Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы

Градэнига. О, наконец!

Она бросается к решетке и судорожно открывает ее. Входит Лукреция, запыхавшись, тонкая и гибкая; на ней темное платье, голова обернута шарфом, который развевается по ветру. Догаресса схватывает ее за руку и влечет за собою.

Наконец! Я терзала свое сердце; а ты не шла, не шла!.. Говори же, что ты знаешь? Что видела? Что ты слышала? Говори же!

Срывает с нее шарф, закрывающий губы. Лукреция падает на колени.

Ты видела его? Говори! Где он? С куртизанкой?

Лукреция (в испуге). О, светлейшая!..

Входят Орсэола, Катарина, тяжело дыша; быстротой движений они напоминают Лукрецию; на них темные одежды.

Градэнига. А, ты, Катарина? Ты, Орсэола? Идите же! Идите сюда! Говорите!.. Я прикажу вас всех стащить в реку с веревкою на шее, если вы не скажете, где он?.. Он с Пантэей?

Лукреция (бормочет). Нет, светлейшая, я его видела в Джиллиане…

Градэнига (схватывает ее за волосы и сильно ее толкает). Не лги! Зачем ты лжешь?! Говори, Орсэола! Где он?

Орсэола. Да, светлейшая! Я его видела на галере куртизанки, на ее Буцентавре.

Градэнига (отталкивает Лукрецию и привлекает к себе Орсэолу, которая становится на колени). Ко мне, Орсэола! Говори, скажи мне, что ты видела? Вот, возьми!..

Дает ей кольцо.

И ты еще получишь, — сто золотых дукатов!

Орсэола (становится словоохотливой). Да, светлейшая! Я его видела на Буцентавре куртизанки. Он сидел под балдахином перед накрытым столом. Пантэа плясала на столе среди хрустальных кубков и не разбила ни одного. Все чаши были полны до краев; и ее ноги были обнажены, и к ним были привязаны крылышки из жемчугов и гранат, и она плясала танец под названием «Алис», придуманный ею. А он сидел. И он смотрел, смотрел так горячо, склоняясь лицом к столу; и Пантэа своими обнаженными ногами и крылышками касалась полных кубков и волос молодого человека. И напоследок она поставила пятку ему на висок и оставалась так; и тогда он закрыл глаза и побледнел, как полотняная скатерть.

Градэнига (слушает, сидя в кресле, мучительно содрогаясь и волнуясь). Он побледнел… и тогда… Говори, говори!.. Возьми!

Срывает с руки еще одно кольцо и отдает Орсэоле. Лукреция и Катарина делают невольное движение алчности.

Орсэола. Тогда она нагнулась к нему и поцеловала его в губы; и ее пояс разорвался с таким звуком, как струна лютни; и она осталась без пояса.

Градэнига (резким и грозным голосом). И тогда? тогда?

Орсэола. Тогда он вскочил и выпрямился. Его колена дрожали, и весь он дрожал. А она сказала ему, смеясь: «Как холодны твои губы! Где твоя кровь?»

Градэнига (содрогаясь, в непреодолимой тоске). А! она сказала: «Как холодны твои губы!..» Я знаю это, знаю!..

Орсэола. Она говорила это ему в шутку. Он, словно в ярости, протянул руки, чтоб схватить ее, но она быстро отстранилась и соскочила со стола и в миг была далеко от него. И, ради шутки, она пела песенку синьора Александра Страцелла, того, который похитил прекрасную Гортензию у прокурора Контарини:

Словно в ярости, он преследовал ее; она ускользала от него и так легко и ловко, точно продолжала танцевать. И так они бегали по всей галере от кормы до носа; она смеялась, а он скрежетал зубами, словно хотел разорвать ее на части. Ему удалось схватить край ее платья…

Градэнига (сдавленным голосам). И тогда?..

Орсэола. Кусок материи остался у него в руках. Платье разорвалось от шеи до колен. А она смеялась, смеялась. И, пробегая мимо стола, она схватила кубок и плеснула на него вино, крича: «Пей! Твое горло разгорячено!» Вокруг теснились на реке лодки Нобилей, которые всегда сопровождают Буцентавр куртизанки в большом числе; другие усердно гребли веслами, чтобы догнать; и вся река была покрыта лодками. И все люди бросались вперед, чтобы рассмотреть; лодки склонялись на один бок; ключицы касались воды. У всех лица бледнели, глаза загорались и у гребцов и у патрициев. Все протягивали руки, словно чтобы схватить куртизанку и, как в бреду, кричали: «Пантэа! Пантэа!» И такое волнение было в лодках на реке, что Пантэа изумилась и испугалась. И она остановилась…

Градэнига. Тогда?..

Орсэола. Тогда он одним прыжком бросился к ней, словно чтоб пожрать ее. Еще раз она ускользнула от него, но оставила в его руках свою разорванную одежду; и так, без стыда, бросилась на позолоченный нос галеры, отдавая себя горячим взглядам всех. И на теле у нее были только два жемчужных крылышка. А все в жадном бреду кричали: «Пантэа! Пантэа!» Точно то была какая-нибудь богиня. И каждый из этих людей был так опьянен, будто в его объятия упала эта женщина. И гребцы нагибались над бортами лодок, как дикие звери, готовые броситься…

Градэнига. А он, он?..

Орсэола. Несколько мгновений он был неподвижен с ее одеждой в руках. О! Можно было подумать, что он упадет на месте мертвый. Страшно было на него смотреть… Но внезапно он встрепенулся, подстерег Пантэю на носу галеры, метнулся к ней как стрела из арбалета, настиг ее словно сила всех была в его руках. С золотого носа галеры он схватил куртизанку, как хватают знамя…

Градэнига. А!.. Смерть!.. Ад!..

Она содрогается словно в кольцах обвившей ее змеи.

Пентэлла! Пентэлла!..

Пентэлла (с вершины лестницы). Более ста лодок плывут по Бренте… Новые из Физаорэ, из Миры… Я вижу на гербах орлы Малипьера, полосы Гримани, розы Лоредана…

Градэнига. Сойди, Пентэлла!.. Сойди!

Она мечется в ярости и скорби. Потом обращается к женщинам с угрозой в голосе.

И никто из вас не принес мне ни одного ее волоска! О, если она не умрет, то я вас убью всех!..

Пентэлла появляется внизу лестницы, и Градэнига ведет ее и толкает к выходу.

Иди! Беги навстречу славянке! Пусть идет сюда без промедленья. Скажи ей: я ее покрою золотом и драгоценностями; обещаюсь ей все, что я имею. Иди же, беги! Она близко…

Камеристка исчезает за решеткой в саду.

А ты, Лукреция? Ты ничего мне не сказала? Ты, Катарина?

Бросается на широкую скамью, покрытую алыми подушками.

Говорите, говорите!

Она прячет лицо в подушках; по временам вздрагивает от горького рыданья. Служанки нерешительно подходят. Орсэола с улыбкой рассматривает свои пальцы.

Лукреция. Светлейшая! Я также его видела на Буцентавре куртизанки; она пела песню; он ей аккомпанировал на большой тэорбе. Лодки были вокруг, и все затаили дыхание. Она пела римскую песенку:

Катарина. Я тоже его видела, светлейшая! Он сидел перед клавикордом; она лежала на крышке, распустив волосы, их лица были близко. Один из ее локонов обвивал шею молодого человека; он играл на клавикорде, а она пела тихо, почти на ухо ему. И, казалось, оба были беспредельно счастливы…