Столица

— Как,— ужаснулась Элис,— мужчина будет подбирать мне платья?

— Конечно,— ответил Оливер,— добрая половина нью-йоркских женщин советуется с Рэгги Мэном о том, как одеваться.

— Кто же он? Портной?

Оливер сидел, заложив ногу на ногу, на краю канапе При этом вопросе он перестал покачивать ногой, уставился на девушку и, откинувшись на подушки, тихо рассмеялся.

— О господи! —произнес он сквозь смех.— Бедный Рэгги! — Но поняв, что Элис необходимо все растолковать с самого начала, он объяснил, что Регги вовсе не портной, а дирижер котильона и кумир женской части общества. Он — особый любимец и протеже всемогущей миссис де Грэффенрид, о которой Элис, конечно, слыхала,— миссис де Грэффенрид, по общему признанию, первое лицо в высшем обществе Нью-Порта; несомненно, ей предстоит занять первое место и в Нью-Йорке. Оливер и Рэгги были закадычными друзьями. Рэгги ради него даже специально остался в городе, чтобы заняться туалетами Элис. Увидя ее фотографию, он поклялся, что превратит ее в шедевр искусства. А потом миссис Робби Уоллинг устроит для нее бал, и весь мир падет к ее ногам.

— Мы с тобой завтра едем в «Блэк Форест» — охотничий дом Уоллингов,— обратился Оливер к брату.— Ты встретишь там миссис Робби. Надеюсь, ты слыхал об Уоллингах?

— Да,— ответил Монтэгю.— Я не такой уж медведь, как ты думаешь.

— Ну и отлично,— сказал Оливер.— Поедем в автомобиле. Я повезу тебя на своей гоночной машине, для тебя это будет хорошим уроком езды. Отправимся рано утром.

— Хорошо, встану,— сказал Монтэгю. А когда его брат заявил, что будет ждать у входа в одиннадцать часов, он пополнил свои сведения о нью-йоркцах еще одним забавным наблюдением.

Оказывается, в плату за отель включались услуги лакея или горничной для каждого члена семьи, и поэтому, когда был доставлен багаж, приехавшим не пришлось им заниматься. Они отправились завтракать в одну из столовых отеля: зал с высокими колоннами из темно-зеленого мрамора и целым лесом пальм и цветов. Оливер начал составлять меню; брат заметил, что самый скромный завтрак стоит около пятнадцати долларов, и задал себе вопрос, неужели им и дальше придется тратить на еду такие деньги.

Монтэгю сказал, что перед выходом из отеля получил телеграмму от генерала Прентиса: генерал приглашал его поехать вечером на собрание легиона. Монтэгю полушутливо спросил брата, можно ли пойти в старом костюме, на что Оливер серьезно ответил: в данном случае не важно, что он наденет. Там не будет никого заслуживающего внимания, кроме самого Прентиса.

Генерал и его семья занимали видное положение в свете, и это требовало соответствующего с ними обращения. Но Оливер благоразумно воздержался от дальнейших советов, зная, что брат, конечно, заговорит с Прентисом о былых временах и это несомненно будет вернейшим способом завоевать расположение генерала.

После завтрака явился веселый, щеголеватый Рэгги Мэн, очень миниатюрный и стройный, с маленькими ручками, нежным женственным голоском и легкой семенящей походкой. Он был одет для прогулки, в петлице горела ярко-красная орхидея. Пожимая Монтэгю руку, он приподнял ее чуть не до плеча, но когда вошла Элис, с ней он не стал здороваться за руку, а принял позу, воззрился на нее и долго, долго смотрел, потом, подняв от избытка волнения руки, воскликнул:

— О! совершенство, само совершенство! Ну, Олли, ведь я говорил тебе,— прибавил он с живостью,— она достаточно стройна, чтобы носить атлас. К ней пойдет бледно-голубое платье в стиле ампир — и у нее будет это платье, даже если бы мне самому пришлось заплатить за него! Ее волосами можно любоваться без конца! А как сложена! Реваль просто с ума сойдет!

Рэгги тараторил без умолку, затем, взяв девушку за руки, стал поворачивать ее во все стороны, разглядывая фигуру; Элис краснела и смехом пыталась скрыть свое смущение.

— Дорогая мисс Моитэгю, я добьюсь того, что весь Нью-Йорк будет у ваших ног. Олли, ты победил! Победил без единого выстрела! Я знаю человека, будто нарочно созданного для нее,— его отец умирает, и он скоро станет обладателем четырех миллионов в одних только трансконтинентальных. Он красив, как Антиной, и чарует, как Дон-Жуан! Allons! [3] Мы сегодня же можем начать готовить приданое!

Глава третья

Оливер с ними не поселился. У него была при клубе собственная квартира, и он не захотел ее покинуть. На следующее утро, минут на двадцать позднее назначенного часа, он подъехал к отелю, и Монтэгю спустился к нему.

Гоночная машина Оливера была вывезена из Франции и представляла собой сооружение весьма предательского вида: низенькое, длинное и только с двумя сиденьями — открытым впереди и откидным, для механика, сзади. Где бы и когда бы она ни останавливалась, -вокруг мгновенно собиралась толпа.

На Оливере была длинная, до самых пят, черная медвежья шуба, меховые перчатки, шапка и огромные, сдвинутые на лоб защитные очки.

Точно такое же одеяние, предназначенное для брата, лежало на соседнем сиденье.

Чемоданы с заказанными костюмами уже прибыли, и лакей вынес их к машине вслед за Монтэгю.

— Мы не можем взять их с собой, придется доставить поездом,— сказал Оливер. И пока брат застегивал шубу, он дал лакею адрес; затем Монтэгю уселся в машину. Оливер бросил на него через плечо взгляд, включил мотор, и они вихрем помчались по улице.

Дома, в Миссисипи, иногда затевались автомобильные поездки, но обычно они кончались поломкой машины и портили всем настроение.

До вчерашнего дня Монтэгю ни разу не приходилось ездить в автомобиле.

Поездка в этой машине напоминала путешествие во сне. Автомобиль плавно скользил по дороге, стремительно несся вперед, резко сворачивал вправо или влево, потом замедлял ход и останавливался словно по своей воле; казалось, шофер вовсе не управляет им. 'Когда машина пересекала трамвайные пути, пассажиры совсем этого не ощущали, а глубокие выбоины на дороге вызывали едва заметное покачивание. И лишь когда автомобиль рывком, как живое существо, бросался вперед, можно было почувствовать его силу, которая прижимала сидящего к спинке сидения.

Монтэпо казалось, что они мчатся по улицам с бешеной скоростью, лавируя между грузовиками, экипажами, чуть не задевая трамваи, делая самые рискованные повороты.

Оливер будто заранее знал, как поступит тот или иной встречный. Но одна только мысль, что его расчет может оказаться неверным, вызывала у Монтэпо болезненное сердцебиение. Один раз он даже вскрикнул, когда человек бросился в сторону почти из-под колес машины. Оливер рассмеялся и, не поворачивая головы, сказал:

— Ничего, со временем к этому привыкаешь.

Они проехали по Четвертой авеню и свернули к Бауэри.

Поезда надземной железной дороги громыхали над головой, мимо проносились длинные ряды пивных, иллюзион-автоматов, дешевых меблированных комнат и магазинов готового платья. Раза два острый взгляд Оливера замечал впереди синий мундир полисмена, и ом сразу сбавлял ход до установленной скорости. Тогда Монтэпо имел возможность разглядеть жителей этой части города. Был холодный ноябрьский день — пора безработицы, и жалкие бездомные люди бродили по улице, ссутулившись и глубоко засунув руки в карманы.

— Да куда же это мы едем наконец? — спросил Монтэпо.

— На Лонг-Айленд,—ответил Оливер.— Дорога мерзкая, во всяком случае эта ее часть. Но другой пока нет. Со временем у нас будет собственная быстроходная на; земная дорога и нам не придется тащиться сквозь такую толчею.

Не доезжая Вильямсбургского моста, они свернули, по оказалось, что из-за ремонта улицы проезд закрыт. Пришлось обогнуть еще целый квартал, и машина, резко повернув, нырнула в самый центр бедняцкого района. Узкие грязные улицы-ущелья с рядами мрачных домов; ржавые пожарные лестницы, беспорядочно разбросанные повсюду ящики из-под мыла, деревянные корыта, развешенное для просушки белье; малыши, ползающие по ступенькам, узкие крылечки с оравой прыгающих ребятишек, бакалейные лавки, магазины готового платья, пивные и нагромождение вывесок и плакатов на английском, немецком и еврейском языках.