Для фортепиано соло. Новеллы

Преображение

© Перевод. Елена Мурашкинцева, 2011

«Нет, нет! — думала Ирен. — Так больше не может продолжаться. Раймон должен измениться, или я возненавижу его. А это было бы несправедливо. Он так мил. Я уверена, что он меня любит… Увы! Возможно, именно поэтому его не люблю я. Раймон подчиняется всем моим капризам, он слишком слаб… Да, слаб, а этого я никогда не прощу ни одному мужчине. Вчера вечером, к примеру, ему очень хотелось поужинать в Булонском лесу. Но я предложила Монпарнас, и он тут же капитулировал. Мы поужинали на Монпарнасе. После этого он хотел (и я об этом прекрасно знала) вернуться сюда, в мою квартиру, но стоило мне намекнуть, что я хочу посмотреть этот фильм с Гретой Гарбо, как он уступил, и мы пошли в кино!»

Растянувшись на кровати, закрыв глаза, прислушиваясь к нарастающему гулу Парижа, она вспоминала мужчин, которых действительно любила. Сальвиати, профессионального донжуана, который сорвал ее, словно цветок, и почти сразу же бросил. Фабера, драматурга, забавного, грубого, циничного. И первого из всех — Бернара Кесне, друга Раймона, молодого, твердого и сурового промышленника, который обращался с ней, демонстрируя бессознательную жестокость.

«Но в эгоизме Бернара была своя прелесть, — думала она, — а вот покорность Раймона…»

Раймон Ламбер-Леклерк владел, вместе с отцом и братьями, очень большими заводами в Камбре. Он был богат и в своем кругу весьма влиятелен. Но Ирен презирала богатство и влияние. Она жаждала восхищения. Детство ее прошло в России во время революции, затем она пережила вместе со своей семьей бегство и изгнание, навсегда запомнив все эти ужасные треволнения. Долгое время она считала, что уже неспособна на какие-либо другие чувства. И грустно говорила самой себе: «Я организм безнадежно испорченный». Но однажды она встретила доктора Мароля.

Мароль был одним из первых французов, которые учились в Вене у Зигмунда Фрейда. Тридцати пяти лет от роду, с чисто выбритым лицом, с проницательными глазами за стеклами очков в черепаховой оправе, он оказывал необыкновенное влияние на своих больных — в частности, на женщин.

Всего за три сеанса, очень терпеливо, он буквально по кусочкам восстановил личность Ирен. Научил ее без боязни смотреть на свое прошлое и не испытывать страха перед другими женщинами; вернул ей вкус к работе и доверие к самой себе. Даровал ей такую уверенность, что в доме моделей, где она работала, ей удалось быстро стать любимой помощницей хозяйки. Однако, утверждал Мароль, необходимо еще научиться не привязываться слишком сильно к тем неверным мужчинам, которые заставляют ее страдать, и избавиться от зависимости к нему самому.

— Я вам больше не нужен! — говорил он. — Сеансы обходятся вам дорого… Вы небогаты… К чему тратиться впустую? Я буду счастлив остаться вашим другом. Но как врач я вас отпускаю. Другие гораздо больше, чем вы, имеют право на мое время.

— Умоляю вас не бросать меня, — отвечала Ирен. — Если вы откажетесь от меня, я вновь вернусь к своим сомнениям, своим страхам, своим мыслям о самоубийстве… Нет, я недостаточно сильна, чтобы в одиночку вступить в борьбу с миром.

Несколько раз Мароль уступал ее просьбам, потому что Ирен была красива и трогательна. Кроме того, ему льстила приобретенная над нею власть. Ему одному она рассказала, что на ней хочет жениться Раймон Ламбер-Леклерк, наследник сети заводов в Камбре.

— Жениться на мне! — повторяла она. — Как будто я создана для брака… Раймон — очень милый мальчик, он желает создать свой очаг, свою семью… Я не осуждаю его, но как он может думать, что я смогу сделать его счастливым таким образом? И ведь он знает мое прошлое, потому что познакомился со мной у Бернара… И все равно верит в меня, в себя, в счастливое будущее нашей семьи… Положительно, мужчины — странные существа.

— Не надо колебаться, — сказал Мароль. — Этот брак вернет вам устойчивое положение в обществе. С детских лет вы страдали от разрушения той системы, где у вас было законное место. Вам надо войти во французскую систему.

— Я никогда не сумею войти в нее на самом деле, — ответила она. — Мне кажется, его семья не примет меня… Эти Ламберы и Леклерки, я начинаю понимать их, благодаря рассказам Раймона. Это северные буржуа, очень консервативные, очень честные, очень скучные… «Полусумасшедшая русская», — скажут они. К тому же я не люблю Раймона.

— Вы уверены? По вашим словам, он молод, не лишен доброты, очень умен, у него прелестное лицо…

— О да! Он приятен, довольно образован для своего круга, и у него прекрасный, чересчур прекрасный характер… Он даже предлагает мне, если я опасаюсь провинции, жить в Париже весь год… Конечно, это соблазнительно… Моя семья советует мне соглашаться… Но…

— Что «но»?

— Но я не люблю его. Почему? Вы так хорошо меня знаете, доктор, и мне нужно это вам объяснить. Потому что он слишком мил, потому что он слаб, потому что он не очень хороший любовник. Этот парень много работает и не занимается собой. У него красивое тело, белая кожа, руки и плечи, как у девушки, нет мускулатуры… Я ему об этом говорю… Я слишком злая для него, он не смеет возражать. И старается угадать все мои желания, чтобы выполнить их. Мне нужен муж совсем другого типа — если мне вообще нужен муж. Вы это хорошо знаете, доктор. Я ищу мужчину, который указал бы мне путь и не позволял уклоняться от него.

— Мужчину, который осыпает вас ударами! — сказал Мароль.

— К ударам я вовсе не стремлюсь! Но, конечно, я бы предпочла это, нежели мужчину, валяющегося у меня в ногах.

Он смотрел на нее с улыбкой. Они стали очень близкими друзьями.

— Вы как-то сказали мне, — продолжал Мароль, — что единственный раз, когда вы были близки к тому, чтобы полюбить его, произошел тогда, когда он чуть не обманул вас с одной из ваших подруг.

Она тоже улыбнулась:

— Верно… Потому что в тот день он мне показался дерзким… потому что заставил меня немного страдать… Но на этом все и закончилось. Раймон устыдился, упустил подружку — и одновременно меня.

— Понимаете ли вы, — сказал Мароль, — что настоящим объектом для моего психоанализа должны стать уже не вы, а ваш друг Раймон? Вы должны уступить ему ваши сеансы и привести его ко мне. Я бы сделал его тем мужчиной, которого вы смогли бы полюбить.

— Вы так думаете? — спросила Ирен.

— Я уверен, — заявил врач.

— Вряд ли он сумеет выкроить время, чтобы приходить к вам три раза в неделю… И кто вам сказал, что я хочу полюбить его?

— Вы, — ответил Мароль.

Она поначалу отвергла этот план, но, растянувшись на кровати и размышляя о тонком лице Раймона, невольно вспоминала — не без удовольствия — предложение доктора Мароля. «Он сумел спасти меня от себя самой, — подумала она. — Почему бы ему не преобразить и Раймона?»

Она попыталась представить, как Раймон лежит на синем диване Мароля и рассказывает о своих снах, о своем детстве.

«О, как это будет трудно! — говорила она себе. — Французы, особенно подобного склада, совсем не склонны искренно исповедоваться. Но, возможно, Мароль сумеет вызвать у него доверие… И кто знает?»

Когда Раймон на следующий день вернулся из Комбре и они пошли ужинать к виноторговцу на авеню д’Итали, который каждую неделю готовил им превосходный стейк с перцем, она заговорила с ним о докторе Мароле:

— Я часто рассказывала тебе, как он помог мне… Ты и сам это заметил… Так вот, представь, когда я вчера упомянула о тебе, о твоем желании жениться на мне…

— Как? — спросил Раймон. — Ты с ним об этом говоришь?

— Я говорю ему все, естественно… Без этого анализ невозможен.

— Анализ! — сказал он. — Я ненавижу это слово… Разве ты не видишь, что этому лечению нет конца? Твой доктор морочит тебя уже два года, чтобы получать сто пятьдесят франков в неделю.

— Раймон, не говори так! Ты несправедлив и сам это понимаешь. У Мароля в десять раз больше больных, чем он может взять. Он жертвует ради меня клиентами, которые платили бы ему бесконечно больше, чем я… Кстати, по его мнению, с моим анализом можно заканчивать… Он думает, выслушав мой рассказ о тебе, что именно ты нуждаешься в его советах.