Современная вест-индская новелла

Я был четвертым ребенком у отца с матерью и вторым сыном по старшинству. Мир изменился, пока я рос. Я видел, как сверстники уезжают, чтобы получить образование, и возвращаются большими людьми, и понимал, что остаюсь за бортом жизни. Я понял, как много потерял оттого, что вынужден был бросить школу, и решил, что такое не должно повториться с моим младшим братом. Я чувствовал, что смотрю куда дальше своих родных, а они твердили мне, что я слишком близко принимаю все к сердцу. Но я знал одно: я теперь за них за всех в ответе. У меня появилось честолюбие и стыд за них. Честолюбие — оно сродни стыду, а стыд всегда неразлучен с тайной, от которой, как известно, хорошего не жди. Даже сейчас, когда тайны больше нет, она все равно в любую минуту может навредить мне. Фрэнку никогда не понять, что творится у меня в душе.

Этот человек жил недалеко от нас в большом двухэтажном доме. Дом — из бетона, с декоративными каменными глыбами внизу, выкрашен охрой приятного оттенка, а деревянная облицовка — шоколадного цвета, весь он чистенький и аппетитный, как праздничный торт. Я подолгу смотрю на него каждый день и думаю: «Вот каковы дома богатых людей». Потому что владелец его и в самом деле богатый человек. Когда-то он был беден, как и мы, но заимел, как говорят, несколько акров земли на юге нашего острова, где нашли нефть, вот и разбогател. Простой человек вроде моего отца, без всякого образования. Но удачливость и нефтеносная земля, деньги и такой дом сделали этого человека в моих глазах великим.

Я преклоняюсь перед ним. В его внешности нет ничего примечательного; его можно увидеть, как любого из нас, стоящим на дороге в ожидании автобуса или такси, и, не зная, кто он, вы не обратите на него внимания. Я пытаюсь разузнать о нем все, что можно, стараюсь найти какие-то особые приметы, отличающие удачливого и богатого человека даже в том, как причесаны его волосы, как застегнуты и какой формы пуговицы на его рубашке, как зашнурованы ботинки. Он живет один в своем доме. Дети его переженились, и, по слухам, он не ладит с ними; и вообще у него, говорят, неприятностей и забот по горло. Мне непонятно, какие могут быть заботы и беды у богатого человека, и ничто не может умалить в моих глазах его величия.

Как-то в нашем поселке была свадьба. Старомодная свадьба на всю ночь, для которой богатый человек сдал свой дом. Вот тогда я впервые попал в этот дом. Дом, выглядевший таким внушительным снаружи, показался мне совсем небольшим. В нижнем этаже были только бетонные колонны и совершенно голые стены. Наверху помещалось пять небольших комнат, не считая галереек, примыкавших к ним. Тусклые лампочки едва светились. Это все, что я запомнил. И еще — запах крыс и пыль повсюду. Пыль сыпалась откуда-то сверху, даже когда я просто шел. Пыль, помет мокриц, скатывающаяся под пальцами в малюсенькие зернышки древесная труха — все это сыпалось, стоило лишь положить руку на что-нибудь деревянное…

Гостиная забита мебелью. Моррисовское кресло [65], большой стол с орнаментом посередине и что-то там еще… Но ощущение такое, что стоит только нажать посильнее, и вся эта мебель рассыплется в прах. Одна мебель — никаких тебе картин, не видно даже настольного календаря, — ничего, кроме стопки религиозных журналов, христианских «Свидетелей Иеговы» и тому подобного, — все то, что мы обычно выбрасывали, а богатый человек держал, хотя он даже не христианин. Дом, похожий на склеп. Как будто никто не жил в нем. Как будто богатый человек и сам не знал, зачем построил его.

И вот однажды кто-то застрелил богатого человека. Из-за денег или из-за кровной мести, никому не известно. Это так и осталось местной тайной. Полиция развесила повсюду объявления о награде в пятьсот долларов за поимку убийцы — и наш поселок превратился на какое-то время в Додж-сити из фильма «Джесси Джеймс» с Генри Фонда и Тайроном Пауэром в главных ролях.

Все ждали дальнейшего развития событий, но ничего больше не произошло. Объявления выцвели и порвались, полиция забыла об убийстве, а дом остался. Охряные стены постепенно тускнели, цинковая крыша ржавела, и ржавые подтеки поползли по стенам, а снизу стала быстро наползать яркая зелень — так покрываются зеленью комли деревьев в девственном лесу. Но и эта яркая зелень вскоре начала темнеть, а перед домом возникли уже настоящие лесные заросли. Потом дом стала покрывать плесень, крыша проржавела насквозь. Штукатурка местами отвалилась, обнажив волокнистое дерево, которое начало медленно крошиться, пока не остался один твердый остов. И все то время, пока я жил на родине, дом богатого человека так и стоял, словно скелет.

Когда я вспоминаю теперь этого человека, он уже не представляется мне богатым и великим, как тогда. Отсюда, из этого английского городка, который удивительно напоминает мне наш поселок, я вижу его как бы сверху, весь целиком: мокрая долина, бугристая, бегущая под уклон тропинка между зелеными тростниками, межевые канавки, заросшие высокой травой, крытые тростником дома, желтая застоявшаяся вода в грязном после дождя дворе и ржавая крыша дома-скелета.

Вы вправе удивиться: как это люди вообще живут в таком захолустье. Но это моя родина.

Воскресное утро, никто не работает, и люди, расслабившись, сидят по своим дворам среди циний, бархатцев и барвинков, петушиных гребешков, венериных башмачков и обыкновенных гибискусов. Цирюльник обходит по очереди все дома, обитатели которых садятся под манговые деревья и отдают себя в его власть. Мне особенно вспоминается одно такое утро, когда на отлого спускающейся тропе нашего тростникового поля неожиданно появился на велосипеде дядя Стивен, младший брат отца.

Брат моего отца живет в городе. Как он попал туда, как получил образование — в отличие от моего отца, — как стал судейским чиновником (все это произошло давно, еще до моего рождения), и по сей день для меня остается загадкой. Дядя — христианин. А может, он просто принял христианское имя Стивен, чтобы показать, как он идет в ногу со временем. Мой отец подсмеивается над этим за его спиной, но мы все гордимся дядей Стивеном и той маленькой славой и уважением, которыми — благодаря ему — пользуемся в округе.

Когда он «прибывает» к нам в гости, это целое событие. Новость молниеносно распространяется среди соседей, мать бросается ловить курицу для праздничного стола, а отец достает заветную бутылку рома, стаканы и готовит холодную воду. Праздник! А в конце, перед тем как «отбыть», дядя Стивен раздает нам мелочь — на воскресное дневное представление для детей.

Мы привыкли к этому. Я обожал дядю Стивена, когда был маленьким. И долго обожал, полагая, что он живет в своем городе один, и мы — его единственная семья. Но потом пришло разочарование: я узнал, что у дяди Стивена есть собственная семья, целая куча девчонок, которые собираются в монастырь, и один-единственный сын, очень способный юноша, будущий Великий Студент, перед которым преклоняется даже сам дядя Стивен, он примерно моего возраста или немного младше. Раз или два он приезжал к нам. Приятный и скромный парнишка, совсем не задается перед нами, и нетрудно заметить, что мой отец тоже гордится им — больше, чем мной или моим младшим братом, радуется, что сын Стивена как раз такой, каким он ожидал его видеть, и совсем не такой, как мы: способный юноша, который непременно станет образованным человеком. Мой отец не давал ему медяков на кино или на дневные представления. Он послал ему однажды в подарок авторучку «Ширли Темпл», а в другой раз — наручные часы «Микки Маус».

Стивен никогда не предупреждает нас о своем посещении, и приходится удивляться, как такой человек решается оставить в воскресенье свою семью, чтобы участвовать в наших скромных деревенских развлечениях. Мой отец говорит, что Стивен рад удрать от своей современной жизни, что он несчастлив со своей христианской женой и что у него из-за его прогрессивных взглядов масса забот и огорчений. Не понимаю, какие заботы могут быть у такого передового человека? И если они у него есть, то почему он их от нас скрывает?