Самопознание Дзено

Я не в силах был ждать и отправился на свидание на четверть часа раньше. Я решил, что если Карлы не окажется на условленном месте, я пойду прямо к ней домой, что будет даже еще удобнее.

Это тоже был день, дышавший весной, ясный и теплый. Когда шумная Корсиа Стадион осталась позади, и я вошел в сад, я очутился среди совершенно деревенской тишины, которую нисколько не нарушал легкий и неумолчный шелест листвы.

Быстрыми шагами я уже направился было к выходу, как вдруг увидел Карлу, идущую мне навстречу. В руке у нее был мой конверт, и она шла не только без обычной своей улыбки, но с выражением жесткой решимости, застывшим на бледном личике. На ней было скромное платье из тяжелой ткани в голубую полоску, которое ей очень шло. Она сама казалась частью сада. Позднее, в те минуты, когда я особенно сильно ее ненавидел, я говорил себе, что она нарочно оделась так, чтобы выглядеть как можно соблазнительней в момент решительного разрыва. На самом же деле ее, конечно, так одел первый весенний день. Кроме того, нужно еще помнить, что все время, пока длилась эта моя долгая, но грубая любовь, мне было совершенно неважно, как была одета принадлежавшая мне женщина. Ведь я всегда приходил прямо к ней в комнату, а скромные женщины всегда одеваются дома очень просто.

Она протянула мне руку, и я пожал ее со словами:

— Спасибо тебе за то, что ты пришла.

Насколько было бы благороднее с моей стороны, если бы в течение всего нашего разговора я держался бы с таким же смирением!

Карла выглядела взволнованной, и, когда она говорила, у нее конвульсивно вздрагивали губы. Бывало, что точно такая же дрожь, когда она пела, мешала ей взять правильную ноту. Она сказала:

— Сначала я хотела доставить тебе удовольствие и принять эти деньги, но я не могу — просто не могу. Прошу тебя, возьми их обратно.

Видя, что она вот-вот заплачет, я поспешил выполнить ее просьбу и взял конверт. Уже много времени спустя после того, как я покинул место свидания, я вдруг обнаружил, что держу его в руке.

— Так ты и в самом деле не хочешь больше обо мне слышать?

Я задал этот вопрос, не отдавая себе отчета в том, что она уже ответила на него накануне. Разве это было возможно, чтобы она, такая соблазнительная, вдруг мне отказала?

— Дзено! — ласково произнесла девушка. — Разве мы не дали друг другу слово, что никогда больше не увидимся? Дав обещание, я приняла на себя обязательства, которые ты принял на себя еще до того, как мы с тобой познакомились. Они так же священны, как и твои. Я надеюсь, что теперь-то твоя жена заметит, что ты принадлежишь только ей.

Следовательно, для нее продолжала иметь значение красота Ады! Если бы я был уверен, что наш разрыв произошел из-за нее, я бы нашел способ все поправить. Я объяснил бы, что Ада вовсе не моя жена, и показал бы ей Аугусту с ее косым глазом и грудью здоровой кормилицы. Но теперь, наверное, гораздо важнее моих обязательств стали обязательства, взятые ею. Нужно было оспорить прежде всего их.

Я старался говорить как можно спокойнее, хотя и у меня тоже дрожали губы — правда, от желания. Я сказал ей, что она даже не подозревает, насколько она стала моей, и что она уже просто не имеет права распоряжаться собой. В голове у меня все время вертелось научное доказательство того, о чем я говорил, то есть знаменитый опыт Дарвина с арабской кобылой, но благодарение богу, я почти уверен, что этого я ей не сказал. Однако я, по-видимому, много и бестолково говорил о животных и их физической верности. Затем бросил развивать эту трудную; тему, неприемлемую в тот момент ни для меня, ни для нее, и сказал:

— Какие ты могла взять на себя обязательства? И какое они могут иметь значение рядом с чувством, которое связывало нас больше года?

Я грубо схватил ее за руку, ибо чувствовал, что здесь необходим какой-то решительный жест; слов, которые могли бы ее убедить, я найти не мог.

Но она с такой силой вырвала свою руку, словно я впервые позволил себе подобный жест.

— Никогда! — сказала она с видом человека, дающего клятву. — Я взяла на себя самое священное из обязательств. Обязательство по отношению к человеку, который взял такое же по отношению ко мне.

Сомнений больше не оставалось! Румянец, внезапно вспыхнувший на ее щеках, был вызван обидой на человека, который не взял на себя по отношению к ней никаких обязательств. Дальше это стало еще яснее:

— Вчера мы в сопровождении его матери гуляли под руку по улице.

Было совершенно очевидно, что принадлежавшая мне женщина уходит от меня все дальше и дальше. Я безумными прыжками кинулся следом, словно пес, у которого отняли соблазнительный кусок мяса.

Я снова с силой схватил ее за руку.

— Хорошо, — сказал я, — давай пройдем вот так, держась за руки, через весь город. В этой необычной позиции, которая должна привлечь всеобщее внимание пройдем через Корсиа Стадион до самых арок Кьоцца, спустимся через Корсо до Сант-Андреа и вернемся к тебе домой с другой стороны, после того, как нас увидит весь город.

Вот когда я первый раз отрекся от Аугусты! И я ощутил это как освобождение, ибо это она, Аугуста, хотела отнять у меня Карлу!

Карла снова вырвала у меня руку и сухо заметила:

— Это был бы почти тот самый путь, который мы с им проделали вчера.

Я сделал новый прыжок:

— А он знает? Все знает? Знает, что не далее, как вчера, ты принадлежала мне?

— Да, — сказала она с гордостью. — Он знает все, абсолютно все.

Я совершенно потерял голову и, словно пес, который, не будучи в силах достать лакомый кусок, злобно кусает того, кто его у него отнял, сказал:

— У твоего жениха прекрасный желудок! Сегодня он переварил меня, а завтра переварит все, что ты только пожелаешь!

Я плохо слышал слова, которые произносил. Я только чувствовал, что кричу от боли. Взгляд Карлы выразил негодование, которого я никак не ожидал от ее кротких, карих, газельих глаз.

— Ты говоришь это мне? А может, ты наберешься храбрости сказать это ему?

Она повернулась ко мне спиной и быстрым шагом направилась к выходу. Я уже раскаивался в своих словах, но раскаяние это несколько смягчилось изумлением, которое я испытал, поняв, что впредь мне не будет дозволено обращаться с Карлой недостаточно корректно. И это словно приковало меня к месту. Маленькая бело-голубая фигурка решительными шажками удалялась к выходу, и лишь когда она была уже у самых ворот, я решился побежать следом. Я не знал еще, что скажу, но было совершенно невозможно, чтобы мы так расстались.

Я догнал Карлу у самого ее дома, и из души у меня вырвались искренние слова, в которых звучала вся боль, испытываемая мною в ту минуту:

— Неужто мы так вот и расстанемся? Ведь мы так долго любили друг друга!

Карла продолжала идти, ничего не отвечая, и я последовал за нею по лестнице. Она взглянула на меня прежним враждебным взглядом.

— Если вы хотите встретиться с моим женихом, то идемте. Слышите рояль? Это он играет!

Только тут я услышал синкопы шубертовского «Привета» в переложении Листа.

Хотя со времен детства я не держал в руках ни сабли, ни палки, я не из робкого десятка. Страстное желание, которое так мучило меня до последней минуты, внезапно исчезло. Собственно мужского во мне осталось только одно — воинственный пыл. Я потребовал вещь, которая принадлежала другому. Чтобы загладить этот промах, за нее следовало бы подраться: иначе воспоминание о женщине, которая грозила мне своим женихом, будет мучить меня всю жизнь.

— Ну что ж! — сказал я. — С вашего позволения, я иду с вами.

Сердце у меня бешено колотилось, но не от страха, а из опасения, что я не сумею вести себя как подобает в таких случаях.

Я продолжал подниматься по лестнице рядом с нею. Но она вдруг остановилась и, прислонившись к стене, молча заплакала. Сверху продолжали доноситься звуки «Привета», исполняемого на фортепьяно, за которое заплатил я. Слезы Карлы делали эти звуки особенно волнующими.

— Я сделаю все, что ты хочешь. Хочешь, чтобы я ушел? — спросил я.