Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Как раз перед моим отъездом из Кореи меня вызвали для прощальной аудиенции и попросили прийти с переводчиком из дипломатической миссии. Я прибыла в паланкине с восемью носильщиками, была принята с обычными почестями, солдаты брали «на караул» и т. п.! Не было ни толпы сопровождающих, ни задержки. Меня вели по закрытой веранде несколько евнухов и офицеров, и в этот момент король открыл одну из раздвижных створок, кивком головы пригласил меня войти, а затем сразу же закрыл ее. Я очутилась в приподнятой нише, в которой обычно располагалась Высочайшая семья, но раздвижные панели между нею и приемной залой были закрыты, и, поскольку помещение имело в ширину не более шести футов, возможности выполнить обычные в таких случаях реверансы мне не представилось. Вместо обычной толчеи обслуги, евнухов, фрейлин в шелковых платьях, длина которых на добрый ярд превосходит необходимую, с их тяжелыми, словно канаты, косами и подушками накладных волос на головах, а также привилегированных лиц, стоящих за спиной королевской четы и толпящихся в дверях, присутствовали только няня королевы и мой переводчик, который стоял в проходе между панелями так, что не мог видеть королеву, согнувшись в почтительном поклоне, ни разу не подняв глаз от пола, ни разу не осмелившись возвысить голос так, чтобы он звучал громче шепота. Эти предосторожности, впрочем, не смогли обеспечить ту приватность, к которой стремились король и королева. Уверена, что в щель между панелями я видела тень человека в зале приемов, а более позднее замечание переводчика — посетовал на то, что «сегодня переводить для Его Величества было очень тяжело» — стало понятным, когда мне сказали, что «тень» принадлежала одному из государственных министров, которому король особенно не доверял и которому позднее пришлось бежать из страны. Согласно общему тогда заключению это лицо занималось тем, что передавало содержание высказываний короля и королевы в одну из иностранных миссий.

На страницах настоящего издания я не могу распространяться относительно того, о чем говорил Его Величество. Могу лишь сказать, что эта аудиенция, продолжавшаяся в течение часа, оказалось необычайно интересной. По одному из вопросов высочайшее мнение было выражено весьма откровенно и настойчиво. Король считает, что теперь, когда Корея и формально является независимым от Китая государством, ей подобает принимать у себя дипломатических представителей, аккредитованных именно при корейском дворе. С глубочайшим уважением и благожелательностью говорил он о мистере Хиллере, отметив, что ничто не было бы ему угодно так, как его назначение на пост первого посланника Британии в Корею.

Ее Величество заговорила о королеве Виктории: «У нее есть все, о чем только можно мечтать, — величие, богатство и власть. Ее дети и внуки — короли и императоры, а дочери — императрицы. В лучах своей славы думает ли она хотя бы иногда о несчастной Корее? Она делает в мире так много добра, ее жизнь сама по себе и есть добро. Желаю ей долгих лет жизни и процветания». Король при этом добавил: «Англия — наш лучший друг». Я была весьма тронута, услышав подобные речи от хозяев этого древнего, но ныне шаткого трона.

В этот раз на королеве была кофта из парчового сатина янтарного цвета, юбка из темно-синей парчи с оборками, малиновый пояс с пятью зажимами и кисточками из кораллов, коралловая застежка у ворота. Она не надела головного убора, и ее роскошные черные волосы были собраны в пучок на затылке. Украшений на Ее Величестве не было, если не считать жемчуга и кораллов, которыми была убрана ее прическа. Король и королева встали, когда я уходила, а королева удостоила меня рукопожатием. Оба говорили со мной чрезвычайно благосклонно и выразили надежду, что я вернусь и продолжу свои путешествия по Корее. Когда я вновь оказалась в этой стране девять месяцев спустя, королева уже пала жертвой варварского убийства, а король оказался узником в своем собственном дворце.

Путешественники, которые попадали на прием к корейскому королю, часто высмеивали саму аудиенцию, все, что ей сопутствовало, да и сам дворец. Должна сказать, что не увидела там ничего, что было бы достойно насмешки, разве что кто-то считает, что национальные обычаи и этикет, отличные от наших собственных, уже представляют собой очевидную нелепость. Напротив, я имела возможность наблюдать скромность, достоинство, доброту, учтивость и благонравие, которые произвели на меня самое приятное впечатление, а четыре аудиенции в королевском дворце, которых я была удостоена, стали одним из наиболее ярких событий моего второго приезда в Корею.

Анатолий Ким

Весна, осень в Корее

Весна

Мне приходилось жить в Корее и преподавать в университетах русский язык и литературу на русском языке — таково было условие. В программе обучения русскому языку была тема «Разговор о погоде». Я заметил, что на вопрос, какое время года они больше всего любят, большинство моих студентов ответило: весну и осень. Предпочтения разделились ровно пополам.

Странное это дело: в разгар сегодняшней весны вспоминать прошлогоднюю. Но ведь всегда самая первая встреча с прекрасным запоминается больше всего. К тому же нынешняя весна, в отличие от прошлой, чье дыхание было ровным и прохладным, безо всяких головокружительных порывов тепла, что-то задержалась в пути.

Конечно же, она красавица, какою всегда была — эта корейская весна-красна; но похоже на то, что в этом году красота ее не столь улыбчива и покоряющее приветлива, как в прошлый раз…

Тогда в лесу вдоль дороги, по которой я обычно гулял утром, первыми расцвели азалии. Кругом были еще не совсем одетые в зелень серые кусты, деревья также стояли в пухлых почках, но без листвы — и вдруг, словно яркие огоньки, вдали вспыхнули и манили взор бледно-лиловые цветы дикой азалии.

Кто-то мне говорил, что азалия символизирует корейскую душу, саму Корею. Не знаю, так ли это или нет, но несомненно одно: душевный характер корейцев сравним с весенним цветением. Когда приходит пора цветения, когда кусты и деревья словно окутываются белыми, розовыми, красными и желтыми облаками — приезжай, заморский гость в Корею и, прогуливаясь под сенью цветущих садов, читай раскрытую книгу души корейского человека.

Праздничные национальные одежды корейских женщин недаром похожи на распустившиеся цветы азалии: лиловые, желтые, красные, бледно-розовые… Старинные праздничные одежды мужчин похожи, стало быть, на цветы магнолии. Перенимая краски, фактуру и блеск лепестков с этих истинных чудес цветения, люди не могли не перенести и некоторых душевных свойств цветов. Ведь у цветов также есть и душа, и своя судьба.

Когда большие, старые сливы украшаются розовыми цветами, словно наполняются радостным сиянием, то видишь воочию и ощущаешь сердцем вечную юность мира. Ожившие груши в садах, растопырившие по сторонам свои корявые ветви, вдруг зажигаются огоньками соцветий, которые горят ровным белым пламенем.

Заморскому гостю надо побывать весною в окрестностях Ансонга, погулять по дорожкам меж яблоневых и грушевых садов от одной деревни до другой… И, встречаясь с редкими прохожими, не идти равнодушно мимо, а вежливо поздороваться и присмотреться к нему, пока судьба дает нам возможность хоть разок встретиться в этой жизни…

И запомни, гость: в это время года душа корейца больше всего похожа на самое себя и раскрыта для всего мира, подобно весенним цветам в саду. Корейский человек — жизнерадостный человек, весенний человек. Человек надежды. Весной, когда каждый кустик и любое дерево покрывается неимоверным количеством чудесных цветов — они не просто цветы для размножения, это еще и огни надежды. Каждый вспыхнувший цветок сливы, груши или магнолии означает: я верю в будущее.

В звездных гороскопах, определяющих характеры людей и предсказывающих будущее, имеются символы: стихии огня, воды, воздуха или земли. Я бы предложил внести сюда еще одну систему символов: принадлежность к времени года. И тогда получилось бы, что корейский человек принадлежит к стихии весны.