Красная Борода

— Этот человек никогда ни с кем не разговаривал. Я даже не знал, есть ли у него жена, дети, а ведь мы были знакомы почти двадцать лет, — сказал Кимбэй.

Кимбэй проводил Нобору в малюсенькую комнату и показал на четверых малышей.

— Все они внуки Рокусукэ, — пояснил он.

Старшая девочка, Томо, — ей исполнилось одиннадцать — лежала в горячке, с высокой температурой. Около нее сидели, одетые в лохмотья, двое младших братьев и сестренка. Пол в комнате — той самой, которую прежде снимал Рокусукэ, — был застелен грязными циновками с торчащими из них пучками соломы. Со стен свисали обрывки бумаги, которой они когда-то были оклеены. Все говорило о безысходной нищете и запустении.

Нобору осмотрел девочку. Высокая температура и кашель свидетельствовали об обыкновенной простуде. Однако ее состояние и физическое истощение вполне могли привести к туберкулезу. Он велел Кимбэю сделать холодный компресс на голову, протопить комнату и регулярно менять белье, поскольку девочка потеет. Выслушав врача, Кимбэй продолжил рассказ о Рокусукэ:

— Я был уверен, что у него нет ни жены, ни близких. Но сегодня утром незнакомый старик привел сюда четверых детей и сказал: «Это внуки Рокусукэ».

Кимбэй не сразу поверил. Тогда старик сообщил, что зовут его Мацудзо, жена умерла три года назад, а сам он — управляющий доходного дома. Этот одноэтажный дом расположен в районе Кёбаси, в квартале Одавара. Чуть больше пяти лет назад у него поселился плотник по имени Тосабуро с женой О-Куни и детьми. Тосабуро больше бездельничал, чем работал, семья жила впроголодь и вскоре задолжала всем соседям. О-Куни постоянно приходилось брать работу на дом, чтобы хоть как-то прокормить детей и бездельника-мужа. Она была удивительно спокойна, послушна и никогда ему не перечила. Тосабуро же постоянно придирался к ней, а когда напивался, нещадно избивал и гнал к отцу просить денег. «У твоего папаши мошна полна денег, неужели он откажет единственной дочери?!» — вопил он.

«Твой отец — бездушная скотина! Знает ведь, что дочери и внукам жрать нечего, а делает вид, будто это его не касается. Ничтожная тварь он, а не человек!» — кипятился Тосабуро в другой раз.

О-Куни не отвечала. Она молча сносила ругань и побои, терпеливо дожидаясь, когда муж утихомирится. Постояльцы да и сам Мацудзо терялись в догадках: кто же это отец О-Куни, которого так поносит ее муж?

Однажды Мацудзо пригласил к себе О-Куни и стал расспрашивать об отце, но та отвечала уклончиво: «Отец живет в нашем городе, но по некоторым причинам он от меня отрекся, и я ни за что не пойду клянчить у него деньги».

У Тосабуро завелась дурная компания, он совершенно опустился, перестал работать, по нескольку дней кряду не бывал дома. Тем временем родился четвертый ребенок, и стало вообще невозможно сводить концы с концами.

Неделю назад поздно вечером к Мацудзо постучалась О-Куни. Он уже был в постели, но встал и впустил ее.

«Правда ли то, что написано в объявлении?» — спросила О-Куни.

Она имела в виду расклеенное повсюду объявление о награде в двадцать пять иен тому, кто укажет недавно совершивших кражу преступников. Речь шла о трех бандитах, которые пробрались в храм Нансоин и унесли оттуда драгоценные реликвии. Среди них была статуэтка Будды из позолоченной бронзы, созданная известным мастером более тысячи лет назад. Невежественные грабители могут расплавить статуэтку, чтобы замести следы. И навсегда будет утеряно ценнейшее произведение искусства. Объявление заканчивалось обещанием награды тому, кто назовет имена преступников или укажет место, где спрятана драгоценная статуэтка.

«Ты что-нибудь знаешь?» — спросил Мацудзо.

О-Куни утвердительно кивнула. Она заметила, как с полмесяца назад Тосабуро, вернувшись домой после очередной отлучки, полез на чердак и что-то там спрятал. Она не подала виду, будто заметила это, а когда муж ушел, поднялась на чердак и обнаружила там завернутую в рисовую бумагу и в фуросики [10] статуэтку, похожую на описанную в объявлении, и решила посоветоваться с Мацудзо, как ей быть.

«Вот я и подумала, если получу в награду двадцать пять монет серебром, то смогу поправить домашние дела, да и Тосабуро это пойдет на пользу. Иначе он и дальше будет водить дружбу с дурной компанией и бог знает что еще натворит. Потом поймают и сошлют на каторгу, а то и казнят. Так пусть уж лучше теперь посидит в тюрьме. Может, одумается и честным человеком станет. Как вы считаете, стоит мне сообщить в полицию?» — спросила она.

Мацудзо одобрил решение О-Куни, отправился вместе с ней на чердак, взял статуэтку и сказал, что пока спрячет ее у себя. Он посоветовался с квартальным старостой, и они решили: пусть О-Куни сама пойдет к чиновникам и все расскажет, а если их вызовут, они дадут свидетельские показания. Вызов не заставил себя ждать. Мацудзо и квартальный подтвердили, что О-Куни бедна и трудолюбива, воспитывает четверых детей, а ее муж Тосабуро связался с бандитской шайкой, семье не помогает, так что все хозяйство на плечах этой несчастной женщины.

Их выслушал некий господин Симада и сказал, что заявление О-Куни противозаконно. «Да, представьте себе, противозаконно! — воскликнул Кимбэй. — Этот Симада заявил: даже если муж совершил кражу, жена не имеет права на него доносить, тем более рассчитывать на вознаграждение; О-Куни, мол, нарушила основополагающий принцип морали и, следовательно, действовала вопреки закону, поэтому ее будут судить и посадят в тюрьму!» Ответ чиновника поразил Мацудзо, и он не нашелся, что возразить.

После суда О-Куни удалось через одного сердобольного человека передать Мацудзо, чтобы он разыскал ее отца Рокусукэ, который снимал у Кимбэя комнату, и попросил присмотреть за детьми — все же они его внуки, и он не откажет.

— Я сказал этому Мацудзо, что отец О-Куни сейчас в больнице. Он оставил детей у меня и ушел. Жена, конечно, ворчала, но я не мог выкинуть этих малюток на улицу. Я уложил их в комнате Рокусукэ, а сам помчался к господину Ниидэ, чтобы он осмотрел больную девочку и научил, как мне действовать дальше. И все это валится на мою бедную голову. Однажды у нас останавливался предсказатель. Он говорил, будто в нашем доме все гвозди вбиты наоборот и это сулит нам всяческие несчастья. Я спросил у него: что значит «гвозди вбиты наоборот»? Шляпками вниз, что ли? Он ответил: буквально понимать не надо, мол, это способен разглядеть лишь тот, кто овладел наукой предсказания. Может, он и прав. А мне-то каково: разве я могу вытащить все гвозди из этого старого дома и вколотить их заново?! Между прочим, предсказатель уехал, не уплатив за постой ни гроша — наверно, в подтверждение, что у нас и впрямь гвозди вколочены шляпками вниз, — вздохнул Кимбэй.

Спустя полчаса пришел Ниидэ.

Пока он осматривал больную девочку, Нобору сообщил ему то, что услышал от Кимбэя. Не произнеся ни слова, Ниидэ закончил осмотр, придвинул к себе корзинку с лекарствами и, прихлебывая чай, который принес ему хозяин, отсчитал десять порошков и объяснил, сколько раз в день давать их больной.

— Ну а как же насчет детей? — нерешительно спросил Кимбэй.

— Пока не знаю, — ответил Ниидэ. — Схожу, поговорю, может быть, удастся куда-нибудь пристроить, а пока позаботься о них ты. Или не согласен?

— Видите ли, господин Ниидэ, — Кимбэй судорожно сглотнул слюну. — Я как раз перед вашим приходом говорил господину доктору, что дела у нас идут из рук вон плохо, едва сводим концы с концами, а ведь этих детишек кормить надо...

— Рокусукэ передал мне деньги — пять рё два бу [11]. Сказал, что на похороны. Кроме того, насколько я знаю, он заплатил за комнату вперед. Разве не так?

— Вы изволили сказать, что Рокусукэ оставил деньги? — Кимбэй пристально поглядел на Ниидэ.