Избранное

Через два дня снова появились улитки.

Ночью шел дождь; в такую погоду виноградные улитки обычно вылезают из своих укрытий: им легче ползать по влажной траве. Барышнин муж еще неделю назад отыскал на чердаке разбитую оплетенную бутыль; осколки он кропотливо, не жалея труда, выковырял по стеклышку, и пустая плетенка стала теперь садком для улиток; он насобирал уже с полплетенки.

Сейчас он пытается подкормить свою живность. Сует им на пробу лепестки роз.

Юлишка тоном человека, которому невтерпеж молчать при виде столь несусветного невежества, заявляет:

— Не едят они этого.

— А что они едят? Чем лучше их кормить? Когда они не на воле…

— Изволили знать господина Коложа?

— Кто это?

— Да он тоже вроде вас все больше по заграницам разъезжал. В Фехерваре был директором банкирского дома. Так вот, господин Колож накажет, бывало, капустных листьев нарезать мелко-намелко и морковной ботвы — тем и кормил улиток. А держал их в большом корыте.

— Все-то вы знаете, Юлишка! Уж наверное, вы и жарить их умеете? Господин Колож как их готовил?

— И не спрашивайте! Он только покажется с ними на кухню, еще и дверь не успеет за собой захлопнуть, а я сразу — шасть за порог!

Вот и сейчас она поспешно уходит.

Один из зятьев Юлишки служит матросом на пароходике, он же проверяет там билеты.

На голове у него красуется «адмиральская» фуражка, но, если жара идет на подъем, а поток пассажиров на убыль, да и те, что есть, сплошь все друзья-приятели, матрос несет вахту босым.

— Я слышал, товарищ, вы хотели, чтоб мама сготовила вам улиток? — спрашивает он.

— Ну уж нет, этой чести я ей не уступлю. Особенно теперь, когда я обзавелся поваренной книгой о съедобных улитках!

— А мама-то наша, уж кому она только не плакалась. Как есть всю деревню перебаламутила.

— Напротив, она, наверное, старалась унять пересуды. Вот и жене пересказывала всякие слухи о моей охоте на улиток.

— Ну а кто эти слухи-то распускает? Кто, кроме мамы, мог узнать, чего это выискивает товарищ в своем собственном саду? — торжествующе вопрошает Адмирал, подворачивая штанины и погружая ноги в ведро с водой; вода ему требуется, чтобы время от времени окатывать безлюдную палубу.

Улитки никак не сползают с повестки дня.

Прошло три недели, в доме затеяна большая стирка.

Над корытом, установленным в тени старой сосны, хлопочут две женщины, обе трудятся в полнейшем душевном согласии, час за часом. Юлишка будто и не стирает вовсе, а месит тесто. Высоко засучив рукава, заталкивает она в корыто хлопья мыльной пены, которая вздымается горой и даже свешивается через края. А напротив Юлишки — девочка, дочка Барышни, ведь Барышня, к слову сказать, вот уже десять лет как замужем. Вооружившись длинной камышиной, девочка усердно дует, старается запустить в воздух гирлянду мыльных пузырей.

Бывают моменты, когда Юлишке кажется, что эта малышка в доме — существо чужеродное. Но как ни суди, а девчушка по праву относится к чтимой семье, она — ее кровь от крови, попала сюда, как говорится, на законном основании. А может статься, что Юлишке эта девочка вдвойне дороже: ведь она — зеница ока для той, кто для Юлишки — свет в окошке.

К корыту приближается муж Барышни.

Юлишка наклоняется к девочке:

— Ну-тка, посторонитесь малость, кровиночка моя.

Юлишка слегка туговата на ухо, и потому шепот ее поражает слух метров с пяти. Барышнин муж останавливается возле корыта. Услышанную фразу он воспринимает так, будто Юлишка хочет доверительно сообщить ему что-то. Но тут же и забывает обо всем на свете, засмотревшись, как вздымаются один другого выше эти Монбланы мыльной пены.

Юлишка не такая, чтобы первой заговорить с мужчинами. Сейчас, однако, она вынуждена пойти на это.

— Правду ли сказывают, будто вы изволили выписать поваренную книгу?

Специальность Барышнина мужа — постигать сокровеннейшие движения человеческих душ. Мгновенно проносится у него в голове, как это может быть истолковано Юлишкой: выписать поваренную книгу в дом, куда вхожа — пусть раз в две недели, пусть ради стирки — повариха, в прошлом стряпавшая для знатных господ.

Но такого поворота и господин писатель не предвидел: на глазах у Юлишки блестят слезы!

Даже идущее из глубины сердца желание Барышня стесняется высказать как свое собственное. Поэтому разговор с Юлишкой она начинает так:

— Мужу не нравится, Юлишка, когда к маленькой девочке обращаются на «вы».

Юлишка отмалчивается.

— Еще в прошлом году вы говорили ей «ты»; мужу хотелось бы, чтоб вы и впредь к ней так обращались.

— Маленькая Барышня тоже говорит мне «вы».

— Но так и должно быть! Ведь она вам во внучки годится! — пытается возразить мать маленькой Барышни.

Затем, чтобы расположить к себе Юлишку, отступается даже от собственного мужа вместе со всеми его присными.

— Уж так он приучен у себя дома, в пусте, откуда он родом.

Глаза у Юлишки мечут стрелы, когда она слышит это «у себя в пусте». Уж кто-кто, а она-то знает, что такое пуста. Жила там в стряпухах при барской усадьбе. Сама интонация ее голоса — отравленная стрела:

— Может, кто другой и приучен, а мне к этакому ни в жизнь не привыкнуть!

Барышня беспомощно озирается по сторонам, потом заглядывает в глаза Юлишке. Она улыбается, но улыбка ее — сама мольба.

Мольба тщетная.

— Значит, впредь будете говорить ей «ты»?

У Юлишки в запасе еще один убийственный аргумент. Она извлекает его со строгим и колким прищуром, как матерый душегуб — нож. И вонзает инстинктивно по самую рукоятку.

— Барышне я тоже «тыкала», да не дольше, как до седьмого годика.

Вечером Барышнин муж дает волю накипевшей страсти:

— Что кроется в самом глубоком, самом потаенном уголке души семидесятилетней прачки? Дух князя Тасило Фештетича! [4] Но чтобы его туда занесло в поисках вечного пристанища — нет, даже я этого не мог предположить, хотя более надежного прибежища и не сыскать, это уж точно. Черт побери! Как видно, мир и вправду не переделаешь!

— Сгоряча, во всяком случае, трудно.

— Сгоряча! А ты знаешь, что выкинул наш Тасило сегодня после обеда?

— Что же?

— Когда ты рядом, она говорит девочке «ты», а с глазу на глаз продолжает ей «выкать».

— Старая она…

— Это ничуть не оправдание.

С раннего утра и допоздна в доме все трудятся. Вот и сейчас, помимо Барышни, неустанно хлопочет по хозяйству одна из бабушек. С головой погружена в работу и тетка, она же — крестная мать. Не присядет, снует по делам невестка; невестки в доме часто меняются, не уступая одна другой в деловитости. И наконец, не менее усердно трудится и дочка Барышни.

Эти постоянные хлопоты пяти-шести женщин пятикратно усугубляют в глазах Юлишки явное бездельничанье единственного в доме мужчины.

Ведь, если разобраться, чем он, собственно, занимается начиная с утра, с того момента, как выходит из своей комнаты?

Со страдальческим видом слоняется по дому, жадно высматривая, не надо ли чего починить, поправить: защелку у двери, электроплитку, свою авторучку, кофейную мельницу, или насадить рукоятку какого ни есть инструмента. Если надо — полудня прокопается. А не надо? Совсем ничего не надо? Тогда физиономия его отражает еще горшие муки, и обреченной походкой, будто к зубному врачу, он плетется в верхний сад, что за домом.