Вершинные люди

— Хорошо днепропетровцам хвастать своей предприимчивостью. У них ведь все схвачено и на всех уровнях сидят свои, — говорил один из беседующих.

— Потому и схвачено, что народ там особенный, — прозвучало в ответ.

— Чем же он особеннее других? — кипятился первый спорщик.

— Тем, что работает, а не орет на митингах.

— Знаете, — послышался голос третьего человека, — по данным переписи 1900-го года там 86% населения записало себя евреями. Это говорит о чем-то? Пока мы разрушаем себя, они не теряют времени даром.

***

Любая ярмарка — это, конечно, праздник. Так же и в Нижнем Новгороде торжественность присутствовала во всем — в древности самого города; в нашем понимании того, какими усилиями восстанавливалась его славная история в виде этого Ярмарочного Центра; в чувстве причастности к нему, заключающемся в том, что именно книжникам выпала честь первыми провести здесь салон. Но я испытывала ощущение нескольких праздников вместе: кроме самой ярмарки, меня вдохновляло и то, что я занялась издательской деятельностью, протекающей успешно и позволившей мне попасть сюда.

На первом этаже главного здания размещались павильоны еще чувствовавших себя уверенно книготорговцев — книжных баз и книготоргов. Их со вкусом оформленные стенды изобиловали ассортиментом, от которого разбегались глаза. Но они не интересовали тех, кто понимал, что эти структуры доживают последние дни и работать с ними не придется. Книжные базы и книготорги были посредниками между владельцами тиражей и розничной торговлей, звенья разрушающейся государственной системы поставок. Не зря посетителей в этом зале было мало.

Пожилые расплывшиеся тетки: главные товароведы, директора торгов, заведующие базами — бывшие паучихи, «сидящие» при социализме на дефиците, — пригревшись, скучали на своих местах. Они были похожи друг на друга, с высокими налакированными прическами, в нарядах из заморского ширпотреба, окутанные облаками крепких ароматов. И сидели одинаково: положив ногу на ногу, покачивая верхней из них. Изображая персонажей из буржуйских фильмов о «красивой жизни», они курили с фальшивой глубокомысленностью, оживленно стрекотали, пытаясь обсуждать перемены, происходящие на глазах. Но смысл перемен улавливался ими однобоко, ибо они ни о чем не беспокоились, еще чувствовали себя хозяевами положения. Пока что у них были деньги, и они могли свободно пользоваться круговой порукой, созданной за долгие годы монопольного владения книжным рынком. Пока что все у них было хорошо. Иногда в их рядах слышался смех и возгласы приветствий, посылаемых через весь зал. С собственно книгой их ничто не роднило, они могли перейти на торговлю, например, спичками или гвоздями, при этом были бы так же вальяжны и благополучны.

От сигаретного дыма над ними постепенно сизел воздух, на столиках начали появляться исходящие паром чай, кофе и горячительные напитки. Откровенно радуясь жизни, они не замечали примет надвигающегося развала, заключающегося в отсутствии возле них посетителей. Они гуляли. В атмосфере, их окружавшей, сгущалось ощущение сытости и довольства. На меня пахнуло чем-то тупым и удушливым, на душе сделалось муторно, и я поспешила к издателям на второй этаж, по пути подмечая, что заболеваю от простуды — у меня першило горло и болело в груди.

***

Мне снилась тень.

— Гляди! — испуганно вскрикивала я. — Это же моя! Отделилась от меня! Разве так бывает? Да сделайте же что-нибудь! Как я останусь без тени, этого нельзя допустить.

Но моя тень, взобравшись на подоконник, прикладывала к носу большой палец растопыренной ладони и, шевеля остальными четырьмя пальцами, показывала мне язык.

— Лови ее! — я протягивала руку, натыкаясь на чье-то тепло. — Тень, она что же, среднего рода?

А тень крутилась на аккуратных беленьких копытцах, и все поправляла на голове нимб, нестерпимо сияющий и притягательный. Я не могла отвести от него взгляд, хотя глаза болели и слезились от света.

У второй девушки из Новосибирска, которая оставалась со мной в номере, был высокий писклявый голос. Она сильно трясла меня за плечи, похлопывала по щекам, протирала лоб влажным полотенцем, стараясь вывести из сонного бреда.

— Очнись! Слышишь, тебе надо прийти в себя. Открой глаза! — повторяла она.

Я очнулась и, вымучив слабую улыбку, поспешила успокоить ее:

— Иди спать. Я очень устала, хочу отдохнуть.

Утром у меня еще держалась температура, и я вынуждена была остаться в постели. В номер вернулась девушка, ночевавшая у приятеля-москвича. Обе подруги тоже не пошли на ярмарку, как и я, поняв, что заключить договора на поставки книг без предоплаты не удастся. Тогда что там делать? Но в отличие от меня они не отчаивались.

За несколько месяцев до этого они были на республиканской ярмарке в Астане.

— Там, — рассказывали они, — не было этих богатых столичных теток, а собрались люди попроще, провинциальные издательства, частные издатели. Они соглашались поставлять товар без предоплаты. Мы там набрали столько книг, что можно полгода не беспокоиться.

Вечером второго дня ярмарки был организован банкет, совмещенный с прогулкой на теплоходе, специально для этого зафрахтованном. Вот туда целый день и собирались новосибирчанки — со всем энтузиазмом, не растраченным на работе. Ночная Волга, музыка, приятное общение — это вполне могло компенсировать неудачи от самой ярмарки.

К концу дня температура спала, и я повеселела. «Через сутки уеду отсюда, — думала я, подбадриваясь. — А то, что результатов нет, не страшно. Меня эта деятельность не кормит. Все, что ни делается, — к лучшему. Зато я посмотрела древний город».

Бедная, я не предполагала, чем обернутся для меня эти сутки и буду ли я считать поворотом к лучшему то, что мне предстояло пережить.

Легкое нытье зубов, возникшее от холода и несколько дней беспокоившее меня, внезапно взорвалось невыносимой болью, сконцентрировавшейся в одном месте. Господи, этого только не хватало!

Я кинулась искать помощь, начала расспрашивать о зубных поликлиниках.

Дежурная на этаже сказала, что рядом с гостиницей, чуть выше по проспекту, есть большая стоматология. Уже сильно страдая, я собралась и пошла туда. Рабочий день еще не закончился, однако меня не приняли. Глядя прямо в глаза, милая женщина с улыбкой садистки объяснила, что она обслуживает только местное население.

— Считайте меня тоже местной. Я здесь в командировке, следовательно, временно местная.

— А местная прописка у вас есть?

— Есть, в гостинице.

— Освободили место, девушка! — прикрикнула эта врач, толкая меня в грудь.

— Болит очень, — пожаловалась я. — Неужели вам не жалко меня? Я же не прошу лечить зуб. Удалите и все.

— Сами уйдете или помочь?

Мои аргументы не убедили ее, просьбы не делали милостивее. Уже воющую от боли, меня силой вытолкали из кабинета. Я просила, угрожала, проклинала, предлагала деньги — ничего не помогло.

На землю опускалась третья ночь моего пребывания в Нижнем Новгороде.

Девушек в номере уже не было, отправились гулять на теплоходе.

Часам к десяти вечера зубная боль сделала меня невменяемой. Казалось, что в десну вогнан горячий гвоздь, который к тому же расширяется и продвигается глубоко в мякоть мозга. Я позвонила в «скорую помощь». Там ответили, что на зубную боль они не выезжают. Через время я снова позвонила туда, просила снять мне приступ боли, не уточняя какой. Нет, и просто на боль они не выезжают, сказали мне.

— У меня больное сердце. Мне нельзя долго терпеть боль, она разрушает меня, — сыпала я аргументы. Бесполезно.

Не отходя от телефона, я крутила и крутила диск. Наконец, с какого-то сотого захода я набрала городскую справку:

— Будьте добры, дайте телефон дежурной стоматологии.

— Адрес?

— Какой адрес? Мне надо срочно удалить зуб. Где это можно сделать? — терпеливо, монотонно домогалась я.

Девушка выслушала и, к удивлению, не бросила трубку: