Собрание сочинений. Том 3. Первая книга джунглей. Вторая книга джунглей. В горной Индии

— Ты был с серыми обезьянами, с существами без Закона, с поедателями всякой дряни. Это великий позор.

— Когда Балу ударил меня по голове, — сказал Маугли (он все еще лежал на спине), — я убежал; с деревьев соскочили серые обезьяны и пожалели меня. Никому больше не было до меня дела. — И мальчик слегка втянул ноздрями воздух.

— Жалость Обезьяньего Народа! — Балу фыркнул.

— Молчание горного потока! Прохлада летнего солнца! А что дальше, человеческий детеныш?

— Потом… Потом обезьяны дали мне орехов и разных вкусных вещей и… и… отнесли меня на вершины деревьев, а там сказали, что по крови я их брат, что я отличаюсь от обезьян только отсутствием хвоста и что со временем я сделаюсь их вожаком.

— У них не бывает вожаков, — сказала Багира. — Они лгут и всегда лгали.

— Они обходились со мной очень ласково и звали меня опять к ним. Почему меня никогда не водили к Обезьяньему Народу? Серые обезьяны стоят, как я, на задних лапах, не дерутся жесткими лапами, а играют целый день. Пустите меня на деревья. Злой Балу, пусти меня наверх. Я опять поиграю с ними.

— Послушай, детеныш человека, — сказал медведь, и его голос прогремел, точно раскат грома в знойную ночь. — Я учил тебя Закону Джунглей, касающемуся всего нашего населения, за исключением Обезьяньего Народа, живущего среди ветвей. У них нет закона. Обезьяны — отверженные. У них нет собственного наречия; они пользуются украденными словами, которые подслушивают, когда подглядывают за нами, прячась в ветвях. У них не наши обычаи. Они живут без вожаков. У них нет памяти. Они хвастаются, болтают, уверяют, будто они великий народ, готовый совершать великие дела в джунглях, но падает орех, им делается смешно, и они все забывают. Мы, жители джунглей, не имеем с ними дела; не пьем там, где пьют обезьяны; не двигаемся по их дорогам; не охотимся там, где они охотятся; не умираем, где умирают они. Слыхал ли ты, чтобы я когда-нибудь до сегодняшнего дня говорил о Бандар-логе?

— Нет, — шепотом произнес Маугли, потому что теперь, когда Балу перестал говорить, в лесу стало тихо.

— Народ джунглей изгнал их из своей памяти и не берет в рот их мяса. Обезьян очень много; они злы, грязны, не имеют стыда, и если у них есть какое-нибудь определенное желание, то именно стремление, чтобы в джунглях заметили их. Но мы не обращаем на них внимания, даже когда они бросают нам на голову грязь и орехи.

Едва медведь договорил, как с деревьев посыпался град орехов и обломков веток; послышался кашель, вой; и там, наверху, между тонкими ветвями, почувствовались гневные прыжки.

— Для населения джунглей обезьяны — народ отверженный.

Помни это.

— Отверженный, — сказала Багира, — тем не менее, мне кажется, ты, Балу, должен был предупредить его.

— Предупредить? Я? Могли я угадать, что он станет возиться с такой грязью? Бандар-лог! Фу!

На их головы снова посыпался град из орехов и веток, и медведь с пантерой убежали, взяв с собой Маугли. Балу сказал правду. Обезьяны живут на вершинах деревьев, и так как обитатели лесов редко смотрят вверх, они редко сталкиваются с Бандар-логом. Зато при виде больного волка, раненого тигра или медведя обезьяны сходят на землю, мучают их ради забавы; в надежде обратить на себя внимание зверей они постоянно кидают в них ветки и орехи. Кроме того, они воют, выкрикивают бессмысленные песни, приглашают Народ Джунглей взобраться к ним и вступить с ними в бой; или без всякого повода затевают между собой ожесточенные драки и бросают мертвых обезьян туда, где население зарослей может увидать эти трупы. Они все собираются избрать себе вожака, составить собственные законы, придумать собственные обычаи, но никогда не выполняют задуманного, потому что их памяти не хватает до следующего дня. В оправдание себе обезьяны сочинили поговорку: «То, о чем Бандар-лог думает теперь, джунгли подумают позже», — и это сильно ободряет их. Ни один из зверей не может добраться до Бандар-лога; с другой стороны, никто из зверей не желает замечать этого племени; вот потому-то обезьянам и было так приятно, когда Маугли пришел играть с ними, а Балу рассердился.

У обезьян не было какого-либо определенного намерения (Бандар-лог вообще никогда не имеет намерений), однако в голове одной из обезьян явилась, как ей показалось, блестящая мысль, и она сказала остальным, что им было бы полезно держать у себя Маугли, потому что он умел свивать ветки для защиты от ветра, и, если бы они поймали его, он, вероятно, научил бы и их своему искусству. Понятно, Маугли, сын дровосека, унаследовал от своего отца множество инстинктов; между прочим, строил хижинки из хвороста, не думая о том, почему он делает это. Наблюдая за ним с деревьев, Бандар-лог находил эту игру удивительной. Теперь, как говорили обезьяны, у них действительно появится вожак, и они сделаются самым мудрым народом в джунглях, таким мудрым, что все остальные будут замечать их и завидовать им. Они побежали вслед за Балу, Багирой и Маугли, и держались совершенно тихо до времени полуденного отдыха, когда пристыженный Маугли заснул между пантерой и медведем, решив больше не иметь дела с Обезьяньим Народом.

Следующее, что он впоследствии помнил, было прикосновение жестких, сильных маленьких рук, схвативших его за плечи и за ноги; потом — удары веток по лицу. Через несколько мгновений мальчик уже смотрел вниз, в просветы между качающимися ветвями. В ту же секунду Балу пробудил джунгли своим громким глубоким голосом, а Багира, показывая все свои зубы, поднялась на дерево. Обезьяны завыли от восторга, взбираясь на верхние ветки, куда пантера не могла кинуться за ними, и закричали:

— Она заметила нас? Багира заметила нас! Все население джунглей восхищается нашей ловкостью и нашей хитростью!

Началось бегство, а бегства Обезьяньего Народа по вершинам деревьев никто не может описать. У них есть определенные дороги, перекрестки, подъемы и спуски, все на высоте от пятидесяти до семидесяти или ста футов над землей, и они могут двигаться по этим тропам, в случае нужды, даже ночью. Две самые сильные обезьяны схватили Маугли под мышки и вместе с ним понеслись с одного дерева на другое, делая прыжки в двадцать футов. Без него они могли бы бежать вдвое быстрее; тяжесть мальчика замедляла их движение.

Хотя у Маугли кружилась голова, он невольно наслаждался этой дикой скачкой, однако, видя землю так далеко под собой, он очень боялся, а страшные толчки в конце каждого полета через воздушные бездны заставляли его сердце замирать. Провожатые мальчика иногда поднимались с ним на вершину дерева до того высоко, что он чувствовал, как самые верхние ветви с треском сгибались под ними, потом с криком, похожим на кашель, и с гуканьем снова бросались вниз, хватались передними или задними лапами за более низкие суки следующего дерева и снова двигались вверх. Иногда Маугли видел много миль зеленых зарослей, как человек с вершины мачты осматривает многие мили окружающего его моря; но после этого ветки и листья хлестали Маугли по лицу, и он вместе со своими двумя спутниками снова приближался почти к самой земле. Таким образом, прыгая, ломая ветви, с цоканьем и воем племя Бандар-лог неслось по дорогам, тянувшимся через вершины деревьев, и увлекало с собою своего пленника, Маугли.

Сперва он боялся, что обезьяны кинут его вниз; потом рассердился, однако благоразумно не боролся; наконец, начал рассуждать. Прежде всего ему следовало дать о себе знать Балу и Багире. Он знал, что благодаря быстроте бега обезьян его друзья останутся далеко позади. Смотреть вниз не стоило; ведь он мог видеть только верхние части ветвей, а потому мальчик поднял взгляд к небу и далеко в лазури разглядел коршуна Ранна, который то неподвижно висел в воздухе, то описывал круги, наблюдая за джунглями в надежде заметить какое-нибудь близкое к смерти создание. Ранн понял, что обезьяны несут что-то и спустился на несколько сотен ярдов, желая узнать, годна ли их ноша для еды. Увидев, что обезьяны тащили Маугли на вершину дерева, он засвистел от изумления и в ту же секунду услышал призыв: «Мы одной крови, ты и я». Волны ветвей сомкнулись над мальчиком, но Ранн повис над следующим деревом как раз вовремя, чтобы увидать вынырнувшее черное личико.