ЛЕСНОЙ ЗАМОК

«Как можно быстрее» означало в данном случае добрый десяток минут. Ну не битый же час возиться со Стариком, поцелуи которого оседали на коже, как случайно налипшая на нее паутина? С другой стороны, будучи парнем практического склада, Алоис не решился сбежать сломя голову, чтобы не обидеть Старика и не исключить тем самым возможности повторного визита. Потому что как знать? Если в ближайшую пару дней он не уломает ту самую девчонку, о которой вечно думает, можно будет наведаться и к старому пидору. Алоис-младший был словно нарочно рожден для того, чтобы стать нашим клиентом: уже в четырнадцать лет он относился к сексу с абсолютным цинизмом. Скоро он научится подчинять себе людей своими приапическими возможностями и способностями. А мы такое только приветствуем. Огромное большинство наших клиентов не может похвастать ни габаритами, ни фактурой. Никогда не знаешь, встанет у такого или нет, а если и встанет, то не выпалит ли его жалкий пистоль уже через минуту-другую. Это создает для нас определенные проблемы, хотя мы, разумеется, умеем превращать полную или частичную импотенцию в достаточно эффективное (в некотором роде) средство воздействия. Скажем, Адольф был полуимпотентом в отрочестве, в юности, на войне и в начале своей политической карьеры.

С Алоисом же дело обстояло прямо наоборот. Любвеобильный, как его отец, он интересовался женщинами — и интересовался бы только ими, не будь они, на его взгляд, живыми ловушками. Девочки, подобно взрослым женщинам, думали в первую очередь о семье. А вот мальчики, напротив, были тут как тут, и с их помощью всегда можно было разрядиться. К тому же приятно командовать мальчиком. А командовать взрослым мужчиной еще приятнее.

Да, Алоис мог бы стать для нас идеальным клиентом. Мы бы расширили его возможности, и без того существенные. Он мог бы пригодиться нам при решении самых разных проблем. Однако я получил инструкцию не трогать его. Маэстро интересовал только Адольф. И я его понял. Работа с двумя членами одной и той же семьи, как правило, малоэффективна, особенно если у них совершенно разный склад характера. Бес, курирующий обоих, легко может оказаться вовлеченным в конфликт интересов. А два беса, курирующие двух клиентов под общим кровом, — и того хуже; тут уж не обойтись без взаимного подсиживания.

Так что Алоиса-младшего я не трогал. Прошло совсем немного времени, и ему удалось уломать Грету Марию Шмидт, рослую и крепкую деваху, которую он катал на своем Улане. Покатались они, и почти сразу же Алоису-младшему достался практически тот же самый набор отмычек к интимным частям Греты Марии, каким пользовался его отец с Фанни, пока та еще оставалась девственницей. Пользуясь одним из полюбившихся мне в Америке вульгаризмов (а вынужден признаться, что нравятся они мне чрезвычайно), скажу, что Алоис познал Грету Марию «от заднего прохода до приятного аппетита». Причем Алоис отнюдь не стремился лишить ее девственности, в чем и заключалась бы, по его мнению, живая ловушка. Более того, девица ему даже не нравилась. Была, пожалуй, чересчур грубовата. Поэтому он вновь и вновь отправлялся к Старику. Отвратительный смрад, стоявший в лачуге, не лишал эти свидания соблазнительной новизны. Теперь, когда отношения устоялись, Старик работал языком и губами с истинной виртуозностью, только бы потрафить Алоису, юному своему любовнику; но, разумеется, едва кончив, юноша старался даже не глядеть на него. Всхлипы и взгло-ты Старика вызывали у Алоиса ничуть не меньшее отвращение, чем у меня. Горькая правда заключалась в том, что язык Старика так и норовил, уклоняясь от прямых обязанностей, проникнуть юноше в задний проход. Ягодицы того, вечно расставленные, как храмовые ворота, открывали дорогу в святая святых. Алоис терпел это до самых последних мгновений, затем резко разворачивался и кончал Старику в разинутый рот. После чего застывал, как статуя, охваченный и брезгливостью, и недоумением: как может его отец относиться к старому ублюдку чуть ли не с благоговением? «Какой у него богатый язык!» — восхищался Алоис-старший.

А ведь Старик из кожи вон лез, лишь бы угодить Алоису-младшему. Так с какой стати сын должен уважать отца? С его жуткой и постоянной нервозностью из-за пчел? И вечной беготней к Старику за советами? Только что вся семья устроила пиршество с собственным медом, а отец уже только и думает о том, как бы половчее извлечь мед из двух оставшихся ульев.

Несчастье не заставило себя долго ждать. Меня это не удивило. Алоис-младший ухитрился оставить один из драгоценных ульев непокрытым на самом солнцепеке. Без малейшей на то причины. Отвращение, питаемое им к отцу, было столь сильным, что он даже не осознал, что делает.

Алоис-старший подошел к улью, потрогал раскаленные доски, ужаснулся было, но тут же понял, что с пчелами еще ничего особо страшного не случилось. Он подоспел вовремя. И сразу же перенес улей в тенек.

— Где у тебя голова, идиот ты этакий? — заорал он на старшего сына.

Парню показалось, будто его ударили, — так гулко и грозно прозвучал отцовский голос. Подростки, когда на них внезапно обрушивается невиданное доселе наказание, сплошь и рядом ударяются в панику. Не только потому, что они безмозглы, вздорны и самонадеянны, но и в силу так называемого переходного возраста. Услышав отцовский крик, Алоис моментально перестал быть четырнадцатилетним мальчиком. До этих пор он ясно осознавал, что ему четырнадцать, и психологический возраст, как ему казалось, целиком и полностью совпадал с биологическим. Хотя на самом деле, как это часто бывает, он обладал умом и расчетливостью двадцатилетнего, оставаясь во многих других отношениях на уровне восьмилетнего ребенка. Который может исключительно по собственной дурости сделать какую-нибудь пакость и тут же на ней попасться. Как сам он только что попался на том, что оставил улей на солнцепеке. Алоис-младший почувствовал, что вот-вот расплачется.

И он взмолился. К собственному стыду, буквально взмолился:

— Папа! Дорогой, обожаемый папа! Ты рассказал мне столько интересных вещей. Интересных, полезных, поучительных, и всё мне было в новинку. — Он хлопнул себя по лбу. — Голова у меня здесь, но, пожалуй, в ней столько не помещается. Я допустил ошибку. Сейчас мне это понятно. А тогда мне казалось, что я поступаю правильно, оставляя улей на солнце. На пару минут, всего на пару минут. Мне захотелось, чтобы пчелам в нем стало тепло. Прошлой ночью было так холодно, и они, бедняжки, наверное, замерзли. Весна — и вдруг такой холод. Но, я надеюсь, не произошло ничего непоправимого. — Он слышал звук собственного голоса, непростительно детский, непростительно звонкий, без капли мужества! — Прости меня, папа. Это было чудовищной глупостью. Я просто не нахожу слов.

Он понимал, что этого недостаточно. Алоис-старший нависал над ним чернее тучи, и в глубинах этой тучи молниями сверкали страшные подозрения.

— Подумай-ка вот о чем, Алоис, — нарочито спокойным голосом начал отец. — Все эти пчелы, все эти наши пчелы живут строго по правилам. — Он уставился на сына, и тот не смог выдержать его взгляда. — Они не терпят в своей среде ленивых и слабых. Или слишком самонадеянных, чтобы выполнять возложенные на них обязанности.

Он взял сына за подбородок. И практически заставил его взглянуть себе в глаза. Сдавил ему подбородок со всей силы двумя пальцами — большим и указательным — как щипцами. Однако боль помогла подростку прийти в себя. Старик уважает его, Алоиса-младшего, куда больше, чем этого человека, Алоиса-старшего, который сейчас сдавил ему железными пальцами подбородок. Эта насмешливая мысль, придя в голову, отразилась и на лице. К тому времени, как приступ взаимной ярости миновал, Алоису-старшему едва не отказала всегдашняя самоуверенность. Тогда как Алоис-младший, напротив, теперь дерзко смотрел ему прямо в глаза.

Если этот инцидент и оскорбил отцовские чувства, то стал лишь первым звеном в цепи испытаний. Пришло время выслушать Клару. Она получила письмо от матери, которое развеяло робкие надежды, зародившиеся у нее по получении письма отца. Читая материнскую весточку, Клара удивлялась тому, что совсем недавно чуть было не поверила, будто Алоис-младший и впрямь способен измениться в лучшую сторону.