Амур с капральской тростью

г на спину Ивана со свистом опустилась испанская трость{[9]} Павлова, которую он носил подобно всем офицерам эпохи рококо. На свою беду он не заметил, как к нему как раз в этот момент снова приблизилась красавица-полковник.

– Так! – гневно воскликнула госпожа Меллин. – Разве я не приказала своим офицерам хорошо обращаться с солдатами? Какой пример вы подаете своим унтер-офицерам?

– Прошу прощения, милостивая госпожа, – ответил Павлов, лицо которого густо покраснело, – но рядовой очень нерасторопен и плохо схватывает.

– А вот мы это сейчас сами посмотрим, – назидательно промолвила госпожа Меллин. – Надо непременно иметь терпение, господин капитан, и чуточку филантропии.

Она взяла ружье из рук Ивана и стала показывать ему приемы, один за другим, заставляя каждый из них повторять для себя.

– Хорошо… очень хорошо… вот видите, как надо делать… у вас не хватает терпения… в голове у вас одни женщины, вместо солдат, – сыпался между тем на Павлова град упреков.

– Так… теперь все вместе, – приказала дама-полковник.

Иван увеличил темп.

– Стоп, ты позабыл откусить патрон, – крикнула госпожа Меллин. – Ну-ка, еще разок!

Иван взял ружье на плечо и начал заряжать снова.

– Стоп, ты должен вставить шомпол, – прервала она его, – так… сильнее… еще сильнее… еще раз!

Красавец-гренадер взял на плечо и снова начал с полуоборота налево и с постановки ружья к ноге.

– Да Иван же, – уже несколько менее сдержанно прикрикнула госпожа Меллин, – опять ты не откусил патрон.

Лицо Адониса приобрело совершенно глупое выражение; он явно не мог понять, какое значение для его русского отечества и для матушки-царицы могло бы иметь то обстоятельство, откусит ли он патрон, существовавший только в воображении его капрала, его капитана и его полковника, или нет.

– Итак, еще раз!

И опять злополучный патрон.

– Да откуси же ты его наконец! – взорвалась наставница по строевой подготовке.

Теперь процесс окончательно застопорился; как только Иван почувствовал, что полковник теряет терпение, кровь ударила ему в голову, и он ничего уже больше не видел и не слышал.

– Ты слышишь, патрон…

Иван бараньими глазами оцепенело уставился перед собой.

– Ну, кусай же! – закричала госпожа Меллин.

Рекрут, точно вытащенный из воды карп, разинул рот, видимо, пытаясь изобразить начальную стадию кусания, да так и застыл.

– Ты что, не слышишь?

Иван и в самом деле ничего больше не слышал. Тогда по щеке его пришлась увесистая хлесткая оплеуха, которая привела его в чувство.

Павлов до сих пор героически сдерживавшийся, звонко расхохотался…

– Вы смеетесь, – запинаясь от ярости, проговорила полковник в женском обличии, – вы осмеливаетесь смеяться?.. Это нарушение субординации, это открытый акт неповиновения вышестоящему начальнику.

– Но, мадам…

– Ни слова больше…

Павлов продолжал хохотать.

– Вы все еще смеетесь? – побледнев от гнева, спросила госпожа Меллин. – Немедленно отправляйтесь к профосу.{[10]}

Павлов отвесил поклон и, по-прежнему