Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 6

ГЛАВА III БЛАЖЕННЫЙ ЧАС

Час между чаем и ужином; вся усадьба, наполненная сознанием своих добродетелей, отдыхает, погрузившись, в полудрему.

Приняв ванну и переодевшись, Джордж Пендайс, захватив с собой книжку, где записаны ставки, спустился в курительную. Пройдя в уголок, отведенный для любителей чтения и защищенный от сквозняков и постороннего взгляда высокой кожаной ширмой, Джордж удобно расположился в кресле и задремал. Он сидел, склонив голову на руку, скрестив вытянутые ноги, от него исходил нежный запах дорогого мыла, как будто его душа, вкусив наконец покоя, заблагоухала своим естественным благоуханием…

Его сознание, находившееся на грани сна и бодрствования, волновалось возвышенными и благородными чувствами, как бывает после целого дня на свежем воздухе, когда все мрачное, чреватое опасностью отступает на задний план. Он очнулся, услыхав голоса:

— А Джордж недурной стрелок!

— Только во время последнего гона непростительно мазал. С ним была тогда миссис Белью. Птицы тучей летели на него, а он хоть бы в одну попал. Это говорил Уинлоу. После минутного молчания раздался голос Томаса Брэндуайта:

— Женщинам нечего делать на охоте. Вот бы никогда не брал их с собой! Что вы думаете на этот счет, сэр Джеймс?

— Плохое обыкновение, плохое!

Томас Брэндуайт смеется, по смеху чувствуется, что этот человек всегда неуверен в себе.

— Этот Белью совсем сумасшедший. Тут он прослыл «отчаянным». Пьет, как лошадь, а на лошади — сам дьявол. Миссис Белью по части верховой езды не уступит супругу. Я заметил, что в местах, где любят охоту, всегда найдется подобная пара. Худой, плечи подняты, лицо бледное, рыжие усы, глазки маленькие, черные.

— Она молода?

— Года тридцать два.

— Как же это они не поладили?

Чиркнула спичка.

— Два медведя в одной берлоге.

— Сейчас видно, что миссис Белью любит вздыхателей. А погоня за поклонением играет порой скверную шутку с женщинами!

Снова ленивый голос Уинлоу:

— Помнится, был ребенок, но умер. Потом какая-то история; что произошло, так никто и не знает. Но Белью пришлось оставить полк. Говорят, у миссис Белью бывают минуты, когда она жить не может без острых ощущений. Выбирает ледок потоньше и манит к себе мужчину. Горе тому, кто бросится вслед за ней и окажется слишком тяжел: ко дну пойдет, только его и видели!

— Вся в отца, старого Шеритона. Я встречал его в своем клубе — сквайр старой закалки; женился второй раз в шестьдесят, в восемьдесят похоронил бедняжку. «Старый Кларет-Пикет» называли его; имел на стороне детей, как никто другой в Девоншире. Я видел, как он за неделю до смерти играл в пикет по полкроны за очко. Такая кровь. А интересно знать, не слишком ли тяжел Джордж? Ха-ха!..

— Тут, Брэндуайт, смешного мало! До обеда еще есть время. Не сыграть ли нам партию в бильярд, Уинлоу?

Задвигали стульями, зашаркали ноги, хлопнула дверь. Джордж остался один; на щеках пылали красные пятна. Ощущение приподнятости и счастья исчезло вместе с сознанием заслуженного отдыха. Он вышел из своего укромного уголка и стал прохаживаться взад и вперед по тигровой шкуре у камина. Закурил папиросу, бросил, закурил другую.

Катание по тонкому льду! Этим его не остановишь! Вся их вздорная болтовня, насмешки не удержат его. Только раззадоривают!

Бросил и эту папиросу. Было непривычно идти в этот час в гостиную, но он все-таки пошел.

Тихонько отворил дверь: длинная, уютная комната, освещенная керосиновыми лампами. У рояля миссис Белью, поет. Чай уже не пьют, но со стола еще не убрано. В оконной нише играют в шахматы генерал Пендайс и Би. В центре комнаты, у одной из ламп, леди Молден, миссис Уинлоу и миссис Брэндуайт, лица обращены к роялю, и каждая как будто говорит: «Мы славно беседовали, как бестактно было мешать нам!» У камина, расставив длинные ноги, стоит Джералд Пендайс; немного поодаль, устремив темные глаза на Элин Белью, миссис Пендайс с работой в руках; у самых ее ног, на краешке юбки, дремлет дряхлый скайтерьер Рой.

Когда бы я, целуя, знал,

Что не сулит любовь добра,

Я б сердце скрыл в ларце златом,

Замкнул ключом из серебра.

Увы, увы, любовь мила

Лишь миг, покуда молода.

Но минет год, она пройдет

Росой исчезнет навсегда [1].

Вот что услышал Джордж. Звуки песни трепетали и сливались с аккордами прекрасного, но немного разбитого рояля; сердце Джорджа дрогнуло и заныло. Он смотрел на миссис Белью, и, хотя не был любителем музыки, в глазах его появилось выражение, которое он поспешил скрыть.

В центре комнаты что-то сказали. Стоявший у камина Джералд воскликнул:

— Благодарю, чудесно!

У окна раздался громкий голос генерала Пендайса: — Шах!

Миссис Пендайс, уронив слезу на вышивание, взялась за иглу и ласково проговорила:

— Спасибо, дорогая, вы поете восхитительно! Миссис Белью встала из-за рояля и села подле нее.

Джордж подошел к сестре. Он, вообще говоря, не терпел шахмат, но отсюда, не привлекая внимания, мог смотреть на миссис Белью.

В гостиной царил сонный покой, в камине, распространяя приятный смолистый запах, потрескивало только что подброшенное кедровое полено.

Голоса его матери и миссис Белью (Джордж не слышал, о чем они говорят), шушуканье леди Молден, миссис Брэндуайт и Джералда, перемывающих косточки соседям, бесстрастный голос миссис Уинлоу, то соглашающейся, то возражающей, — все это слилось в один монотонный, усыпляющий гул, время от времени нарушаемый возгласами генерала Пендайса «Шах!» и восклицаниями Би «Ах, дядюшка!».

В душе Джорджа закипал гнев. Почему все они так счастливы, довольны, когда его пожирает неугасимый огонь? И он устремил свой тоскующий взор на ту, в чьих силках он безнадежно запутался.

Неловко двинувшись вперед, он задел столик с шахматами. Генерал за его спиной пробурчал:

— Осторожнее, Джордж… А если пойти вот так…

Джордж подошел к матери.

— Покажи, что ты вышиваешь, мама?

Миссис Пендайс откинулась на стуле, протянула ему свою работу и улыбнулась удивленно и радостно:

— Дорогой, ты в этом ничего не поймешь. Это вставка к моему новому платью.

Джордж взял вышивание. Он и в самом деле ничего не понимал, но вертел его в руках так и этак, вдыхая теплый аромат женщины, которая сидела рядом с его матерью и которую он любил.

Нагнувшись над вышиванием, он коснулся плеча миссис Белью; она не отодвинулась и чуть прижалась к его руке, отвечая на его прикосновение. Голос матери вернул Джорджа из небытия.

— Осторожней, дорогой, здесь иголка! Так мило с твоей стороны, но, право…

Джордж отдал работу. Глаза миссис Пендайс светились благодарностью. Первый раз сына заинтересовало ее занятие.

Миссис Белью веером из пальмовых листьев прикрыла лицо, как будто от огня камина. И тихо произнесла:

— Если мы завтра выиграем, Джордж, я вам вышью что-нибудь.

— А если проиграем?

Миссис Белью подняла голову, и Джордж невольно встал так, чтобы заслонить от матери ее глаза: такая колдовская сила струилась из них.

— Если мы проиграем, — повторила она, — тогда все будет кончено, Джордж. Мы должны выиграть.

Он невесело усмехнулся и быстро перевел глаза на мать. Миссис Пендайс делала стежок за стежком, но лицо у нее было печальное и чуть испуганное.

— Грустная была песенка, дорогая, — проговорила она.

Миссис Белью ответила:

— Но в ней правда, не так ли?

Джордж чувствовал на себе ее взгляд, хотел было ответить взглядом и не мог: ее глаза, смеющиеся, угрожающие, мяли его, вертели во все стороны, как он сам только что вертел вышивание своей матери. И снова по лицу миссис Пендайс скользнул испуг.

Громкий голос генерала всколыхнул тишину:

— Пат? Чепуха, Би… Ах, черт возьми, ты, кажется, права!

Усилившееся гудение в середине комнаты заглушило слова генерала; Джералд, подойдя к камину, подбросил в огонь еще одно полено. Клубом вырвался дым.