Черный город

А Фабрициус уже ухватился за ее обмолвку.

— Для меня это тем более удивительно, что лицо у вас такое смелое! Да разве не вы стреляли из пистолета перед тем, как мы встретились? Я сам слышал выстрел.

— Ах, вы уже все знаете?

— Дядя Кендель мне рассказал.

— Как! Дядю зовут Кенделем? — с детским любопытством спросила Розалия.

Фабрициус, изумленный этими словами, уставился на девушку. (Какая жалость, что он не мог при этом видеть ее лица!)

— А разве вы этого не знали? — с явным удивлением в голосе переспросил юноша.

Розалия смутилась и ничего не ответила, только ускорила шаг, чтобы юноша, чего доброго, не догнал ее. Она была умной девушкой и привыкла строго осуждать свои промахи, однако делала это лишь после того, как они были совершены. И частенько бывало уже поздно, слишком поздно поправить ошибку. Вот и теперь Фабрициус мгновенно заподозрил в ее ответе что-то неладное. Какую-то тайну. "Как же все-таки попала эта девочка к Кенделю, или, вернее, откуда Кендель взял эту девочку, не знающую даже его имени? — думал он. — И куда они направляются сейчас? Кто отдал ее Кенделю на попечение? С какой целью? Надо обязательно все это выяснить!"

Фабрициус перебрал в уме несколько самых различных предположений, но ни одно, казалось, не соответствовало действительности. Вероятнее всего, девочка до сих пор где-нибудь воспитывалась, и теперь Кендель везет ее к родителям. Но как же она решилась поехать с чужим человеком, не зная, кто он такой? Возможно, Кендель и в самом деле друг ее родителей. А почему же она спрашивает: "Разве его зовут Кенделем?" — Сама она назвалась Розалией Отрокочи. Отрокочи!.. Звучит, как любая другая венгерская дворянская фамилия, хотя Фабрициус никогда такой не слышал в этой части Венгрии. "Ах, наверное, какая-нибудь зауряднейшая история! — подумал он. — Правильнее всего будет расспросить самого Кенделя".

И как только Розалия ушла вперед, Фабрициус, наоборот, начал отставать и вскоре снова присоединился к Кенделю.

— Дядя Кендель, откуда у вас эта девочка? — спросил он, стараясь говорить безразличным тоном. Старик хитро прищурил глаза.

— А что, хороша? Настоящая жемчужина! Понравилась тебе?

— Не смею отрицать, очень мила. Потому я и спрашиваю: где вы ее взяли?

Кендель, пожав плечами, отшутился:

— Скажи, король дает отчет, как он крепости берет?

— Но вы-то ведь не король!

— Упаси меня бог, братец. У папаши Кенделя свое ремесло, и он весьма им доволен. Может быть, и король доволен своим — не знаю.

— Все это верно, но ведь вас не убудет, если вы скажете, кто эта барышня и куда вы ее везете?

Столь прямой вопрос заставил папашу Кенделя бросить шутки и заговорить серьезным тоном:

— Много есть на свете таких вещей, сынок, о которых людям лучше не знать. Вот и эта история из их числа. Одного не стану от Тебя скрывать: сей розанчик не про нашу с тобой честь. Растет он высоко, на крутом, гордом утесе. Тебе туда не взобраться. Так что и думать о нем забудь.

Фабрициус помахал тростью в воздухе.

— Die Gedanken sind Frei [Думать никому не заказано (нем.)], - промолвил он задумчиво. Итак, юноша утвердился в своем предположении, что за всем этим кроется какая-то тайна. "Вероятнее всего, — думал он, — тут политика замешана. Вот, например, есть у Имре Тёкёли приемная дочь — Юлия Ракоци. Ее держали где-то в заточении. Что, если ее оттуда выкрали, и вот… Нет, нет, — Юлия Ракоци должна быть гораздо старше Розалии".

Погрузившись в свои мысли, Фабрициус рассеянно слушал болтовню господина Клебе, который время от времени сходил с козел и шел пешком, потому что лошадь Пава совсем сдала — то и дело останавливалась и ржала, требуя отправить ее на конюшню и одновременно напоминая о приближающейся грозе. Господин Клебе припомнил страшный случай из своей жизни, подходивший к настроению пассажиров, и рассказал, как тридцать лет тому назад он шел через лес в этом самом месте один как перст и без всякого оружия — только нож складной был при нем.

— Вдруг из чащи (Клебе шевельнул мохнатыми бровями, указав взглядом на темные заросли), да, из чащи вышел медведь, большущий, черный, глаза сверкают. Вот когда я перепугался. Чудище этакое и прет прямо на меня. Сердце у меня замерло, а медведь все ближе! Остановился почесаться, зевнул, да как глянет на меня! Тут у меня сердце уж совсем зашлось. Бросился я наутек. А зверюга за мной по пятам. Слышу, топочет за моей спиной, хрипит и дышит горячо, прямо мне в затылок, а оглянуться я не смею. Бегу себя не помня. И вдруг вижу — медведь мимо меня пролетел!

— Ну, а что потом было? — содрогаясь, спрашивали слушатели.

— Ничего! Убежал медведь. Не стал меня есть, — простодушно ответил Клебе.

— Но вы-то, господин Клебе, вы-то сами как?

— И я не стал его есть.

— Ну-у! — разочарованно воскликнули слушатели, недовольные обыденной развязкой истории.

— Что ж тут такого? Повстречались мы с ним, а причинять друг другу вреда не пожелали, — закончил свой рассказ Клебе.

Фабрициус снова догнал Розалию, и подоспел он вовремя. Горные родники и стремительные ручьи, вздувшиеся после дождя, словно серебристые змейки, уже спешили вниз по склону горы, перекатывая в своих струях разноцветные камешки. В одном месте ручейки размыли дорогу, и там образовалась огромная лужа. Не решаясь ни перейти, ни перепрыгнуть через нее, Розалия остановилась и с надеждой посмотрела на Фабрициуса. О, разве есть на свете что-нибудь более трогательное, чем такое милое, слепое доверие? У Фабрициуса сердце затрепетало от радости.

"Ах ты, дорогое мое дитя, сладкая куколка!" — рождались в его душе самые ласковые слова. Он заулыбался, в глазах его запрыгали озорные огоньки. Быстро наклонившись, он обхватил тоненький стан Розалии и вместе с нею перепрыгнул через лужу, чувствуя, как сердце девушки бьется у него на ладони и, будто кусок огненной лавы, обжигает ее.

— Ой! — вскрикнула Розалия.

— Студент! Смотри, стукну тебя по лапам! — пригрозил Кендель, выколачивая свою трубку о борт тележки.

— Вы рассердились на меня? — спросил Фабрициус Розалию.

— Нет, я только испугалась, вдруг со мной что-нибудь случится… — пролепетала девушка.

— Что же могло с вами случиться?

— Моя тетушка всегда говорила… всегда говорила, — смущенно объясняла Розалия, — что молодые люди не должны прикасаться к девушкам, иначе девушки испортятся. Такая у тетушки была поговорка.

— Гм!.. А кто ваша тетушка?

— Она очень умная женщина.

— Да, но как ее зовут?

— Этого я не могу сказать. — Розалия покачала головой, а голос ее сразу сделался печальным.

— Не можете сказать? Странно. Почему же?

— Потому что я пообещала отцу. Поклялась ему…

— Все равно вы когда-нибудь нарушите эту клятву.

— Нет, я сдержу ее. Сдержу клятву, — твердо возразила Розалия, словно не два слова, а два тяжелых камня уронила на землю.

— Ну тогда с вами и беседовать-то нельзя! Вы все равно не можете отвечать на вопросы, — насмешливо заметил Фабрициус.

— О, нет, мое обещание касается только некоторых вещей. Да и то молчать о них я должна лишь до тех пор, пока отец не освободит меня от клятвы.

— Но ведь разговор — что клубок ниток, в нем может оказаться сразу несколько концов, и трудно угадать: за какую нитку можно, а за какую нельзя потянуть.

— Я не уверена, что вы правы.

— Есть у меня, например, совсем невинный, простой вопрос, — хитрил молодой сенатор. — Вот мы сейчас и проверим: можете ли вы на него ответить.

— Смотря какой вопрос, — недовольно заметила девушка.

— Знает ваш папа о том, что вы сейчас путешествуете с Кенделем?

— Это делается по его приказу.

— Отлично. Тогда другой невинный вопрос. Мог бы я узнать, куда вы сейчас направляетесь?

— Конечно, могли бы. Только я вам этого не скажу.

— И откуда вы едете — тоже не скажете?

— Нет.

Минуты две они шагали молча. Все остальные путники тоже приутихли. Только колокольцы на хомутах лошадей позванивали, да из-под навеса повозки доносилось сладкое похрапывание бродячего часовщика.