Чудеса Антихриста

Но патер Гондо, видя, что огонь разгорелся и изображение всецело в его власти, выпрямился и, сверкая глазами, обратился к толпе.

— Мои бедные дети, — кротко заговорил он. — Вы приютили у себя опасного гостя. Но как могло случиться, что вы не догадались раньше, кто он?

— Что мне думать о вас? — продолжал он строже. — Вы сами говорите, что изображение даровало вам все, о чем вы просили. Так, значит, во все эти годы в Диаманте не нашлось ни одного человека, который просил бы об отпущении грехов и душевном мире?

Возможно ли это? Жители Диаманте просили только о выигрышах в лотерею и урожае, о насущном хлебе, здоровье и деньгах? Он раздавал ведь только земные блага! Никто не молил его о небесной милости.

— Неужели это действительно так? Нет, это невозможно! — радостно проговорил патер Гондо, как бы преисполнившись внезапной надеждой — Я ошибаюсь! Жители Диаманте знают, что я не брошу изображения в огонь, не спросив их согласия. Они ждут только, чтобы я замолчал, и тогда принесут доказательства в пользу изображения.

Теперь многие выступят вперед и скажут: «Это изображение сделало меня верующим!» И другие скажут: «Оно даровало мне отпущение грехов!» и еще другие: «Оно открыло мне глаза на благость Господню!» Они выступят и скажут все это, а я буду отдан на смех и порицание и я вынужден буду признать свое заблуждение и сам снова воздвигну его на алтаре!

Патер Гондо замолчал и, поощрительно смеясь, смотрел на толпу. Сильное движение произошло в толпе слушателей. Многие казалось, были готовы выступить и произнести свидетельства.

Они делали несколько шагов, но снова останавливались.

— Я жду, — сказал патер Гондо, и глаза его просили и звали.

Но никто не выступил из толпы. Вся толпа дрожала от ужаса при мысли, что в этом отношении они не могут стоять за изображение. Никто не решался заговорить.

— Мои бедные дети, — произнес патер Гондо с глубокой печалью. — Вы держали у себя Антихриста, и он приобрел над вами власть. Вы забыли Бога! Вы забыли, что у вас есть душа! Вы думаете только о земном!

Раньше говорили, что жители Диаманте самый благочестивый народ в Сицилии. Но теперь, очевидно, не так. Жители Диаманте рабы этого мира. Может быть, они даже неверующие социалисты, которые любят только землю. Они не могут быть ничем другим. Ведь среди них находился Антихрист!

Когда толпа услышала эти обвинения, она, казалось, получила способность защищаться. Гневный ропот прошел по рядам.

— Изображение святое! — закричал один. — Когда оно въезжало в город, колокола Сан-Паскале звонили целый день!

— Разве они могли звонить меньше, предупреждая о таком несчастье? — возразил монах.

И он с еще большей горячностью продолжал свои нападки.

— Вы слуги нечестивого, а не христиане! Вы служите ему, потому что он помогает вам! Но в вас не покоится дух благодати!

— Он был добр и милосерд, как Христос! — заговорили в толпе.

— Разве в этом-то и не все несчастье? — воскликнул гневно патер Гондо. — Он принял образ Христа, чтобы соблазнить вас! Только таким путем мог он поймать вас в свои сети. Рассыпая на вас дары и милости, он заманил вас в свою ловушку и сделал из вас рабов мира! Или это не так? Может быть, кто-нибудь может опровергнуть это? Может быть, кто-нибудь слышал, как человек, которого нет здесь, молил изображение о милости Господней?

— Он снял с Джеттаторе его злую силу! — воскликнул кто-то.

— Разве Джеттаторе может победить кто-нибудь, кроме равного ему в злой силе? — насмешливо переспросил патер Гондо.

После этого никто не пытался выступить в защиту изображения. Все, что они ни говорили, казалось, только вредило делу.

Многие обращали свои взоры на донну Микаэлу, тоже пришедшую сюда. Она стояла в толпе, все слышала и видела, но ничего не сделала, чтобы спасти изображение.

Она испугалась, когда патер Гондо сказал, что изображение было Антихристом, когда же он доказал, что жители Диаманте молились только о земных благах, ее охватил ужас, и она ни на что не могла решиться.

«Нет, нет! — думала она, — этого не может быть! Она потеряет рассудок, если поверит, что столько лет служила злой силе». Разум ее мутился.

И вера в чудесное вдруг порвалась в ней, как туго натянутая струна.

Мысли ее с безумной быстротой обозревали все чудеса, происходившие с ней, и тщательно проверяли их. Разве было хоть одно доказанное чудо? Это были все случайности и совпадения!

Она как бы распутывала моток ниток. От пережитого лично ею она перешла к чудесам прежних времен. Все только совпадения, самовнушения! А большая часть просто была фантазией!

Разгневанный монах громил толпу страшными словами. Она старалась прислушиваться, чтобы избавиться от своих мыслей. Но все его слова казались ей безумием и ложью.

Но что же происходит с ней? Или она становится неверующей?

Она взглянула на Гаэтано. Он тоже был здесь и стоял на ступенях лестницы около монаха. Его взоры были обращены на нее. И без ее слов он знал, что происходило в ее душе. Но он, казалось, не радовался этому и не торжествовал. Напротив, он словно хотел заставить патера Гондо замолчать, чтобы сохранить в ней хоть крупицу веры.

Но собственные мысли донны Микаэлы не щадили ее. Они безудержно неслись вперед и опустошали ее душу. Целый сияющий мир чудес был в ней уничтожен. Она говорила себе, что никто ничего не знает о небесном и не может знать! С земли на небо несется много вестей, но с неба на землю не доходит никакой вести.

«Но я хочу еще верить в Бога», — думала она и складывала руки, словно желая удержать последнее и самое дорогое.

— Взоры ваши, жители Диаманте, свирепые и злые, — говорил патер Гондо. — В вас нет Бога! Антихрист разлучил вас с Богом!

Глаза донны Микаэлы снова искали Гаэтано.

«Сможет ли он дать какую-нибудь возможность жить такому бедному, ограбленному существу, как я?» — думала она. Ее глаза встретились с его гордо уверенным взглядом. Он прочел в ее прекрасных, умоляющих глазах, как ее потрясенная душа льнула к нему, ища поддержки. Он ни минуты не сомневался, что может сделать ее жизнь прекрасной и богатой.

Она думала о радости, какую всюду вызывало его появление. Она думала о восторге, каким все дышало в ту ночь в Палермо. Она знала, что эта радость родится из новой веры в счастливую жизнь. Могут ли эта радость и эта вера охватить и ее?

Она в тоске ломала руки. Может ли это «новое» быть чем-нибудь и для нее? Или она всегда будет чувствовать себя такой же несчастной, как и в эту минуту?

Патер Гондо наклонился над огнем.

— Говорю вам еще раз! — воскликнул он. — Если хоть один человек скажет, что изображение спасло его душу, я не сожгу его.

Донна Микаэла вдруг почувствовала, что она не может допустить гибели изображения. С ним были связаны воспоминания о прекраснейших днях ее жизни.

— Гандольфо, Гандольфо! — прошептала она. Она только что заметила его возле себя.

— Я здесь, донна Микаэла!

— Не дай ему сжечь изображения, Гандольфо!

Монах во второй и в третий раз повторил свой вопрос.

Никто не выступил на защиту изображения.

Но маленький Гандольфо проскользнул ближе к костру.

Патер Гондо поднес изображение к огню.

Гандольфо как бы невольно согнулся. На губах его мелькнула горделивая усмешка.

Донна Микаэла поняла, что он почувствовал, как теперь все Диаманте принадлежит ему. Горячее усердие монаха делало Гандольфо властителем душ.

Она испуганно оглянулась. Ее взгляды перебегали с одного лица на другое. Происходит ли в душах других людей то же, что и в ее душе? Ей казалось, что да.

— Ты, Антихрист! — грозно произнес патер Гондо. — Никто не заботился о своей душе, пока ты царил здесь! Ты должен быть уничтожен!

И патер Гондо положил отверженного на костер.

Но едва изображение коснулось дров, как Гандольфо выхватил его с костра.

Он поднял его высоко над головой и бросился бежать.

Пилигримы бросились за ним, и по склонам Монте-Киаро погналась дикая погоня.