Человеческая комедия

Эжен отвесил глубокий поклон.

- Господин де Растиньяк, - продолжала графиня, представляя Эжена графу де Ресто. - Он родственник виконтессы де Босеан - через Марсийяков, и я имела удовольствие с ним встретиться у нее на последнем бале.

Графиня произнесла это почти напыщенно, с особой гордостью, свойственной хозяйкам дома, когда они могут доказать, что у них бывают только избранные; слова “родственник виконтессы де Босеан - через Марсийяков” произвели магическое действие - граф оставил свой холодно-церемонный тон и приветствовал Эжена:

- Счастлив с вами познакомиться.

Даже граф Максим де Трай тревожно взглянул на Растиньяка и сразу утратил свой наглый вид. Это прикосновение волшебной палочки, совершенное могуществом одного только имени, раскрыло все тридцать ящичков в мозгу южанина, вернув Эжену заготовленное остроумие. Какой-то свет внезапно озарил ему всю атмосферу в парижском высшем обществе, для него еще неясную. “Дом Воке”, папаша Горио ушли из его мыслей куда-то очень далеко.

- Род Марсийяков я считал угасшим, - сказал граф де Ресто.

- Да, - отвечал Эжен. - Мой двоюродный дед, шевалье де Растиньяк, женился на последней представительнице рода де Марсийяков. У него была только одна дочь, вышедшая замуж за маршала де Кларембо, деда госпожи де Босеан с материнской стороны. Мы - младшая линия, линия бедная, тем более что мой двоюродный дед, вице-адмирал, потерял все на королевской службе. Революционное правительство, ликвидируя Индийскую компанию[56], не захотело признать наших долговых претензий к ней.

- Не командовал ли ваш двоюродный дед “Мстителем” до 1789 года?

- Совершенно верно.

- В таком случае он знал моего деда, который командовал “Варвиком”.

Максим взглянул на графиню де Ресто и слегка пожал плечами, как бы говоря: “Если он примется толковать о флоте с этим господином, то все для нас пропало”. Анастази поняла его взгляд. С удивительным сознаньем женской власти она сказала, улыбаясь:

- Идемте, Максим, у меня есть к вам одна просьба. Господа, мы предоставляем вам свободу совместно плавать на “Мстителе” и “Варвике”.

Графиня встала, с лукавой усмешкой подала знак Максиму, и оба направились к будуару. Едва эта морганатическая чета - прекрасное немецкое выражение, не имеющее соответствия во французском языке - дошла до двери, как граф прервал свой разговор с Эженом, сказав недовольным тоном:

- Анастази! Останьтесь, дорогая, здесь, - вы хорошо знаете, что…

- Сейчас! Сейчас! - ответила она, не дав ему договорить. - Я только на одну минуту: дать поручение Максиму.

Графиня быстро вернулась. Все женщины, вынужденные считаться с характером мужей, чтобы иметь возможность вести себя, как хочется, хорошо знают, до какого предела можно доходить, не теряя драгоценного доверия, и тщательно избегают столкновений с мужьями из-за мелочей жизни, - поэтому и графиня сразу заметила по изменившемуся тону графа де Ресто, что пребывание в будуаре не лишено опасности. Этой помехой она была обязана Эжену. Выражая всем своим видом досаду, графиня глазами указала Максиму на студента, - тогда де Трай, обращаясь к графу, его жене и Растиньяку, насмешливо сказал:

- Вы заняты серьезными делами, я не хочу мешать вам, прощайте, - и быстро вышел.

- Останьтесь, Максим! - крикнул ему граф.

- Приходите обедать, - добавила графиня и, вторично оставив Эжена с графом, пошла вслед за Максимом в первую гостиную, где они пробыли довольно долго, рассчитывая, что за это время граф де Ресто выпроводит студента.

Растиньяк слышал, как они то заливались смехом, то говорили, то смолкали; но коварный студент щеголял остроумием перед графом де Ресто, льстил ему и вступал с ним в спор, надеясь вновь увидать графиню и определить характер ее отношений с папашей Горио. Женщина, явно влюбленная в Максима, жена, вертевшая своим мужем и связанная таинственными узами со старым вермишельщиком, представляла для Растиньяка загадку. Он жаждал проникнуть в ее тайну, надеясь таким образом достигнуть полного господства над этой женщиной, парижанкой с ног до головы.

- Анастази! - снова позвал свою жену граф.

- Ну, бедный мой Максим, - сказала она молодому человеку, - надо покориться. До вечера…

- Нази, - сказал Максим ей на ухо, - когда приоткрывался ваш пеньюар, у этого молодчика глаза горели, как угли, - надеюсь, вы больше не пустите его к себе в дом. Он станет объясняться вам в любви, будет вас компрометировать, и ради вас я буду вынужден его убить.

- Да вы с ума сошли, Максим! - сказала она. - Наоборот, такие студентики могут служить замечательным громоотводом. Разумеется, я постараюсь, чтобы он пришелся не по вкусу графу де Ресто.

Максим расхохотался и вышел в сопровождении графини; она остановилась у окна и наблюдала, как он садился в экипаж, горячил лошадь и помахивал бичом. Графиня де Ресто вернулась лишь тогда, когда за ним закрылись главные ворота.

- Представьте себе, - обратился к ней граф, - имение, где живет семья господина де Растиньяка, оказывается, недалеко от Вертэй, на Шаранте. Двоюродный дед господина де Растиньяка и мой дед были знакомы.

- Я рада, что у нас есть общие знакомые, - рассеянно ответила графиня.

- И больше, чем вы предполагаете, - заметил студент, понизив голос.

- Каким образом? - оживленно спросила она.

- Я только что видел, - продолжал студент, - как от вас вышел господин, с которым я живу дверь в дверь, в одном и том же пансионе; я говорю о папаше Горио.

Услышав это имя, приправленное словом “папаша”, граф, мешавший жар в камине, бросил щипцы в камин, словно они обожгли ему руки, и встал.

- Милостивый государь, вы могли бы сказать: “господин Горио”! - воскликнул он.

Графиня, заметив раздражение мужа, сначала побледнела, затем покраснела и явно пришла в замешательство; стараясь придать своему голосу естественность, она с деланной развязностью заметила:

- Нет человека, которого бы мы так любили…

Не докончив, она, словно под влиянием какой-то мелькнувшей у нее мысли, взглянула на фортепьяно и спросила Растиньяка:

- Вы любите музыку?

- Очень, - ответил ей Эжен, покраснев и растерявшись от смутного сознания, что сделал какой-то нелепый промах.

- Вы поете? - отрывисто спросила она, направляясь к фортепьяно, и, сильно ударяя по клавишам, пробежала их все от нижнего до и до верхнего фа - рррра!

- Нет, мадам.

Граф де Ресто ходил взад и вперед по комнате.

- Жаль: вы лишены очень верного средства иметь успех. Ca-a-ro, Ca-a-aro, Ca-a-a-a-ro, non dubitare!… - спела графиня.*Милый, оставь сомненья! (итал.).

Назвав имя папаши Горио, Эжен опять привел в действие волшебную палочку, но оно было обратно тому, какое вызвали слова: “родственник виконтессы де Босеан”. Он оказался в положении человека, который удостоился получить доступ к любителю редкостей и нечаянно задел за шкап со статуэтками, отчего у трех или четырех из них отскочили плохо приклеенные головки. Эжен готов был провалиться сквозь землю. Лицо графини де Ресто стало холодным и сухим, глаза смотрели безразлично и избегали взгляда злосчастного студента.

- Мадам, - сказал он, - вам нужно поговорить с графом де Ресто, соблаговолите принять дань моего уважения и разрешите мне…

- Когда бы вы ни пришли, - поспешно заговорила графиня, жестом остановив Эжена, - вы можете быть уверены, что доставите огромное удовольствие и мне и графу де Ресто.

Эжен низко поклонился супружеской чете и вышел; граф де Ресто последовал за ним и, несмотря на настояния Эжена не делать этого, проводил его до самой передней.

- Когда бы ни явился господин де Растиньяк, ни графини, ни меня нет дома, - сказал граф Морису.

Выйдя на крыльцо, Эжен увидел, что идет дождь.

“Ну-с, я допустил какую-то неловкость, но ни причины, ни значения ее не понимаю, - подумал Эжен, - а в довершение всего испорчу фрак и шляпу. Сидеть бы мне в своем углу да зубрить право и думать только о том, как бы стать прилежным судейским чиновником. Мне ли бывать в свете! - ведь для того, чтобы вращаться в нем приличным образом, необходима уйма всякой всячины: кабриолеты, сверкающие сапоги, золотые цепочки и прочая обязательная оснастка, вроде белых замшевых перчаток по утрам, шесть франков пара, а по вечерам непременно желтых. Старый плут папаша Горио, эх!”