Женский портрет

– Мадам Мерль! – воскликнула девочка негромким своим голоском.

Посетительница было смешалась на миг, но тут же вновь обрела всю обворожительность своих манер.

– Да, это мадам Мерль приехала поздравить тебя с возвращением.

И она протянула обе руки девочке, которая тотчас подошла к ней и подставила лоб для поцелуя. Обласкав эту частицу ее прелестной маленькой особы, мадам Мерль повернулась к монахиням и одарила их улыбкой. Почтенные сестры ответили на ее улыбку низким поклоном, опустив глаза долу, дабы не видеть царственно великолепной женщины, которая, казалось, принесла с собой весь блеск мирской жизни.

– Эти добрые женщины привезли мне дочь и теперь возвращаются в монастырь, – пояснил джентльмен.

– Ах, вы уезжаете в Рим? Я недавно оттуда. Там сейчас чудесно, – сказала мадам Мерль.

Монахини, продолжавшие стоять, заложив руки в рукава, приняли это замечание без возражений, а хозяин дома спросил гостью, давно ли она из Рима.

– Мадам Мерль приезжала ко мне в монастырь, – вставила девочка, прежде чем та, которой был адресован вопрос, успела на него ответить.

– И не раз, Пэнси, – заявила мадам Мерль. – Ведь в Риме я твой самый большой друг. Не так ли?

– Мне лучше всего запомнилось ваше последнее посещение, – отвечала Пэнси, – когда вы сказали, что мне пора распроститься с монастырем.

– Вот как? – заинтересовался отец девочки.

– Право, не помню. Наверно, мне просто захотелось сказать ей что-нибудь приятное. Я уже целую неделю во Флоренции. А вы так и не навестили меня.

– Я не преминул бы посетить вас, если бы знал, что вы здесь. Но откуда мне было знать? Разве что по наитию. Хотя, полагаю, мне следовало почувствовать это. Не угодно ли сесть.

Эти реплики как с той, так и с другой стороны были произнесены особым тоном, приглушенным и нарочито спокойным – правда, скорее по привычке, чем по необходимости.

– Вы, кажется, намеревались проводить ваших гостей, – сказала мадам Мерль, ища глазами кресло. – Не стану нарушать церемонию прощанья. Je vous salue, mesdames, [89] – прибавила она по-французски, обращаясь к монахиням с таким видом, словно отсылала их прочь.

– Мадам Мерль – наш большой друг, – пояснил хозяин дома. – Вы, должно быть, не раз видели ее в монастыре. Мы всегда прислушиваемся к ее советам, с ее помощью я и решу, возвращаться ли моей дочери после каникул в монастырь.

– Надеюсь, вы решите в нашу пользу, мадам, – смиренно сказала сестра в очках.

– Мистер Озмонд шутит: я ничего не решаю, – сказала мадам Мерль таким тоном, который позволил принять ее слова тоже за шутку. – У вас, несомненно, превосходный пансион, но друзья мисс Озмонд не должны забывать, что она предназначена для жизни в миру.

– Как раз это я и сказала мосье, – отвечала сестра Катрин. – Мы и хотим подготовить ее для жизни в миру, – добавила она негромко, переводя взгляд на Пэнси, которая, стоя поодаль, внимательно разглядывала элегантный туалет мадам Мерль.

– Слышишь, Пэнси? Ты предназначена для жизни в миру, – сказал отец девочки.

Девочка на мгновенье остановила на нем свой ясный взгляд.

– А не для жизни с тобой, папа?

Папа ответил коротким смешком:

– Одно другому не мешает! Я человек мирской.

– Позвольте нам откланяться, – сказала сестра Катрин. – Будь доброй и послушной, Пэнси. А главное – будь счастлива, дитя мое!

– Я, конечно, опять приеду к вам, – отвечала Пэнси, бросаясь вновь обнимать монахинь, но мадам Мерль прервала эти излияния чувств.

– Побудь со мной, дитя мое, а папа проводит почтенных сестер, – сказала она.

Взгляд Пэнси выразил разочарование, но она не посмела возражать. Послушание, очевидно, уже настолько вошло в ее плоть и кровь, что она подчинялась каждому, кто говорил с ней повелительным тоном, и пассивно наблюдала, как другие распоряжаются ее судьбой.

– Можно, я провожу maman Катрин до экипажа? – осмелилась чуть слышно попросить она.

– Мне было бы приятнее, если бы ты осталась со мной, – сказала мадам Мерль, между тем как мистер Озмонд распахнул дверь и монахини, вновь отвесив низкий поклон оставшейся в комнате гостье, проследовали в переднюю.

– Да, конечно, – ответила Пэнси и, подойдя к мадам Мерль, протянула ей свою ручку, которой эта леди тотчас завладела. Девочка отвернулась и посмотрела в окно полными слез глазами.

– Я рада, что тебя научили слушаться, – сказала мадам Мерль. – Хорошая девочка всегда должна слушаться старших.

– Я всегда слушаюсь, – с живостью, чуть ли не с гордостью, словно оечь шла об ее успехах в игре на фортепьяно, отозвалась Пэнси и тут же еле слышно вздохнула.

Мадам Мерль положила ее ручку на свою холеную ладонь и принялась, придерживая, рассматривать весьма придирчивым взглядом. Однако ничего дурного не обнаружила: ручка была нежная и белая.

– Надеюсь, в твоем монастыре следили за тем, чтобы ты не ходила без перчаток, – сказала она, немного помолчав. – Девочки обыкновенно не любят носить перчатки.

– Раньше я тоже не любила, а теперь люблю, – отозвалась Пэнси.

– Вот и превосходно. Я подарю тебе дюжину пар.

– Спасибо, большое спасибо. А какого цвета? – с интересом спросила девочка.

Мадам Мерль помедлила с ответом.

– Разных немарких цветов.

– Но красивых?

– А ты любишь красивые вещи?

– Да. Но не слишком, – сказала Пэнси с ноткой самоотречения в голосе.

– Хорошо, они будут не слишком красивыми, – сказала мадам Мерль, посмеиваясь. Взяв девочку за другую руку, она притянула ее к себе и, пристально посмотрев на нее, спросила:

– Ты будешь скучать по maman Катрин?

– Да… когда буду вспоминать о ней.

– А ты постарайся о ней не вспоминать. Может быть, – добавила мадам Мерль, – у тебя скоро будет новая матушка.

– Зачем? Мне не нужно, – сказала Пэнси, снова вздыхая украдкой. – В монастыре их было у меня больше тридцати.

В передней раздались шаги мистера Озмонда, и мадам Мерль поднялась, отпустив девочку. Мистер Озмонд вошел, закрыл за собою дверь и, не глядя на мадам Мерль, поставил на место несколько сдвинутых стульев. Гостья наблюдала за ним, ожидая, когда он заговорит. Наконец она сказала:

– Почему вы не приехали в Рим? Я полагала, вы захотите забрать Пэнси сами.

– Естественное предположение, но, боюсь, я уже не впервые обманываю ваши расчеты.

– Да, – сказала мадам Мерль, – я знаю вашу строптивость.

Еще какое-то время мистер Озмонд продолжал расхаживать по комнате, благо она была такая просторная, делая это с видом человека, хватающегося за любой повод, чтобы избежать неприятного разговора. Однако вскоре все поводы оказались исчерпанными – он мог разве что углубиться в книгу – и ему ничего не оставалось, как, остановившись и заложив руки за спину, обратить взгляд на Пэнси.

– Почему ты не вышла проститься с maman Катрин? – резко спросил он по-французски.

Пэнси в нерешительности взглянула на мадам Мерль.

– Я попросила ее остаться со мной, – сказала гостья, снова усаживаясь, но уже в другое кресло.

– С вами? Тогда, конечно, – согласился он и, тоже опустившись в кресло, взглянул на мадам Мерль; он сидел, чуть наклонившись вперед, уперев локти в концы подлокотников и сцепив пальцы.

– Мадам Мерль хочет подарить мне перчатки, – сказала Пэнси.

– Об этом вовсе не нужно рассказывать, дорогая, – заметила мадам Мерль.

– Вы очень добры к ней, – сказал Озмонд. – Но у нее, право, есть все, что нужно.

– Мне думается, с нее уже достаточно монашек.

– Если вам угодно обсуждать этот предмет, я отправлю ее погулять.

– Пусть она останется с нами, – сказала мадам Мерль. – Поговорим о чем-нибудь другом.

– Я не буду слушать, если мне нельзя, – предложила Пэнси с таким чистосердечием, что не поверить ей было невозможно.

– Можешь слушать, умница моя, – ответил отец, – ты все равно не поймешь.

Тем не менее девочка перебралась поближе к открытой двери, из которой виден был сад, и устремила туда тоскующий взгляд своих невинных глаз, а мистер Озмонд, обращаясь к гостье, сказал без видимой связи с предыдущим: