Искатели

Она не видела Андрея. Огни всех люстр отражались в ее раскосых влажных глазах. Тонкий ровный румянец проступал на смуглых щеках.

Андрей подался вперед, вытянул шею, не в силах оторвать взгляда от нее. Чьи-то плечи заслонили ее плечи, чья-то голова надвинулась на ее профиль, Андрей наклонился вправо, влево: еще секунда, другая — и она затеряется в толпе. Словно издалека к нему доносилось:

— Как вы считаете, поможет вам открытая дискуссия? Ваш доклад, и затем бой! По всем правилам! А?

— Дискуссия, — повторил Андрей, поворачивая голову вслед Марине. — Да, как же…

Савин досадливо обернулся по направлению его взгляда и ничего не увидел, кроме текущей мимо густой вереницы людей.

— Такое обсуждение позволит выявить расстановку сил, — громче продолжал Савин.

Толпа уносила Марину все дальше, облачко ее медных волос затерялось среди чужих спин и затылков, сейчас и оно исчезнет. Андрей быстро, виновато посмотрел в глаза Савину:

— Извините меня… Одну минутку…

Он бегом, не оглядываясь, бросился в толпу. Он догнал Марину, замедляя шаги по мере приближения к ней. Прямо перед ним была ее шея, ее уши с темными дырочками в прозрачно-розовых мочках, вполоборота щека, уголок глаза с долькой зрачка. Мысленно он обращался к ней, звал — она впереди, он сбоку, сзади. Наконец он заставил себя поравняться с ней и назвал ее, изумляясь тому, что произнес ее имя свободно, без запинки.

Она оглядела его выжидающе сдержанно, может быть что-то вспоминая, но не доверяя своей памяти. Неужели не узнает? Обида и разочарование вернули ему находчивость. Он вынул из кармана бумажник и вытащил оттуда заколку, ту самую, которую она дала ему на дороге.

— Ваша?

— Ого! Вещественное доказательство, — лукаво сказала спутница Марины.

— Возвращаю с благодарностью. — Пока что ему удавалась роль человека, развлекающегося встречей, связанной с забавным происшествием. — Мне еще вам косынку надо вернуть.

— Так вы тот самый… — медленно произнесла Марина. Не вольно ее взгляд скользнул к ноге Андрея. — Узнать вас трудно. Как ваша рана?

— Чепуха! — засмеялся Андрей.

— Вот уж не ожидала вас тут встретить.

— Я тоже.

— Это почему?

— Я все гадал, кто вы такая, — Андрей не замечал предательского смысла своих слов, — Ни к одной профессии не мог вас пристроить.

Вместо ответа Марина познакомила Андрея со своей подругой.

— Софочка, помнишь, я тебе рассказывала…

— Как же, таинственный окровавленный спутник. Ночной лес. Погоня.

Софочка тараторила, кокетливо потряхивая кудряшками. Голубые глаза ее широко раскрылись, осматривая Андрея сверху донизу. Что-то заученно наивное было в ее пухлой фигурке, в бело-румяном личике с пунцовым сердечком губ.

Марина задумчиво вертела в пальцах заколку. Розовые, коротко остриженные ногти с четкими белыми лунками, черное несмываемое пятнышко туши на указательном пальце. Андрей следил за ее пальцами, как будто каждое движение их что-то означало.

— Погони не было, — усмехнулась Марина.

Андрей почувствовал, что та неуловимо тонкая пить, которая протянулась между ним и Мариной, вдруг порвалась. Как будто кто-то третий прошел между ними.

Хуже всего то, что он во всем оправдывал Марину. И то, что она рассказала обо всем этой Софочке, и то, что они, наверно, при этом смеялись.

А он-то… дурак дураком… воображал. Как мало он значил в ее жизни! Так и надо, не будь пустым фантазером.

Они обошли круг и теперь приближались к тому месту, где Андрей оставил Савина. Что подумал о нем секретарь горкома?.. Только сейчас Андрей осознал всю безрассудность своего поступка. Сейчас секретарь горкома увидит, ради чего убежал коммунист Лобанов. Хорош, нечего сказать!

Андрей боялся взглянуть в ту сторону.

— Какой вы мрачный, — сказала Софочка. — Мне было бы страшно на месте Марины остаться с вами в лесу.

Андрей мучительно улыбнулся. Он тронул Марину за руку.

— Разрешите, я подожду вас у выхода. — Он несколько приободрился, услыхав свой ожесточенно-спокойный, решительный голос, и, набравшись духу, требовательно посмотрел Марине пря мо в глаза, в самую глубину ее зрачков. Ее взор выразил какое- то чувство — беспокойное, противящееся, он так и не понял.

Возле колонн Савина уже не было. Не было и тех, кто стоял с секретарем горкома. Андрей бродил в толпе взад и вперед, пока не прозвенел звонок. Красный от стыда, он прошел в зал, сел на свое место. Дмитрий Алексеевич и Борисов дружно накинулись на него: с ума он сошел, что ли, совсем голову потерял — такой важный вопрос, и вдруг нате, повернулся и побежал за какой-то юбкой.

— Мы сквозь землю чуть не провалились, — в сердцах шептал Борисов, стараясь, чтобы соседи не слышали. — О чем ты думал? Мальчишеская выходка. Ты понимаешь — это же секретарь горкома! Эх ты… Не мог обождать. Кто бы подумал… Бабник!

— Не в том дело, что секретарь горкома, — поостыв, сказал Дмитрий Алексеевич. — Впрочем, секретарь горкома тоже человек и обращаться с ним надо по-человечески. В официальной обстановке можно еще как-то оправдать бестактность, а тут, согласитесь, Андрей Николаевич, это выходка, вы простите меня, именно выходка невоспитанного человека. И вообще упустить такой момент! Раз промахнешься — год не справишься.

Андрей слушал, слушал, а потом отрезал:

— Коли на то пошло, дорогие товарищи, так серьезные вопросы и решать надо по-серьезному, не в перерыв в фойе — поболтали и разошлись.

Дмитрий Алексеевич и Борисов изумленно переглянулись: «Каков, а?»

Интересно, думал Андрей, что Савин имел в виду своей последней фразой: «Обсуждение позволит выявить расстановку сил». Каких сил? Очевидно, секретарь горкома подразумевал нечто большее, чем обычное обсуждение. Предположения, одно заманчивее другого, проносились в голове Андрея. Схватиться в открытую с Тонковым, поговорить по существу в присутствии специалистов. Савин ухватил точно: дискуссия — это самое действенное средство… Надо же было в эту минуту увидеть Марину… Теперь не поправишь. Вероятно, обиделся. Написать ему: так, мол, и так, стечение обстоятельств… Чепуха, о таких вещах не пишут…

Всю дорогу Андрея мучила совесть. Он не радовался, чувствуя рядом локоть Марины, слушая ее голос. Думая о своем, он поддерживал ничего не значащий разговор, на шутки Софочки отвечал равнодушными смешками, и все это было не то, не то, не то.

Марина смеялась и украдкой наблюдала за ним, по-видимому довольная тем, что Андрей не смущал ее своим серьезным, слишком откровенным вниманием.

Они шли мимо парка.

Осень оголяла деревья, ступала по мокрым мостовым, отпечатывая свои следы красными, желтыми, багряными листьями. Ветер загонял их во дворы, в подъезды, заносил на улицы, где не росло ни одного дерева. В эти дни листья проникали повсюду, разукрашивая город пылающими пятнами красок. Их ставили в вазы вместо цветов. Они носились в воздухе, шуршали под ногами, заглушая все запахи своим горьким и свежим ароматом.

Особенно много их было здесь, вдоль ограды. Марина поймала на лету кленовый лист, положила на ладонь. Посредине листа сохранилось еще не обожженное холодом ярко-зеленое пятно. Ветер сдул листок, понес вперед.

Андрей провожал, его глазами, испытывая какое-то сложное и грустное чувство: и оттого, что встреча с Мариной произошла не так, как ему мечталось, и оттого, что сейчас он мог идти рядом с ней, нисколько не волнуясь, и думать о неоконченном разговоре с секретарем горкома. Тут еще эта Софочка… И Марина какая-то не такая, и все отравлено, скомкано. И ему вдруг вспомнился Одинцов, и та осень, и тот лист…

— До чего унылая решетка, — сказала Софочка, проводя пальцем по железным прутьям. — Решетка должна украшать.

— По-моему, она ни к чему, — возразила Марина. — Хорошо, когда сад открытый, входи откуда хочешь.

— Ах, как ты можешь! А решетка Фельтена, разве это не чудесно! А воронихинская, — верно, Андрей Николаевич? Растрелли?

Она вовсе не была такой наивной, эта Софочка. Несколько раз она искусно, почти незаметно ставила его в неловкое положение. Решетка Фельтена, он помнил, в Ленинграде у Летнего сада, а о решетках Растрелли и Воронихина он понятия не имел. Хорошо, что Марина пришла к нему на помощь.