Собрание сочинений в 14 томах. Том I

Писателям буржуазного декаданса в разных его проявлениях противостояла литература американского критического реализма, переживающая в начале XX века период значительного подъема.

Еще в полном расцвете был Марк Твен, первый американский писатель, мужественно и последовательно обличавший преступления американского империализма. Фрэнк Норрис выступил с таким ярким произведением, как «Спрут». В нем широко и правдиво были отражены общественные процессы — массовое разорение фермеров в США, их трагические попытки противопоставить силе монополий свое так называемое «популистское» сопротивление. Начинался творческий путь Т. Драйзера, чьи ранние романы и новеллы появляются в 1900-х годах. С первыми романами — среди них были и «Джунгли» — выступил Эптон Синклер. Новеллы и романы Г. Гарленда, писателя, связанного с «популистами» — демократическим фермерским движением, лучшие рассказы О. Генри, романы Г. Фуллера, повести С. Крейна сливались в могучий поток новой американской литературы, настойчиво, резко, порою с натуралистической грубостью живописавшей неприглядную правду американской действительности.

На этом этапе развития американского реализма Джек Лондон играет очень большую роль. Ему принадлежит один из лучших американских реалистических романов XX века — «Мартин Иден». Он создает, бесспорно, сильнейший американский политический роман «Железная пята», который на общем фоне 1900-х годов был наиболее острым и глубоким антиимпериалистическим произведением американской литературы, выходил по своей проблематике за пределы литературы США, ибо в нем речь шла о дальнейшем кризисе и гибели буржуазной демократии, о диктатуре монополий и о тех силах, которые способны оказать сопротивление империалистической реакции. Лондон и как критик деятельно участвовал в борьбе за укрепление позиций американского реализма. В 1904 году он написал статью о «Спруте» Ф. Норриса. В 1906 году вступился за «Джунгли» своего друга Э. Синклера, стремясь разъяснить американскому читателю значение этой честной и талантливой книги.

Но реализм Лондона отличается от творческого метода других американских писателей-реалистов 1900-х годов — и не только в силу индивидуальных черт Лондона-писателя. Творческий метод Лондона-реалиста иной, чем реализм молодого Драйзера, Синклера, Норриса: в реализме Лондона есть заметное и сильное романтическое начало; и это романтика социальной революции, живая вера в неисчерпаемые силы трудящихся масс, в их будущее.

Были у писателя и падения, и тяжкие неудачи, и горестные заблуждения. Но бесспорно национальное значение Лондона как писателя, чьи лучшие произведения глубоко народны в своей жизнеутверждающей силе и нередко написаны под прямым и непосредственным воздействием освободительной борьбы американских народных масс. Бесспорно между-народное значение этих произведений, звавших к пролетарской солидарности в борьбе против империалистической реакции. И с этого надо начинать рассказ о творческом пути писателя.

Конечно, не сразу Лондон достиг тех вершин художественного мастерства, какими являлись «Железная пята» или «Мартин Иден». Путь к ним был сложен и длителен. Первый период творческого пути Лондона — это 1890-е годы, время, когда Лондон выходит на дорогу большого искусства как автор рассказов об Аляске [8]. В этих рассказах Лондона явственно наметилась тяга к героической теме, свойственная писателю вообще. Но на том этапе подвиг представлялся Лондону прежде всего выражением несокрушимой физической и духовной силы, естественно присущей могучей личности, утверждающей себя в упорной борьбе и с силами природы и с людьми. Однако пафос чудесных северных рассказов Лондона, поражающих своими величественными пейзажами, цельными характерами, острыми ситуациями, — не в борьбе за золото, а в борьбе за человеческие души; человек, совесть которого не замерзает даже тогда, когда термометр показывает пятьдесят градусов ниже нуля, — вот подлинный герой ранних рассказов Лондона. Их прочный успех у советского читателя объясняется прежде всего не авантюрной остротой и даже не столько пафосом приключения, сколько этическим их содержанием, победой благородных и высоких чувств, которые так часто торжествуют у молодого Лондона. Высокие законы дружбы, чистой любви, самоотверженности вознесены писателем над грубой, пьяной, преступной суматохой обогащения, о которой он пишет чаще всего с отвращением. Но было бы неверно не видеть и острых противоречий молодого Лондона, сказавшихся в его ранних рассказах. Если здоровый социальный инстинкт рабочего человека вел его вперед — к созданию прекрасных образов простых, честных людей, способных молча совершить подлинный подвиг, то в другую сторону толкали писателя и буржуазная действительность и сильные влияния буржуазной философии, которые он жадно впитывал, пробираясь трудным путем самоучки от одного модного авторитета к другому, от Спенсера к Ницше.

Знакомство с сухой и внешне эффектной социальной демагогией Герберта Спенсера, к сожалению, так отравило Лондона, что он уже не смог окончательно освободиться от его влияния.

Герберт Спенсер, английский буржуазный ученый второй половины XIX века, считавший себя последователем Дарвина, попытался перенести учение Дарвина об эволюции и естественном отборе в пределы общественной жизни. Это Г. Спенсер тщился доказать сомнительное право так называемой белой расы на господство над другими народами мира, а им предоставлял право либо подчиниться белому человеку, либо вымирать. Свято убежденный в своей объективности, Г. Спенсер вооружал идеологов американского и британского империализма теми «данными», которые затем пускались в ход для обоснования прав на колониальное господство и на эксплуатацию, для создания мифа о расе удачливых капиталистов, призванных командовать расой рабов, неудачливых несчастливцев, которых биологические данные обрекли на прозябание в среде пролетариата. Вслед за Спенсером молодой Лондон подчас склонен был считать рабочий класс «дном» человечества, куда сталкивают всех неудачников и «слабых» «сильные», путем «естественного отбора» пробившиеся к ключевым позициям жизни, к богатству и власти. Зловещие разглагольствования Фридриха Ницше насчет «расы господ» и «расы рабов», его демагогические выпады против буржуазной демократии, которая казалась Ницше слишком либеральной, усиливали воздействие Спенсера, способствовали тому, что бунтарские настроения молодого Лондона нередко устремлялись по ложному пути. Юноше казалось, что мир — страшная и непрекращающаяся драка сильных со слабыми, в которой обязательно и всегда победит сильный. Надо только стать сильным, подмять под себя других — тех, кто слабее, — уж такова их участь. Увлечению подобными идеями способствовало и влияние английского писателя Р. Киплинга. В те годы Киплинг был тесно связан с американской литературой и даже называл своим учителем в искусстве «короткого рассказа» американского писателя Брет-Гарта. Лондон не только высоко ценил мастерство Киплинга, но, к сожалению, поддался воздействию и его глубоко реакционных взглядов на жизнь, на отношения между народами Европы и Востока. Отзвуки подобных взглядов дают себя знать в таких рассказах Лондона, как «Сын Волка». Его герой — бесстрашный американец, уводящий индейскую девушку из вигвама ее отцов, побеждает индейцев в силу того, что он существо якобы «высшего порядка». Недаром индейцы называются «племенем Воронов». Конечно, и ворон — смелый охотник и хищник, но куда же ему против волка! Так предрассудки молодого Лондона раскрываются в символике названий, имитирующих индейские имена и понятия.

Еще резче, еще сильнее комплекс идей Спенсера и Ницше звучит в раннем романе Лондона «Дочь снегов» («А Daughter of the Snows», 1902). Конечно, в этой книге много живой прелести, она заключается и в образе Фроны Уэлз и в героике борьбы против жестокого климата и жестоких нравов, над которыми в конце концов торжествует человечность героев Лондона. Но как отталкивают разглагольствования Лондона насчет избранности белой расы! Как пошло звучат в устах благородной и умной Фроны заносчивые ницшеанские фразы! Пожалуй, так же нелепо выглядит и ее возлюбленный в качестве викинга, эдакой «белокурой бестии», как называл Ницше свой любимый тип представителя «расы господ». На деле все это — американские обыватели, повторяющие по воле молодого писателя громкие слова, которые и для него и для них не вполне понятны.