Джан

у тебя не от голода душа начинает болеть? - спросил Чагатаев.

- Не от голода, - ответила Айдым. - У меня от чувства... Назар, отчего я чужая?

- Кому ты чужая, Айдым? - спросил Чагатаев.

- Народ жил с нами, а теперь весь раскочевался, - сказала Айдым. - Ты тоже скоро уйдешь, кто тогда меня помнить будет?

- Я от тебя не уйду, - пообещал Чагатаев.

- Назар, скажи мне что-нибудь главное...

Айдым привернула фитиль в лампе, чтобы меньше тратилось керосина. Она понимала - раз есть что-нибудь главное в жизни, надо беречь всякое добро.

- Главного я не знаю, Айдым, - сказал Чагатаев. - Я не думал о нем, некогда было... Раз мы с тобою родились, то в нас тоже есть что-нибудь главное...

Айдым согласилась:

- Немножко только... а неглавного - много.

Айдым собрала ужинать - вынула чурек из мешка, натерла его бараньим салом и разломила пополам: Назару дала кусок побольше, себе взяла поменьше. Они молча прожевали пищу при слабом свете лампы. Тихо, неизвестно и темно было на Усть-Урте и в пустыне.

После ужина Чагатаев вышел наружу, чтобы посмотреть, что сейчас делается в мире, и послушать - не раздастся ли чей-нибудь человеческий голос во тьме... Где теперь бродит Старый Ванька или Кара-Чорма и неужели Молла Черкезов видит свет своими глазами?

Айдым тоже вышла из жилища и позвала Назара:

- Иди спать ложись, а то я огонь в лампе потушу...

- Туши, - ответил Назар, - я потом опять его зажгу.

- Нет, лучше не надо: ты спички будешь тратить! - сказала Айдым. - Ты в темноте ложись...

Айдым ушла в дом... Чагатаев сел на землю и осмотрелся. Слабая ночь шла над ним; ветра не было, звезды изредка показывались на небе - их застил высокий, легкий туман. Снег остался лишь в далеких, возвышенных овражных распадках Усть-Урта, его уже отовсюду согнал ветер и стравило полуденное солнце. А в другую сторону, на юг, лежала бедная, родная пустыня, покрытая пустым небом; иногда, на мгновение, пустыня вдруг озарялась мерцающим неизвестным светом, и там чудились горы, города, население людей, большая влекущая жизнь. Но на самом деле там сейчас спали черепахи, зябло семя прошлогодних трав и мелкий, местный ветер зачинался в песке и ложился обратно в него. Чагатаев сошел вниз, поближе к Сары-Камышу, и окликнул темное пространство. Ему ничто оттуда не ответило, и даже голос его не отозвался обратно, - звук сразу заблудился и исчез.

Чагатаев вернулся домой. Айдым спала под одеялом и больше не слышала ничего, ей снились ее детские сны, и она занята была тем, что видела в самой себе. Назар зажег лампу, наложил в сумку чуреков и оделся в ватный пиджак и шапку-папаху. Затем он приоткрыл одеяло и посмотрел в лицо Айдым, - оно было оживленным, внимательным, и глаза ее, не вполне спрятанные веками, были в движении, следя за тайными событиями в своей душе.

- Айдым, - прошептал ей Чагатаев.

Айдым открыла сначала один глаз, потом другой.

- Спи, Назар, - сказала она.

- Нет, я сейчас не буду, - ответил Чагатаев. - Я пойду народ