Девяностые годы

Моррис надеется, что Салли теперь вполне оправилась. Он пришлет ей чек, как только они с Коном продадут синдикату «Карнеги» свои права на участок. А пока он советует Салли брать в долг все, что ей понадобится, в лавочке у Килингтона. У Неда Килингтона любой из старателей всегда мог перехватить что-нибудь в долг, и он, конечно, будет только польщен, если миссис Гауг окажет ему эту честь.

Мистер Килингтон отнесся к предложению Морриса далеко не так восторженно, как тот предполагал, хотя, впрочем, довольно милостиво. Зато он явно повеселел, когда Салли сообщила ему, что собирается открыть столовую под плетеным навесом возле своей палатки и надеется, что через несколько недель будет покупать у него провизию уже за наличные.

Фриско считал, что миссис Гауг не к чему открывать столовую. Она еще не достаточно окрепла, ей не справиться с такой работой, да и Моррису это будет не по душе. Пусть она не беспокоится о том, что делают для нее старатели. Моррис сам все уладит, когда вернется, и, кроме того, любой из ребят почтет за честь сделать все, что в его силах, для миссис Гауг.

— Благодарю вас, мистер Мэрфи, но я вполне здорова, — сказала Салли. — Мне и так уж никогда не отблагодарить друзей Морриса за их доброту. Да и нужно же что-то делать. Если я открою столовую, у меня будет как-то легче на душе.

А Сэм Маллет и Эли считали, что столовая — не такая уж плохая затея. Они пообещали миссис Гауг, что от охотников столоваться у нее отбою не будет, и предложили помочь ей оборудовать помещение. Соорудили стол и скамейки, укрепив их на козлах, поставили вокруг открытого очага загородку из гофрированного железа, а из старых ящиков сколотили еще один столик, чтобы Салли могла на нем стряпать и раскладывать кушанья на тарелки.

Хэннан уже вступал в пору расцвета, оправдывая предсказания некоторых прозорливцев. На Большом Боулдере работало свыше пятисот рудокопов, и участки вдоль всего горного кряжа — от первого отвода вплоть до Хэннанского озера — продавались по бешеным ценам. Участки, на которых никто еще не видел ни песчинки золота, мгновенно скупались и перепродавались на лондонской фондовой бирже за сотни тысяч фунтов. Акции наводняли рынок. Представители немецких и французских фирм также заключали сделки. На местной фондовой бирже и аукционе кишели предприимчивые спекулянты. Все гостиницы были переполнены — найти кров и пропитание становилось все труднее. Приезжим нередко приходилось спать на какой-нибудь веранде, завернувшись в плед, а то и просто на земле под открытым небом.

Старатели с участков, разбросанных вокруг горы Маритана, охотно посещали столовую миссис Гауг, так как раздобыть какую-нибудь пищу в поселке было нелегко; Калгурла помогала Салли подавать на стол и мыть посуду. Все же стряпать на двадцать — тридцать человек завтрак и обед в бидонах из-под керосина оказалось делом куда более хлопотным, чем думала Салли. В летнюю жару это было особенно трудно, тут требовалось неусыпное внимание, но все же Салли справлялась с этим нелегким делом, хотя пыль и мухи доводили ее до исступления. Мухи тучами вились в воздухе, они ухитрялись класть яйца даже в масло, если оно хоть на минуту оставалось открытым, а иной раз внезапно налетал вихрь и погребал обед и обедающих в облаках красной пыли.

Мужчины посмеивались над неудобствами, связанными с принятием пищи в кафе «Вольный воздух», как они его называли. Их добродушные остроты ободряли смущенную Салли, и она весело отшучивалась в ответ. Как-никак Салли в душе гордилась тем, что посетители ее столовой получают самую здоровую и вкусную пищу, какую только можно раздобыть в Хэннане. Все они были ее добрыми друзьями, она старалась для них вовсю. Приятно было видеть, как они, выходя из-под навеса, распускают пояс и удовлетворенно отдуваются.

Ей нравилось, когда кто-нибудь говорил при этом:

— Черт возьми, хорошая была сегодня кормежка, мэм. Я, прямо скажу, наелся до отвала.

Или:

— Миссис Гауг, ребята говорят, что вы самый лучший повар на прииске. Они, кажется, не очень будут возражать, если Моррис застрянет там еще на месяц, другой.

Когда мужчины вставали из-за стола, для Калгурлы нередко оставались одни объедки. Сама Салли так уставала за день, что почти не могла есть. Чашка чаю и кусок хлеба с маслом — вот и все. В последнее время у нее, по-видимому, было что-то неладно с желудком. По утрам ее часто тошнило. А провозившись целый день со стряпней, она и смотреть не могла на еду.

Салли приходилось готовить завтрак чуть свет, чтобы мужчины могли поесть перед уходом на работу; а потом нужно было бежать в лавку, — узнать, не привезли ли свежих продуктов. В полдень Салли удавалось, правда, прилечь на минутку, а потом она вновь принималась за стряпню. Ее энергия и выносливость поражали всех. Худая, как хорек, но всегда веселая, она сумела сделать свою столовую очень популярной среди золотоискателей; неизменно хорошее расположение духа хозяйки привлекало к ней все сердца.

Порой по вечерам, когда Салли кончала убирать со стола и мыть посуду, Фриско снова появлялся у столовой. Растянувшись на траве, он курил, болтал, рассказывал миссис Гауг приисковые новости. Обычно вслед за ним появлялись Сэм Маллет, Тупая Кирка и Эли со своими товарищами.

— Вон идут ваши телохранители, — с усмешкой говорил Фриско, наслаждаясь замешательством Салли.

Салли всякий раз становилось не по себе, когда она вспоминала намеки миссис Баггинс. Да и внимание, которым окружал ее Фриско, по правде говоря, вызывало в ней чувство неловкости. Фриско всегда умел оказать ей какую-нибудь услугу, так что она не могла не испытывать к нему благодарности. Он притащил ей, например, ее трехногое кресло с сиденьем, обтянутым мешковиной. Очень удобное кресло, ничего не скажешь, — так приятно развалиться в нем и отдохнуть после целого дня беготни. Фриско взял у них это кресло, когда они с Моррисом уезжали в Лощину Кона. Теперь, возвращая его, он, к немалому смущению Салли, заявил, что это кресло было самым дорогим его достоянием.

Нередко случалось, что в погребе у Салли появлялись апельсины или виноград — бог весть, как они туда попадали. Салли пробовала благодарить Фриско, но он только смеялся в ответ и говорил, что просто в толк не возьмет — о чем это она? Все мужчины были так удивительно добры к Салли и так рыцарски почтительны, что она понемногу привыкла принимать это как должное.

Не следовало бы, пожалуй, разрешать им все это делать, думала Салли; таскать огромные вязанки хвороста из зарослей и наполнять водой бак. Но носить самой дрова и воду было так трудно! Приходилось волей-неволей принимать эти услуги. Тем более, что старатели помогали ей с такой охотой — Салли даже не нужно было напоминать им, что пора наполнить бак или нарубить дров. Дрова они кололи все по очереди, но воду привозил Фриско в своей повозке, и Салли подозревала, что и все прочие заботы об ее хозяйстве исходили от него.

Это беспокоило Салли, она теперь уже и счет потеряла всем одолжениям, которые он ей делал. «Свита телохранителей» свидетельствовала о том, что Сэма и всех прочих тоже обуревают сомнения по поводу этой день ото дня крепнущей дружбы между нею и Фриско. К чему все это может привести? И Салли изо всех сил старалась показать Сэму и Эли, что ей не менее приятно сидеть и болтать и с ними, и с любым другим старателем.

Нельзя, однако, не признаться, что вечера протекали куда интересней, если приходил Фриско и принимался рассказывать о своих приключениях: о том, как он ходил по морям на паруснике, или пел в опере в Мексике, или искал золото на приисках Калифорнии и Кимберли. И Салли нравилось, когда он приносил гитару и тихонько напевал что-то, перебирая струны, пока остальные мужчины беседовали, обсуждая все, что произошло за день.

Ведь было бы так грустно и одиноко вечер за вечером сидеть одной! Впрочем, Салли, конечно, рано ложилась спать: ведь она вставала с зарей — нужно было успеть приготовить завтрак старателям, чтобы они, как только рассветет, могли отправиться на свои участки. Старатели, зная, что она скучает, забегали к ней по вечерам поболтать, рассказать, что делается в поселке и в тех далеких лагерях, где она побывала. От Морриса больше не было вестей, но Тупая Кирка встретил партию старателей с Лейк-Дарлота, и они рассказали ему, что Моррис и Кон продали свой участок и двинулись вместе с другими к Блэк-Рэйнджу.