История полковника Джека

Мне нетрудно было угадать, к чему все это клонится, — судно и имущество, по принятому здесь обычаю, будут конфискованы, а решение вице-короля Мексики касательно моей особы на самом деле зависит от того, как ему представит положение вещей здешний коррехидор, то есть судья.

Но я не располагал ничем, кроме испытанного, хоть и немудреного средства, называемого терпением, а его у меня было достаточно, да к тому же я вовсе не считал причиненный мне ущерб таким значительным, каким изобразил его перед ними. Больше всего я боялся, что они арестуют меня и приговорят к пожизненному заключению, а то и сошлют меня на рудники в Перу. Они уже поступили так со многими и объявили, что впредь будут ссылать туда всех, кто высадится в их владениях, пусть даже самые тяжкие бедствия будут тому причиной. Именно поэтому некоторые, кого обстоятельства вынуждали высадиться здесь, вступали в бой с испанцами, предпочитая лучше продать свою жизнь подороже, чем попасть к ним в руки.

Мне, однако, был оказан более любезный прием, главным образом потому, что, повторяю, я хорошо знал испанский и сумел расписать, как сражался в Италии за интересы его католического величества; к счастью, у меня в кармане оказалось подписанное королем Франции назначение на должность подполковника в Ирландском полку, где было упомянуто, что указанный полк входит в состав французской армии, находящейся в Италии в распоряжении его католического величества.

Я не преминул отозваться с похвалой о доблести и личной храбрости его католического величества, присущих ему вообще, но особо проявленных в сражениях, в коих его величество, к слову сказать, никогда не принимал участия; однако я уловил, что имею дело с людьми несведущими, поэтому можно было нести любую околесицу, лишь бы в ней воздавалась хвала королю Испании и превозносилась испанская кавалерия, которая, видит бог, не была представлена в армии ни единым полком, во всяком случае, когда я там находился.

Подобный образ действий обеспечил мне свободу передвижения, правда, под честное слово, что я не буду делать попыток скрыться; в виде большой милости мне выдали двести пиастров на пропитание, пока в Мексике не закончатся переговоры о моих делах; что же до матросов, то их содержали в тюрьме на казенный счет.

Наконец, после многократных просьб и длительного, в течение нескольких месяцев, ожидания, мне выпало счастье узнать, что мое судно и груз конфискуются, а горемычных матросов надлежащим образом отправляют на рудники. Однако их мне удалось вызволить из беды и договориться, что их доставят на остров Антигуа при условии, что будет уплачен выкуп в триста пиастров; меня же оставляют заложником до выплаты двухсот пиастров, которыми меня ссудили, и еще пятисот пиастров — в качестве выкупа за мою особу, причем только в том случае, если упомянутое выше решение о конфискации будет утверждено в Мехико вице-королем.

Что говорить, условия были тяжкие, но я вынужден был им покориться. Поскольку я в действительности располагал значительно большими средствами, меня все это не очень беспокоило; трудность заключалась в том, что я понятия не имел, как вступить в переписку с моими друзьями, живущими в разных странах, и получить необходимые товары или деньги, чтобы произвести расчет в соответствии с уговором. Испанцы столь ревностно стерегли свои порты, что под страхом захвата и конфискации всего имущества, как это произошло со мной, судам всех стран было запрещено не только приставать, но даже приближаться к берегу.

С этой трудностью я обратился к коррехидору, пытаясь доказать ему, что он поставил нас в невыносимое положение, которое противоречит принятым в отношениях между странами обычаям: ведь если человека берут в плен в Алжире, то ему разрешают направить своим близким просьбу об уплате выкупа за него, а посланца, доставившего выкуп, как лицо официальное, свободно пропускают туда и обратно; когда подобный порядок не соблюдается, договор о выкупе невольника заключен быть не может, если же он все-таки подписан, его нельзя осуществить.

Затем я перевел разговор на мои дела и спросил, каким образом я смогу получить известие о том, что сумма, необходимая для выкупа моих матросов и меня самого, уже собрана, если, допустим, это произойдет в срок, оговоренный соглашением. Как же доставить мне это сообщение, если лицам, которые возьмут это на себя, а затем осмелятся привезти деньги, грозит арест и конфискация имущества, как это случилось со мной, да к тому же у них могут отнять и самый выкуп.

Хотя претензия моя была столь справедлива, что оспаривать ее было невозможно, испанец все же увильнул от прямого ответа и заявил, что в подобных случаях они не располагают полномочиями действовать самостоятельно, что королевские законы, запрещающие допускать чужеземцев в американские владения его католического величества, чрезвычайно суровы и их нельзя нарушить ни на йоту без assiento, то есть особого решения Consulado, как именуется у них торговая палата в Севилье, или приказа за подписью и печатью вице-короля Мексики.

«Да неужто, сеньор коррехидор, — воскликнул я с некоторой горячностью и вроде бы в изумлении, — неужто вы не вправе подписать разрешение на въезд сюда поверенного или гонца, посланного одним из губернаторов владений короля Великобритании в этих краях и прибывающего к вам под белым или парламентерским флагом, чтобы вести переговоры с правителем здешних мест или с другим лицом, уполномоченным королем, по поводу таких дел, которые губернатор считает нужным подвергнуть обсуждению? Право, — добавил я, — если вы не располагаете такими полномочиями, значит, вы не можете действовать в согласии с правилами, принятыми в отношениях между государствами».

Он с озадаченным видом покачал головой, но все же промолвил, что нет, даже этого он сделать не может. Тут в разговор вмешался один из здешних военных комендантов и стал возражать ему, и между ними завязался горячий спор; один настаивал на том, что эта статья их закона страдает несовершенствами, а другой доказывал, что они обязаны соблюдать этот закон, в противном же случае на них падет ответственность за прискорбные последствия.

«Но послушайте, — обратился офицер к коррехидору, — вот вы задержали этого англичанина как заложника до получения выкупа за матросов, которых вы отпустили; предположим, он сообщает вам, что в том или другом месте уже приготовлены необходимые деньги, каким образом можно их сюда доставить? Ведь любого, кто пожелает привезти их, вы возьмете в плен. Что ему делать? Как может он быть уверен, что ему вернут свободу, когда вы получите выкуп? И почему он должен так доверять вам, чтобы вручить вам деньги, все еще оставаясь у вас в плену?»

Доводы его были столь убедительны, что коррехидор совершенно потерялся и лишь повторял, что так гласит закон, от буквы которого он не смеет отступить, и остается лишь один выход — вновь послать нарочного к вице-королю Мексики.

Тогда комендант любезно уведомил меня, что своей властью даст пропуск на въезд всякому, кто доставит деньги, а также разрешит стоянку судна, на котором прибудет посланец, и обеспечит ему благополучный отъезд, если я поручусь, что он не привезет ни европейских, ни каких-либо других товаров и не сойдет на берег без его особого на то разрешения, а также если он, комендант, тем временем не получит от начальства противоположных указаний, хотя и в этом случае посланцы будут иметь возможность беспрепятственно вернуться домой, охраняемые белым флагом.

В знак признательности за его добросердечие я почтительно поклонился коменданту, а затем обратился к нему со смиренной просьбой разрешить моим матросам отправиться в путь в нашем шлюпе на том условии, что стоимость судна будет сейчас определена, а они, вернувшись в нем обратно, привезут с собой наличные деньги и либо выкупят его, либо оставят здесь.

Тогда он осведомился, в какую страну я пошлю их за столь крупной суммой денег и могу ли я поручиться, что оплата будет произведена, но, узнав, что им придется плыть всего лишь до Виргинии, он, по-видимому, совершенно успокоился, и, чтобы ублажить коррехидора, который все еще не шел на уступки, продолжая с истинно испанским упорством придерживаться буквы закона, вышеупомянутый комендант обратился ко мне с такими словами: «Сеньор, — сказал он, — я помогу вам избежать трудностей в этом деле, если вы примете мое предложение, — пусть ваши матросы берут этот шлюп с условием, что вы останетесь у меня заложником до его возвращения, и считаться он будет не вашим, хотя после уплаты денег он вновь перейдет в ваше владение, и что с матросами отправятся двое моих людей, за благополучное возвращение которых вы должны поручиться честным словом; на обратном пути шлюп пойдет под флагом его католического величества и пристанет к нашему берегу под видом судна, приписанного к порту Гавана, причем капитаном будет один из испанцев, скрывающийся под именем, которое он сам изберет».