Буревестник

Его воображение, победившее Зарифу, а теперь еще страстная энергия и непоколебимая уверенность в успехе, с которыми все это говорилось, не могли не подействовать на Прикопа.

— Как это ты до сих пор не удрал? — спросил Спиру.

— Об «Октябрьской звезде» я не подумал, — тихо ответил Прикоп. — Рассчитывал смыться на куттере, но это не так легко. Никто не хочет уходить.

— Рыбаки?

— Ни рыбаки, ни куттерные старшины. Зачем, мол, нам уходить? Что мы там будем делать? Здесь у нас дом, жены, дети, служба, а там что? Все они так думают. Можно их отправить хоть на край света — все равно вернутся. Да я с ними об этом и не пробовал говорить. Опасно, можно нарваться. А вот пароход угнать — другое дело!.. Это уже легче… гораздо легче…

— Перевести машинный телеграф на «полный ход вперед» ночью, конечно, когда все спят, — сказал Спиру. — А когда проснутся, уже будет поздно!

Он засмеялся нервным смехом.

— А радист? — спросил Прикоп.

— Свяжем, а нет, так…

— Нужно достать револьвер, — пробормотал Прикоп. — Я достану.

— Правильно. В Констанцу можно будет послать радиограмму об успешном лове, — сказал Спиру. — А в случае, если на пароходе кто-нибудь двинется…

— Жора, — чуть слышно проговорил Прикоп, — опуская глаза. — Но ничего, пускай…

— Хватит одного, а другие — увидят, как он дрыгает ногами в луже крови, и успокоятся.

Спиру побледнел. Его мутило от мысли о крови. Но идти на попятную было уже невозможно. Нужно было продолжать начатое.

— У меня из команды найдется человека два, на которых можно положиться, — сказал Прикоп. — Этим мы выдадим по револьверу. Двоих-троих достаточно, чтобы держать в повиновении остальных шестьдесят. Пикнуть не посмеют. Один из нас должен находиться при машине…

Прикоп говорил толково, уточняя каждую мелочь. Но подробности не очень интересовали Спиру, для которого главным было то, что нашлось, наконец, решение, нашелся выход из невыносимо мучительного положения. Он знал, конечно, что его нервам готовится новое испытание: сначала томительное ожидание, потом приготовления, потом решительная, опасная минута. Но он знал также, что после этого Анджелика будет, наконец, его, что измучившая его страсть будет удовлетворена в первую же ночь, в ту ночь, когда решиться их судьба.

— Я возьму с собой жену, — произнес он самым равнодушным тоном.

Прикоп посмотрел на него и снова опустил глаза:

— Я не знал, что вы женаты…

— Я женился совсем недавно, — сказал Спиру тем же безразличным голосом. — И ты, конечно, понимаешь, что мне вовсе не улыбается бросить жену на произвол судьбы… Тестя тоже придется захватить…

Он не мог не подумать о Зарифу: связи были у Зарифу, не у него. Старика нужно будет обязательно взять с собой.

— С ними будет труднее, — пробормотал Прикоп, не поднимая головы.

— Это уж моя забота. Давай-ка, брат, выпьем за твое здоровье. Будь здоров, Прикоп! Удачи и счастья! Через год мы будем богатыми. Как знать? Может, к тому времени у тебя уже будет собственный пароход!

Все это говорилось шепотом, хотя у Панайтаки было в этот час пусто, и их столик стоял одинаково далеко и от кассы и от двери в кухню. Чокнувшись и осушив стопки, Спиру с Прикопом принялись обсуждать и с увлечением разрабатывать подробности плана.

Ушли они поздно — когда Панайтаки закрыл свое заведение. Разговор вполголоса продолжался и на улице, прерываясь всякий раз, когда вдали показывался прохожий. Спиру побаивался Прикопа, считая его лживым, нечестным, способным на всякую подлость. «Как бы он не проговорился…» — мелькнуло у него в голове.

— Слушай, Прикоп…

— Чего изволите?

— Смотри, брат, не разболтай…

— Что вы! Кто же сам в петлю полезет! Вы вот как бы супруге не признались…

— Я ей ничего не скажу, пока она не будет на пароходе. Даю тебе честное слово, — торжественно обещал Спиру.

Они расстались, сговорившись о месте и времени будущей встречи. Спиру пошел прямо к Зарифу. Улица спала. Стук в дверь поднял собак, которые залились отчаянным лаем. Потревоженные соседи высовывались в окна, спрашивая, кто и зачем стучит. У Спиру выступил на лбу холодный пот. Наконец Зарифу проснулся и испуганно выглянул в приоткрытую дверь:

— Что такое? Кто там?

— Я, дядя Тасули, я — Спиру! Откройте!

Господин Зарифу пропустил его вперед и пошел за ним, шлепая ночными туфлями. Он был в пижаме.

— Вы не забыли запереть? — спросил Спиру, нагибаясь к его уху.

— Что? — не понял Зарифу, удивляясь произошедшей в Спиру перемене, его неестественно блестевшим глазам, всему его преобразившемуся от радостного возбуждения облику.

— Дверь! Дверь, конечно! Вы ее заперли?

Не дожидаясь ответа, Спиру вернулся в переднюю и попробовал дверь. Она оказалась запертой. Он отдернул шторку и посмотрел на улицу. Там никого не было. Спиру повернулся к Зарифу и схватил его за тощие плечи:

— Есть пароход! Уходим!

Старик опять не понял и что-то промычал, а Спиру, задыхаясь от волнения, нервно смеясь и тыкая его пальцем в худые ребра, принялся шепотом рассказывать новости.

— Вы понимаете, что это значит? Понимаете?

Сморщенное личико господина Зарифу вдруг озарилось блаженной улыбкой; Спиру еще раз ткнул его пальцем в ребра; Зарифу стало щекотно, он слабо захихикал, схватил Спиру за руки и пустился с ним в какой-то смешной, несуразный пляс.

— Уезжаем, уезжаем, — повторяли оба, заливаясь смехом.

Наконец старик увлек гостя в комнату Анджелики. Смешанный запах дешевых духов и молодого тела опьяняюще подействовал на Спиру. Теперь только почувствовав усталость от всего пережитого за этот вечер, он прислонился к дверному косяку и долго стоял в полузабытье, не слыша ни того, что Зарифу объяснял девушке, ни ее ответов. Он очнулся только тогда, когда старик, хрипло хихикая, взял его за рукав и вытолкнул за дверь:

— Ступай, ступай… кавалерам не место в девичьей спальне, да еще среди ночи…

Пожелав покойной ночи Анджелике и наказав молчать — «Смотри, чтобы никто ничего не узнал, папа ведь знает, что его дочка умеет держать язычок за зубами…» — Зарифу прикрыл за собою дверь и на радостях обнял Спиру:

— Ты мне все равно, что сын родной, — бормотал он надтреснутым от волнения голосом, целуя его в обе щеки. — У меня не было детей, кроме Анджелики. Теперь вас у меня двое.

Он нежно гладил его по голове, хотя она была почти совсем лысая. К тому же между Зарифу, которому было под шестьдесят, и Спиру, которому было лет сорок пять — сорок шесть, не было разницы в целое поколение. Но Спиру, разомлевший от усталости и одурманенный запахом Анджеликиной комнаты, не сопротивлялся ласкам названного тестя.

Между тем, Прикоп стоял у причалов и дожидался куттера, который должен был доставить его на «Октябрьскую звезду». «Ну и умница этот Василиу! — думал он. — Видно, голова у буржуев все-таки лучше нашего работает… Надо будет повторить все, что он говорил, Силе… Пьяница Прециосу и Лае будут нам полезны. Надо будет найти еще одного. Четверо вооруженных и решительно действующих людей без труда завладеют судном…»

Он заранее предвкушал, как они расправятся с Адамом. Мысль об этом доставляла ему острое наслаждение — такое, какого он давно уже не испытывал. Жгучая жажда мести будет, наконец, утолена…

XLIII

За трое суток до очередного выхода в море Адам Жора так энергично взялся за свои дела, что закончил все раньше срока, и полтора дня осталось всецело в его распоряжении. К обеду все было приведено в порядок и оказалось, что еще можно успеть на автобус, ходивший между городом и Даниловкой. Машина, безжалостно встряхивая потных пассажиров, быстро неслась по белому, словно усыпанному толченым мелом шоссе, между выгоревшими суглинистыми полями и желтым пляжем, за которым начиналось синее, сверкающее море. Спутниками Адама были крестьяне в соломенных шляпах, женщины в платках, татарка в лиловых шароварах, лохматые трактористы в промасленных спецовках. У одного из них была пастушья дудка, на которой он до самого Алибунара, где ему нужно было сходить, наигрывал дойны добруджских чабанов. В Алибунаре, на краю шоссе, стояли три серых от пыли трактора. Пятеро парней поджидали тракториста с дудкой. После Алибунара шоссе отдалилось от моря и пошло по степи, среди курганов. На макушке одного из них сидел ястреб. Крестьяне крикнули на него, высунувшись из окна автобуса, и хищник, редко взмахивая крыльями, полетел прочь.