Избранное

Он подлил мне кофе, предложил еще торта и кекса с изюмом, отхлебнул кипяченой воды и уселся поудобнее.

— Вас интересует наше учение — учение спиритов? — спросил он.

— Даже не знаю.

— Вы никогда не говорили с усопшими друзьями?

— Нет.

— Никогда не покидали свое тело?

По счастью, я заглядывал в книжки Рагнхейдюр и беседовал с ней о переселении душ. Поняв, как мне показалось, вопрос, я без обиняков ответил, что тело свое никогда не покидал.

— Вы еще так молоды, спиритический опыт редко приходит к тем, кому еще нет тридцати, — отеческим тоном произнес заведующий Управлением культуры и улыбнулся, как бы прощая мне все: и молодость, и отсутствие интереса к учению спиритов, и то, что я не покидал своего тела, и отсутствие опыта в общении с духами. — Вам еще предстоит развиться, — продолжал он. — Вы, Паудль, откуда родом?

— Из Дьюпифьёрдюра.

— Красивое место.

— Да.

— Райский уголок этот Дьюпифьёрдюр, — кивнул он. — А как вам нравится быть журналистом в Рейкьявике?

— Я бы сказал, относительно неплохо, — неуверенно произнес я, повторяя свой ответ, когда он допытывался, как расходится «Светоч».

— У вас хорошее жалованье?

— Да, относительно.

— Нужно будет поговорить с Вальтоуром, чтобы он как следует платил вам. — Сцепив руки, заведующий Управлением культуры уставился в пространство. — Надо, чтобы молодые люди могли себе кое-что позволить: некоторые мелочи делают жизнь красивее и интереснее как для самих молодых людей, так и для, гм, их подруг. Надо, чтобы вам платили минимум двести пятьдесят крон в месяц, раз журнал теперь хорошо раскупается. Нельзя допустить, чтобы способные, одаренные молодые люди были из-за недостатка средств лишены тех радостей, которые дает юность. Молодые годы, гм, — они быстро пролетают и уже никогда не возвращаются.

«Чтобы он как следует платил вам»? Я вздрогнул и удивленно посмотрел на него. Во-первых, я не давал ему оснований считать, что недоволен жалованьем, которое мне платит Вальтоур — мой шеф и благодетель, взявший меня с улицы в момент, когда я был в отчаянном положении. Во-вторых, для меня было полной неожиданностью, что заведующий Государственным управлением культуры считает себя вправе и более того — обязанным вмешиваться в дела «Светоча». «Подруги молодых людей»? Я, естественно, покраснел и очень смутился, ибо передо мной возник образ Кристин — стройной, красивой, золотистой, с очаровательной улыбкой на лице. Почему он так выразился? Прочел мои мысли? Или существо из другого мира рассказало ему о нашей с Кристин тайной помолвке? Когда он назвал меня способным, одаренным молодым человеком и тут же заговорил о радостях, которые дают юные годы, быстро пролетающие и никогда не возвращающиеся, его благожелательность и понимание тронули меня чуть не до слез. Боже милостивый! Если я стану получать двести пятьдесят крон в месяц, то смогу подумать о женитьбе! Но, к сожалению, мне было абсолютно ясно, что у меня нет никаких оснований получать двести пятьдесят крон в месяц. Журналист я никудышный, не могу написать ни одной статьи так, чтобы она пришлась по душе шефу, даже не желаю сочинять тексты к танцевальной мелодии недели.

— Я всегда придерживался взгляда, что молодые люди, если они дельные и добросовестные, должны получать хорошее жалованье, действительно хорошее жалованье. Нужда и безденежье столь же вредны, как и стремление к бездуховному обогащению, стяжательству и расточительности. И то и другое губительно для добродетелей, которые должны быть прочны, как скала… Прошу вас, Паудль, пейте кофе и ешьте.

Я был уже сыт, воздав должное печенью, клубничному варенью, вкусному кексу и другим лакомствам, но голос заведующего был проникнут таким искренним гостеприимством и дружелюбием, что я не устоял и надкусил новое пирожное.

— Опыт подсказывает мне, что всем, даже гениям, очень трудно достигнуть высшей степени духовного развития до тридцатилетнего возраста, если нет полного телесного благополучия. А разве не бывает так, что счастье молодого человека порой зависит от мелочи — например, от жалованья? А разве не бывает так, что для молодого и способного человека крайне существенно, гм, повысится ли его жалованье на сто — или даже на пятьдесят — крон в месяц?

— Конечно, — тихо ответил я.

Заведующий Управлением культуры долго смотрел на меня отеческим взглядом. Потом вдруг беспокойно поерзал в кресле, нахмурился и с важным видом произнес:

— Мы оба — друзья Вальтоура, добрые его друзья, гм, и его интересы нас волнуют. Поэтому мне хочется спросить у вас одну мелочь, разумеется по секрету: Аурдни Аурднасон уже имеет отношение к изданию журнала?

— Что-что?

— Вы, несомненно, знаете депутата альтинга и директора банка Аурдни Аурднасона. Так вот: он уже начал плести сети вокруг «Светоча»?

Я сказал как есть: Аурдни Аурднасона я не знаю, но слышал осенью два его выступления по радио: одно о Хадльгримюре Пьетюрссоне [56], другое о гражданской чести.

— Как часто Вальтоур бывает у него дома по вечерам?

Я пролепетал, что понятия не имею, где шеф бывает после работы.

— Он подумывает продать ему долю в «Светоче»?

— Этого я не знаю, — сказал я, глядя мимо заведующего на торвальдсеновского «Христа». — Э-это только ему известно.

Но заведующий Управлением культуры не сводил с меня глаз.

— По моему разумению, такой шаг был бы крайне неудачен, — отчеканил он и даже сдвинул брови. — Наш друг Вальтоур склонен совершать необдуманные поступки. Этого шага ему делать не следует. Я отношу Аурдни к числу своих близких знакомых и считаю его одар… гм, прекрасным человеком. Однако он никогда не был движим пламенными идеями и никогда не был в первых рядах борцов за национальную культуру. Все, к чему он прикасается, становится дряблым и склизким. Мне не верится, что Вальтоуру может быть полезным союз с человеком, который, готовясь к выступлению о Хадльгримюре Пьетюрссоне, даже не пытается вступить с ним в личный контакт. Да Вальтоур и не нуждается ни в какой поддержке, кроме духовной. Журнал ведь раскупают, как молоко.

Как молоко? Совсем недавно я слышал это сравнение. Но виду не подал, а молча и безучастно допил свой кофе.

Заведующий Управлением культуры еще некоторое время разглядывал меня, затем вздохнул и посмотрел на часы.

— Однако время идет, скоро заседание, а вечером еще одно, — сказал он, поднес платок к лицу, легонько кашлянул и отпил глоток кипяченой воды. — Хочу просить вас передать Вальтоуру, если я не дозвонюсь до него, что жду его у себя дома завтра утром, желательно не позднее половины десятого. И скажите ему, пожалуйста, что дело не терпит отлагательства.

С этими словами он встал и направился к письменному столу, вручил мне выправленную рукопись, а затем выдвинул ящик и с улыбкой спросил, не приму ли я от него маленький подарок — только что вышедший из печати номер «Солнечного света», журнала Общества исландских спиритов, там есть его статейка, маленькая научная заметка о мистическом опыте, что молодым людям, гм, быть может, полезно почитать. С торжественным выражением на открытом лице он проводил меня в прихожую, подал, словно слуга, пальто, похлопал на прощанье по плечу и выразил надежду на скорую встречу.

— Всего вам наилучшего, милый Паудль, всего вам наилучшего.

Едва я оказался на улице, как увидел длинного, тощего человека, который, вытянув шею, большими шагами быстро приблизился к дому заведующего Управлением культуры и как бы ввинтился в дверь.

Консультант по птицеводству из Комиссии по защите от норок, сказал я себе, что это он так торопится?

В конце улицы я остановился и, не в силах совладать с любопытством, извлек рукопись из конверта и прочитал заголовок: «О некоторых подвигах заведующего Управлением культуры». И пошел дальше, размышляя о том, как загадочна человеческая жизнь.

Часть третья