этих отвратительных животных.

Сарразин ударом каблука раздавил голову ужа.

— Как у вас хватило мужества? — воскликнула Замбинелла, с видимым страхом разглядывая мертвое пресмыкающееся.

— Ну, — сказал художник, улыбаясь, — неужели вы и теперь посмеете утверждать, что вы не женщина?

Они догнали своих спутников и приняли участие в прогулке по рощам виллы Людовизи, принадлежавшей в то время кардиналу Чиконьяра. Утро, по мнению влюбленного скульптора, пронеслось слишком быстро, но оно было наполнено тысячью мелочей, указывающих на кокетство, слабость и избалованность души безвольной и лишенной энергии. Это была женщина со свойственными ей внезапными испугами, беспричинными капризами, инстинктивными порывами, неожиданной дерзостью, бравадами и чарующей утонченностью чувств. Зайдя довольно далеко, маленькая группа веселых певцов увидела вдруг вдали несколько вооруженных до зубов мужчин, вся внешность которых не внушала никакого доверия. «Разбойники!» — вскрикнул кто-то, и все, ускорив шаг, поспешили укрыться в отгороженной части парка, прилегавшей к вилле кардинала. В эту критическую минуту Сарразин, увидев бледность Замбинеллы, понял, что у нее нет сил двигаться дальше. Подняв ее на руки, он несколько времени бежал, унося ее в своих объятиях. Добравшись до ближайшего виноградника, он опустил свою возлюбленную на землю.

— Объясните мне, — сказал он ей, — почему эта чрезмерная слабость, которая во всякой другой женщине показалась бы мне отвратительной и отталкивающей и малейшего проявления которой, вероятно, было бы достаточно, чтобы убить мою любовь, в вас мне нравится, чарует меня? — О как я вас люблю! — воскликнул он. — Все ваши недостатки, ваши страхи, ваши ребячества придают вам какую-то особую прелесть. Я чувствую, что способен был бы возненавидеть сильную женщину, какую-нибудь Сафо, смелую, энергичную, полную страсти. О, ты, хрупкое и нежное создание! Да разве могла бы ты быть иной? Этот ангельский голос, этот нежный голос был бы противоестественным, если бы исходил из другого, не твоего, тела.