Собрание сочинений. т.1.

На самом деле г-жа Телье давно уже поняла, что ей придется принять в свой дом дочь брата, и поэтому долгое время не брала ее из монастырского пансиона. Но к сорока годам ею стала овладевать грусть — следствие тайных огорчений. Она вспомнила о Жанне и вызвала ее к себе, решив выдать замуж.

Впрочем, ей нравилось тратить деньги на туалеты девушки. Г-жа Телье всегда была на страже своих интересов. Наряжая Жанну, она наряжалась сама, удовлетворяя таким образом свое тщеславие и любовь к роскоши. Раз племяннице предстояло появляться у нее в гостиной, то, чтобы не чувствовать себя неловко, тетке приходилось великолепно одевать ее.

Но в глубине души г-жа Телье, возможно, желала чего-то другого. Она, конечно, была не прочь возбуждать страсти на закате своей красоты и вступила в своеобразное соперничество с этим ребенком: она радовалась от всей души, если гости окружали ее, не обращая внимания на Жанну. Ей доставляло удовольствие объявлять всем и каждому, что у племянницы нет приданого, и она смеялась, когда претенденты на руку Жанны спасались бегством.

Быть может, она даже рассчитывала на убийственный эффект, какой производили на женихов богатые наряды, когда обнаруживалось, что у красивой девушки ни гроша за душой. Ее племянница казалась экзотическим цветком, ухаживать за которым будет слишком разорительно. Таким образом, г-жа Телье ограждала ее от всяких посягательств, развлекаясь этой игрой.

К тому же она ожидала встретить простушку, а остроумие и холодная язвительность Жанны приятно ее удивили. Подружившись с этой насмешницей, постоянно забавлявшей ее, она толкала девушку на дурные поступки, не думая о причиняемом ей зле. Не обладая добротой, г-жа Телье была не способна пробудить добрые чувства в замкнутом сердце Жанны; она считала, что оказывает ей подлинную услугу, занимаясь ее светским воспитанием.

Они вели одинаковый образ жизни; при этом тетка сохраняла невозмутимое спокойствие, а племянница испытывала смутную тревогу. Одна была принята в Париже как королева мод, а другая как принцесса, которая рано или поздно станет королевой.

Даниеля охватывало внезапное раздражение, когда он из своей комнаты видел, как они садятся в экипаж. Он вспоминал слова умершей, предвидевшей, что сестра мужа будет давать ее дочери дурные уроки, и спрашивал себя, как ему противодействовать этому влиянию.

Однажды утром г-н Телье, дружески расположенный к своему секретарю, пригласил его на прием, который устраивал вечером. Это испугало Даниеля, и его первым побуждением было отказаться: мысль очутиться в ярко освещенной гостиной, среди элегантной толпы, была ему невыносима.

Вдруг он услышал голос, исходящий из глубины его души, еле внятный голос г-жи де Рион: «Вы последуете за ней повсюду, вы защитите ее от влияния света».

И он с замиранием сердца принял приглашение г-на Телье.

Вечером он провел больше часа перед зеркалом у себя в комнате. Бедняга и не думал прихорашиваться, но боялся показаться смешным в глазах Жанны. Ему удалось одеться чрезвычайно просто, так, чтобы не привлекать к себе внимания.

Затем он спустился вниз и проскользнул в гостиную.

Едва переступив порог, Даниель был оглушен и ослеплен, как пловец, нырнувший в воду: огни заплясали перед глазами, голоса слились в сплошной гул, у него перехватило дыхание. Мгновение он стоял неподвижно, ошеломленный, борясь с овладевшей им слабостью.

Никто не обратил внимания на его появление. Постепенно Даниелю удалось освободиться от гнетущей неловкости. Он вздохнул свободно.

Перед его глазами отчетливо предстало все окружающее. Большая гостиная, белая с золотом, вся сверкала, залитая блеском свечей; золоченая бронза отбрасывала на стены такие яркие блики, что слепило глаза.

Душный воздух был пропитан запахом цветов и благоуханием обнаженных плеч.

Даниель заметил, что дамы расположились в глубине комнаты, в то время как мужчины беседовали между собой возле окон и дверей. Общество разделилось на небольшие группы: мужчины в черных фраках стояли, а женщины сидели в креслах, раскинув пышные шелковые юбки.

Слышался только приглушенный шепот, время от времени переходящий в легкий, тотчас замирающий смех.

Даниелем невольно овладело чувство уважения. Он смотрел на этих серьезных мужчин и элегантно одетых молодых людей и готов был искренне восхищаться ими. Никогда еще не бывал он на таком блестящем празднике. Он был потрясен и говорил себе, что неожиданно попал в царство света, где все так чудесно и красиво. Особенное восхищение вызывали у него сидевшие в креслах дамы, которые с улыбками показывали свои обнаженные руки и шеи, украшенные драгоценностями. Наконец он увидел гордую, торжествующую Жанну, окруженную толпой обожателей, и этот уголок гостиной стал для него святилищем, излучающим сияние.

Он хотел насладиться беседой высших существ и незаметно подошел к группе мужчин, где г-н Телье, казалось, рассуждал на серьезную тему.

И вот что он услышал.

— Я вчера немного простудился, — важно говорил депутат.

— Нужно поберечь себя, — ответил старик.

— Ничего! Это само собой пройдет…

Даниель не стал слушать дальше: он прожил уже две недели у г-на Телье, и ему была хорошо известна его глупость. К сожалению, на какую-то минуту он об этом забыл.

Он сделал несколько шагов и остановился позади молодой пары. Дама, томно улыбаясь, сидела, наклонив голову, в мечтательной позе; казалось, она внимала божественной музыке, витая высоко над землей в идеальном мире. Молодой человек, слегка облокотившийся на спинку кресла, напоминал херувима в черном одеянии.

Даниель надеялся услышать одно из тех любовных объяснений, какие встречаются в поэзии.

— Ну и отвратительная сегодня погода, — прошептал молодой человек.

— Ах, не говорите, — с чувством ответила молодая женщина, — в дождливые дни я страдаю от мигрени и, должно быть, дурно выгляжу сегодня?

— Вы восхитительны, прелестны…

— Вы заметили, что, когда идет дождь, локоны развиваются?

— Конечно.

Я вынуждена была трижды делать прическу, и взгляните, в каком беспорядке мои волосы.

— В таких случаях я применяю смесь клея с пудрой.

— В самом деле!.. Благодарю вас за совет.

У Даниеля появилось такое чувство, словно он посетил парикмахера, и он поспешно удалился, чтобы не мешать столь нежным признаниям. Он подошел к двум рослым молодым людям, беседовавшим о чем-то в стороне. Здесь не было женщин, которых следовало развлекать, и он надеялся услышать серьезный мужской разговор.

И действительно, они говорили, как кучера. Даниель даже сразу не понял их языка: салонный жаргон был ему незнаком, и он принял их сначала за иностранцев. Потом он уловил кое-какие французские слова и догадался, что речь идет о женщинах и лошадях, но он не знал, какие выражения отнести к лошадям, а какие к женщинам, потому что они с одинаковой грубостью и с одинаковой нежностью говорили о тех и о других.

Тогда Даниель окинул гостиную более трезвым взглядом. Он начинал понимать, что внешний блеск ввел его в заблуждение. Глупая болтовня и плоские шутки, долетавшие до него так отчетливо и ранившие его слух, теперь напоминали ему убогие диалоги феерического спектакля, которые кажутся особенно жалкими на фоне блестящей постановки.

Ему стало ясно, что все вокруг — только игра света на драгоценностях и роскошных тканях. Все эти молодые и старые люди пусты и бессодержательны, одни — от природы, другие стали такими, усвоив светские манеры и этикет.

Все эти мужчины — лишь комедианты, у которых нет ни ума, ни сердца, а женщины, выставляющие напоказ обнаженные плечи, — лишь куклы, которых рассадили в кресла, как расставляют фарфоровые статуэтки на этажерках. В эту минуту Даниель был преисполнен чувства собственного достоинства. Он гордился своей неловкостью и незнанием света. Он больше не боялся обратить на себя внимание и, высоко подняв голову, прошел через всю гостиную. Этот суровый моралист был убежден в своем превосходстве, и улыбки этих людей его больше не трогали. С сознанием собственного превосходства Даниель спокойно занял подобающее место у всех на виду.