Молодые люди

Бернара заменили другим. Их все же одиннадцать. Они не считались с опасностью ни днем, ни в бессонные ночи. Однажды к ним пришел человек. Уполномоченный из центра. И повел очень серьезный разговор. Их просили выполнить особую работу. Сначала они упирались. Тогда тот, здоровый краснощекий _тип с седеющими волосами и крепким затылком, в темной полотняной рубашке, ее ворот, казалось, вот-вот задушит его, объяснил им, как обстоит дело. Кто-нибудь должен выполнить эту работу. Если бы у всех были слабые нервы… В таких случаях на карту поставлена всеобщая безопасность. У них ничего не предпринимают, если все не уверены, что это необходимо, только когда есть точные доказательства. Их группа на хорошем счету, она работает серьезно. Считают, что на нее молено положиться. Франция. Он ушел. Они согласились. Да разве можно было не согласиться? И Ги был согласен, но спать не мог. Ночью, когда он встал, потому что замерз, огонь затухал, а товарищи, завернувшись в одеяла, мерно дышали во сне, он увидел Марселя, стоявшего на часах и глядевшего на него.

– Ты тоже думаешь об этом? – шепнул он.

– Да, – ответил тот, – но не так, как ты.

Этот Мартини, итальянец, когда за ним приехали боши – шесть человек на машине, – ушел от них прямо из-под носа: они его не знали в лицо. Он был у пекаря в П. и вышел от него, скручивая сигарету. Это была старая история: после вольта Муссолини в газетах появился призыв к итальянцам, они должны явиться в Валанс, то ли чтобы завербоваться, то ли… поди знай для чего? Итальянец оставался на месте и спокойно валил себе деревья. Одиночество, надо думать, было ему в тягость, говорили, что он известный юбочник. Но его нетрудно поставить на место, хоть он и смахивает на сатира.

А теперь он скрылся среди холмов – поди поймай его. Пришла весна, дивная весна, расцветшая на развалинах и гнили войны, и потому, верно, такая прекрасная. И житель лесов исчез среди лесосек и желобов для спуска бревен, по которым бежали ручьи под желтоватыми почками на блестящих черных ветвях.

Офицер допросил четырех или пятерых свидетелей и зашел в мэрию; он узнал, что этот Мартини Джузеппе родился в… постойте, в 1908 году в Поджибонси, что он имел ружье и хвастался им при свидетелях, что он помогал мятежнику… передал ему поношенную синюю куртку, принадлежавшую… Они ушли не солоно хлебавши.

Что это были за птицы? Три-четыре дня спустя перед гостиницей остановилась роскошная черная машина с немецким номерным знаком WH. В ней сидели шофер и двое штатских. Они спросили, как им проехать. Хотели видеть Элизе. Люди замялись, не спешили с ответом, тогда один из них вынул револьвер и сказал:

– Гестапо…

Элизе не было дома, его сестра готовила сыр и разливала сливки с козьего молока из кувшина в формы. Когда вошли эти господа, она остолбенела. Они сказали:

– Это ваш брат, правда? Он хотел нас видеть?

Они здорово говорили по-французски, эти фрицы, она настаивала на этом позднее, когда рассказывала о них. И тут вернулся Элизе. Они увидели, как он вошел, маленький, черный, с всклокоченными волосами, узкоплечий, в кожаной куртке, и переглянулись: они, видно, не ожидали, что он такой щуплый.

– Вы искали меня, господа?

– Мы получили ваше письмо. И хотели бы с вами поговорить…

Элизе просиял. Наконец-то, наконец его принимают всерьез. Ради него побеспокоились три человека… Приключение, приключение…

– Вы можете поехать с нами?

Одна форма со сливками упала на пол, фу, какая гадость!

Элизе и не подумал помочь сестре, он торжествовал. Она извинилась перед ними и шепнула брату:

– Ты и вправду им написал?

Он не удостоил ее ответом. С какой готовностью он последовал за ними… А какой взгляд бросил своей застывшей в ужасе сестре… Дуреха.

На улице трепетная весна была пронизана солнечными бликами и легкими тенями. Пришло время бегать по холмам, бродить по полям, где пробивается первая травка, время песен и свиданий, время птиц на еще голых ветвях деревьев…

В машине, сидя между двумя приезжими, Элизе дал себе волю и говорил, говорил. Он объяснил им свое положение в П. Глупые люди нисколько его не опасаются, так что он может все узнавать. Такой-то снабжает продуктами подпольщиков, другой приютил парашютиста, третий – коммунист. Вы знаете папашу Рапена, того, что отдал свой дом макизарам? Его сын по-прежнему поддерживает с ними связь, он врал, когда уверял, будто не знает, кому сдавал свой дом… А возле кладбища прячутся евреи…

Здешней молодежи пробираться в маки помогает шорник. Не в то маки, что вы сожгли… то было маки для богатых, они идут в небольшие плохо вооруженные группы, их легко уничтожить… Здесь у молодежи передовые идеи. Антимилитаристы, понимаете ли…

Элизе старался наверстать упущенные годы молчания, презрения и одиночества. Да, он мог бы поступить в местную полицию, но лучше иметь дело с господом богом, чем с его святыми, правда ведь? Взять хотя бы болвана Мартини, я-то хорошо знал этого дровосека. Найти его ничего не стоило, держу пари, что он спрятался у Шеваля, продавца быков, они очень дружили… Не надо было приезжать за ним так в открытую. Я писал об этом в моем первом письме. Вы получили второе? До сих пор я не решался давать свой адрес. Но когда увидел, что они приехали за Мартини… Я решил, что лучше рассказать вам все лично. Вы не заставили себя долго ждать. Во втором письме…

– В этом? – спросил один из приехавших, черноволосый. Элизе узнал письмо.

– Да, это второе. Но я приготовил еще одно, вот, подождите-ка, подождите…

Он шарил по карманам, не находя письма, наконец нашел его у себя в бумажнике, где почему-то хранил и свою фотографию, снятую в день первого причастия.

Белокурый по ошибке взял вместе с письмом и фотографию и машинально прочитал под снимком, на бумаге «сепия» с золотой каемкой, фразу из Священного писания: «Пустите детей приходить ко мне». И поспешно вернул хозяину этот благочестивый сувенир, оставив у себя письмо с надписью «В комендатуру, Баланс». Никаких сомнений, это был тот же почерк, тот же адрес, что и на том письме, которое им передали.

– Вы увидите, – сказал Элизе, – я приложил список всех голлистов, всех, кто ловит Лондон… О, они не стесняются. Послушали бы вы сами вечером в четверть десятого!

Они только что проехали подъем, где дорога сужается, как бы стиснутая ущельем. В этом месте макизары не раз «реквизировали» автомашины. Затем дорога снова спускается в долину и петляет, петляет, петляет… Первые листья, и воздух такой мягкий и влажный. Черноволосый положил руку на плечо шофера. Машина остановилась.

– Здесь нам будет удобнее поговорить.

Элизе сопротивлялся, но они его подталкивали. Он хорошо знал это место, где дорога шла по краю оврага, не очень глубокого, но с обрывистым склоном, поросшим акациями; акация скоро зацветет и зальет своим необыкновенным ароматом это пока еще мрачное место.

– Что же это такое? Послушайте, господа!

Они вынули револьверы. Голос Элизе замер у него в горле. Он еще не понимал. Только через несколько секунд он испугался, почувствовал смертельный страх. На него было неприятно смотреть, он весь позеленел. Они подтолкнули его ближе к краю обрыва. Они ничего не объясняли. Это было ни к чему. Ноздри Элизе раздувались, словно он тщетно пытался вдохнуть запах акаций. Белокурый заметил на них крошечные капельки пота. Мечта Элизе вдруг слилась с реальностью, с ужасной реальностью. Приключение.

Они выстрелили одновременно, и пули их скрестились. Когда убитый упал, они взглянули друг на друга. Белокурый совсем побелел.

– Что же ты хочешь? – сказал другой. – Что надо, то надо. Помоги-ка мне…

Ги помог Марселю. Один взял за ноги, другой под мышки. Они раскачали и бросили мертвого в овраг. Было видно, как он катился вниз, потом остановился. Какой мягкий воздух, и скоро зацветет акация. Внизу осталось только темное пятно среди травы и щебня.

Марсель набросал носком ботинка немного земли на маленькую лужицу крови. На свежей траве висело несколько алых капелек.