Собрание сочинений. Том 5. Наулака. Старая Англия

— Святые мощи! — произнес де Аквила. — Ну, что могут сделать честь и меч в защиту против пера? А куда Жильбер спрятал этот пергамент? Съел, что ли?

— У себя на груди, — пояснил Гуг. — Вот потому-то я и постарался отыскать другие листы. Когда О до поцарапал вот эту плиту, его лицо изменилось, и у меня не осталось больше сомнений.

— Он смел, — заметил де Аквила. — Отдадим ему справедливость: по-своему мой Жильбер смел.

— Слишком смел, — сказал Гуг. — Слушайте. — И он прочитал: «В день праздника св. Агаты наш лорд Певнсея, лежа в своей комнате, одетый в меховое платье, подбитое мехом кролика…»

— Пади на него чума… он же не моя нянька! — перебил Гуга де Аквила, и мы засмеялись.

— «…Подбитое мехом кролика, разбудил сэра Ричарда Даллингриджа, своего пьяного собутыльника (тут оба посмеялись надо мной), и сказал: «Выгляни, старая лисица, из норы, потому что Бог на стороне герцога Нормандии»».

— Верно, я и сам подошел к окну. Стоял густой туман. Роберт мог без нашего ведома высадить десять тысяч человек! А он рассказывает, как мы целый день скакали по болотам и как я чуть было не погиб в зыбучем песке и потом десять дней кашлял, точно больная овца? — спросил де Аквила.

— Нет, — ответил Гуг. — Но на пергаменте стоит просьба Жильбера-писца, обращенная к его господину, Фуку.

— Ага, — произнес де Аквила. — Я отлично знал, что это Фук. Какая цена назначена за мою жизнь?

— Жильбер просит, чтобы после того, как лорд Певнсея будет лишен своих земель и владений, благодаря показаниям, которые Жильбер собрал со страхом и трудом…

— Страх и труд, правдивые слова, — заметил де Аквила и втянул внутрь свои щеки. — Но какое превосходное оружие — перо! Мне нужно поучиться владеть им.

— Так вот, когда лорд Певнсея будет лишен своих земель, Жильбер просит, чтобы Фук дал ему почетное и давно обещанное место. Но, чтобы Фук не забыл, что именно он обещал, Жильбер приписал внизу: «Желаю сделаться ризничим аббатства Бетль».

Де Аквила засвистел.

— Человек, который может составлять заговоры против одного господина, способен изменить и другому. Когда меня лишат моих земель, Фук сорвет с плеч моего Жильбера его глупую голову. А все-таки Бетль действительно нуждается в новом ризничем. Говорят, аббат Генри держит монастырь в беспорядке.

— Бросим аббата, — заметил Гуг. — Наши головы и наши земли в опасности; это гораздо важнее. Спрятанный здесь пергамент — вторая часть. Первая отправилась к Фуку и, значит, к королю, который будет считать нас изменниками.

— Без сомнения, — согласился с ним де Аквила. — Гонец Фука увез первую часть вечером, когда Жильбер его угощал; наш король так занят своим братом и его баронами (да и немудрено), что обезумел от недоверия. Фук нашептывает ему и в его уши вливает яд. Король скоро отдаст ему мою землю, да и ваши тоже. Старая история!.. — И де Аквила откинулся к стене и зевнул.

— И ты, лорд, отдашь Певнсей, не сказав ни слова, не нанеся ни одного удара? — спросил его Гуг. — В таком случае мы, саксонцы, будем сражаться с вашим королем. Я поеду предупредить моего племянника в Даллингтоне. Дай мне лошадь.

— Не хочешь ли лучше игрушку и погремушку? — ответил де Аквила. — Положи-ка назад пергамент и завали его золой. Если Фук получит мой Певнсей, который служит воротами в Англию, что он станет с ним делать? В глубине сердца он норманн, и его сердце в Нормандии, где он может, когда вздумается, убивать своих крестьян. Он откроет двери Англии нашему сонному Роберту, как это старались сделать О до и Мартен. Произойдет новая высадка и будет второй Гастингс. Следовательно, я не могу отдать моего Певнсея.

— Отлично, — сказали мы.

— Ах, погодите. Если, благодаря доносам Жильбера, мой король перестанет доверять мне, он вышлет против меня своих людей, и, пока мы будем сражаться, двери Англии останутся без охраны. Кто же тогда первый войдет в них? Конечно, Роберт Нормандский. Следовательно, я не могу сражаться с моим королем. — И он погладил свой меч, вот так.

— Ты говоришь и потом берешь назад сказанное, как сущий норманн, — заметил Гуг. — Ну а наши замки?

— Я думаю не о себе, — ответил де Аквила, — не о нашем короле, не о наших землях. Я думаю об Англии, о которой не думают ни король, ни бароны. Я не норманн, сэр Ричард, я не саксонец, сэр Гуг: я — англичанин.

— Саксонец ты, норманн или англичанин, — проговорил Гуг, — что бы ни случилось, наши жизни — твои. Когда мы повесим Жильбера?

— Никогда, — ответил де Аквила. — Он все-таки может сделаться ризничим Бет ля, потому что, отдавая ему справедливость, скажу, что он хорошо пишет. Мертвые — немые свидетели. Подождем.

— Но король может отдать Фуку Певнсей. И в придачу наши замки, — заметил я. — Предупредить наших сыновей?

— Нет. Король не разбудит гнездо шмелей на юге, пока на севере не выкурит пчел. Он может считать меня изменником, но видит, что я, по крайней мере, не сражаюсь с ним, а каждый день без вражды со мной для него выгода в его борьбе с баронами. Если бы он был мудр, он до окончания войны с ними не стал бы создавать себе новых врагов. Однако, полагаю, Фук примется подговаривать его послать за мной, и, если не послушаюсь призыва, Генри увидит в моем неповиновении доказательство измены. Впрочем, в теперешнее время пустые речи, которые передает ему Жильбер, не улики. Мы, бароны, последователи церкви и, подобно Ансельму, говорим все, что нам вздумается. Займемся же нашими обычными делами и не будем ничего говорить Жильберу.

— Значит, мы ничего не сделаем? — спросил Гуг.

— Будем ждать, — ответил де Аквила. — Я стар, а все же считаю, что ожидание — самое неприятное для меня дело.

Мы держались того же мнения, но в конце концов оказалось, что де Аквила был прав.

Немного позже, в этом же году, через холм переехали вооруженные люди; за королевским знаменем блистали золотые подковы. Де Аквила, сидя подле окна нашей комнаты, сказал:

— Что я говорил вам? Вот и сам Фук приехал осматривать земли, которые король обещал дать ему, если он привезет улики моего предательства.

— Откуда ты знаешь? — спросил Гуг.

— Потому что на месте Фука именно так поступил бы я сам; только я-то привел бы с собой больше воинов. Ставлю в заклад моего чалого против твоих старых башмаков, — сказал де Аквила, — что Фук везет мне королевский приказ покинуть Певнсей и присоединиться к воюющим.

Де Аквила втянул внутрь свои щеки и побарабанил пальцами по краю колодца, в котором глухо булькала вода.

— И мы двинемся? — спросил я.

— В это-то время года? Каково безумие! — произнес он. — Заставьте меня ездить между елями в лесу, и через три дня кили судов Роберта увязнут в иле певнсейских отмелей, на берег выйдет десять тысяч человек. Кто же остановит их? Фук, что ли?

Подле замка затрубили рога, и вот перед главным входом Фук прокричал приказ короля, гласивший, что Жильберу Орлиному велено явиться со всеми своими людьми и лошадьми в королевский лагерь близ Сальсбери.

— Что я говорил вам? — опять сказал де Аквила. — Двадцать баронов между нашим замком и Сальсбери могли бы оказать королю большую помощь, но Фук подговорил его, когда враги готовятся вломиться в них! Поместите воинов Фука в большой южный сарай, — прибавил он. — Напоите их, и, когда Фук закусит, мы с ним выпьем в моей комнате. Старым костям слишком холодно в большом зале.

Как только Фук сошел с лошади, он вместе с Жильбером-писцом отправился в часовню, чтобы поблагодарить Господа за свое благополучное прибытие, а поесть (он был толст и жадно поглядывал на наше вкусное суссекское жаркое) прошел вместе с нами в маленькую верхнюю комнату, куда уже явился писец Жильбер с замковыми бумагами. Я помню, как Фук услышал свист и удары прибывающей воды в стенном колодце и отскочил; его длинные, отвернутые вниз верховые сапоги запутались в тростнике, устилавшем пол, и он пошатнулся; поэтому Джехану, стоявшему позади него, было легко ударить головой о стену нашего незваного гостя.

— А вы знали, что так случится? — спросил Ден.