Для фортепиано соло. Новеллы

— Хватит, Изабель… Сожгите это письмо.

— Никогда ничего не жгу… Впрочем, это очень полезное письмо… полезное для нас обоих… чтобы пощадить вас, я пропущу две страницы, но вот это послушайте: «Вашей колоссальной ошибкой, Изабель (ведь в этой прискорбной истории есть доля и вашей вины), вашей самой большой ошибкой был ваш неразумный визит к Беатрисе, чтобы умолить ее разочаровать меня и вернуть вам мужа. В тот день, бедняжка моя Изабель, вы слишком преуспели. Вы вызвали у женщины, в глубине души очень доброй, угрызения совести. Вы отдалили ее от меня, но тем самым отдалили меня и от себя… После вашего визита, Изабель (визита, о котором я долгое время не знал, но догадывался по многим приметам), я почувствовал, что Беатриса избегает меня, что она переметнулась к Сальвиати. Вот из-за этого я собираюсь уйти из жизни».

— О, какой театральный и неприятный тон!..

— Это всего лишь черновой набросок, Бертран… Но я хочу, чтобы вы послушали еще последние строки: «Не сожалейте ни о чем. В любом случае моя жизнь завершена, я никогда не хотел доживать до старости. Примите это событие, как я сам, искренне. Вы еще будете любимы, Изабель, вы заслуживаете быть любимой. Простите меня за то, что я не сумел сделать вас счастливой. Я никогда не был создан для семейной жизни, но я по-настоящему был привязан к вам; возможно, если бы судьба позволила мне жить, это чувство становилось бы все сильнее. И еще одно: когда Беатриса вернется, одна или с Сальвиати, улыбнитесь ей любезно. А если…»

— Дайте мне взглянуть на этот листок… Неужели я вправду написал весь этот бред?

— Да, Бертран… Посмотрите сами…

— Как странно… Клянусь вам, я даже мысленно не могу вспомнить того мужчину, который думал о подобном: «Я никогда не хотел доживать до старости…» И вот я, дорогая Изабель, уже на пороге этой самой старости.

— Разочарованы жизнью?

— Нет, счастлив стареть рядом с вами.

— А это, Бертран, свидетельствует о том, что не следует ни умирать от любви, ни терять надежду на победу.

— Вы верите, что в области чувств примеры служат доказательствами, Изабель? Все идет своим чередом. Ваш визит к Беатрисе оказался успешным; а мог бы привести к краху, мог бы убить меня.

— Надо идти на риск… и вот вы живы… Но вы не сказали мне, что я должна ответить этой прелестной даме…

— Что она хочет?

— Повидаться с нами… Вместе поужинать или пообедать… Наконец, того, чего захотите вы.

— Она станет рассказывать нам о своем путешествии по свету… Бали… Анкара… Гонолулу… Это будет смертельная тоска… Найдите какой-нибудь повод и извинитесь…

— Это невозможно, Бертран, она сочтет меня злопамятной… А впрочем, меня это скорее забавляет.

— Какое удовольствие находите вы во встрече с женщиной, которая, как вы мне говорите, заставила вас жестоко страдать?

— Удовольствие, какое испытывают после утомительного плавания по морю, ступив на твердую землю… Встреча с Беатрисой, напомнив о прошлых невзгодах, позволит мне больше ценить мою нынешнюю защищенность… И потом, я нахожу ее, вашу подружку, очень милой.

— Вы же ее ненавидели.

— Я ненавидела ее, когда она вилась вокруг вас, когда она баламутила вас, когда она заменяла вам меня… Теперь же я признаю, что она женщина прелестная и что у вас всегда был прекрасный вкус… Это меня радует.

— Простите, Изабель, но я сейчас очень устал и больше всего боюсь бесполезных разговоров; не втягивайте меня в них.

— Я огражу вас от всех прочих разговоров, лишь бы только вы согласились со мной в…

— Не собираетесь ли вы сказать мне, Изабель, что вам приятно, что мне придется увидеться с мадам де Солж?..

— Да, именно так, Бертран.

Прилив

© Перевод. Юлиана Яхнина, наследники, 2011

— Сбрасывать маски? — переспросил Бертран Шмит. — Вы всерьез думаете, что людям надо почаще сбрасывать маски? А я так, напротив, полагаю, что все человеческие отношения, если не считать редчайших случаев бескорыстной дружбы, на одних только масках и держатся. Если обстоятельства иной раз вынуждают нас открыть вдруг всю правду тем, от кого мы привыкли ее скрывать, нам вскоре приходится раскаяться в своей необдуманной откровенности.

Кристиан Менетрие поддержал Бертрана.

— Я помню, как в Англии произошла катастрофа, — сказал он. — В шахте взорвался рудничный газ, и там оказались заживо погребены человек двенадцать шахтеров… Через неделю, не надеясь больше на спасение и понимая, что обречены, они ударились вдруг в своеобразное публичное покаяние. Представляете: «Ладно, раз все равно умирать, я могу признаться…» Против всякого ожидания, их спасли… С той поры они никогда не встречались друг с другом… Каждый инстинктивно избегал свидетелей, которые знали о нем слишком много. Маски вновь были водворены на место, и общество спасено.

— Да, — подтвердил Бертран. — Но бывает и по-другому. Помню, как во время одной из поездок в Африку мне пришлось стать невольным свидетелем потрясающего признания.

Бертран откашлялся и обвел всех нас неуверенным взглядом. Странный человек Бертран — ему много приходилось выступать публично, но это не излечило его от застенчивости. Он всегда боится наскучить слушателям. Но так как в этот вечер никто не обнаружил намерения его перебить, Бертран приступил к рассказу.

— Вряд ли кто из вас помнит, что в 1938 году по просьбе «Альянс франсез» я объездил Французскую Западную и Экваториальную Африку и другие заморские территории, выступая там с лекциями… Где я только не побывал — в английских, французских, бельгийских колониях (в ту пору еще было в ходу слово «колонии») — и ничуть об этом не жалею. Европейцы в эти страны наезжали редко, и местные власти принимали их по-королевски, или, вернее сказать, по-дружески, что, кстати, гораздо приятнее… Не стану называть вам столицу маленького государства, где произошли события, о которых пойдет речь в моем рассказе, потому что действующие лица этой истории еще живы. Мои главные герои: губернатор, человек лет пятидесяти, седовласый, гладко выбритый, и его жена, женщина значительно моложе его, черноглазая блондинка, живая и остроумная. Для удобства повествования назовем их Буссарами. Они радушно приютили меня в своем «дворце» — большой вилле казарменного типа, расположенной среди красноватых скал и весьма оригинально обставленной; там я два дня наслаждался отдыхом. Посредине гостиной лежала тигровая шкура, на которой стоял столик черного дерева, а на нем я обнаружил «Нувель ревю франсез», «Меркюр де Франс» и новые романы. Я выразил восхищение заведенными в доме порядками молодому адъютанту губернатора лейтенанту Дюга.

— Я тут ни при чем, — заявил он. — Это мадам Буссар… Цветы и книги по ее части.

— А что, мадам Буссар — «литературная дама»?

— Еще бы… Разве вы сами не заметили?.. Жизель, как мы ее непочтительно зовем между собой, окончила Эколь Нормаль в Севре. До замужества она преподавала литературу в Лионе… Там губернатор вновь увидел ее во время отпуска… Я говорю — увидел вновь, потому что он был с ней знаком раньше. Жизель — дочь одного из близких друзей моего патрона. Он влюбился в нее, и она согласилась поехать за ним сюда. Как видно, она тоже давно его любила.

— Несмотря на разницу в возрасте?

— В ту пору губернатор был неотразим. Те, кто встречал его до женитьбы, говорят, что он пользовался громадным успехом у женщин… Теперь-то он постарел.

— Такие браки плохо отзываются на здоровье.

— Ну, тут дело не только в браке. Патрон прожил трудную жизнь… Тридцать лет службы в Африке. В этом климате, в вечных тревогах, работая как вол… Патрон — человек, каких мало… Сюда он приехал десять лет назад. В этих непроходимых дебрях жили дикие племена. Они подыхали с голоду. Жрецы науськивали их друг на друга, подстрекали к убийствам, к похищению детей и женщин, к человеческим жертвоприношениям… Патрон усмирил, объединил все эти племена, научил их выращивать деревья какао… Поверьте мне, это нешуточное дело — убедить людей, которым неведомо само понятие «будущее», сажать деревья, начинающие плодоносить лишь через шесть лет.