Собор

— Иисус, сын Сирахов, предвозвещает Спасителя как пророк и учитель. Фигура же рядом с ним может быть как Юдифью, так и Эсфирью: ее идентификация сомнительна, для нее нет никаких положительных оснований.

Во всяком случае, как я только что пояснял вам, обе они — предвестницы Пресвятой Девы в Ветхом Завете. Ну а Иосиф, гонимый, проданный, плененный, а затем промыслительно ставший спасителем своего народа, предваряет Самого Христа.

Дюрталь помедлил перед этим безбородым юношей с курчавыми, стриженными в кружок волосами. Он был одет в курточку с шитой пелериной на плечах и без всякого движения держал в руках скипетр. Его можно было бы принять за смиренного и простого молодого монаха, столь продвинувшегося на духовном пути, что и сам этого не знает. Статуя, несомненно, была портретной; можно быть уверенным, что моделью художнику служил какой-то скромный, чистый душой послушник; это было творение веселой целомудренной души, не похожее на остальные.

— Восхитительно, еще лучше Иоанна, не правда ли? — обратился Дюрталь к аббату.

Тот кивнул и продолжал объяснение:

— Ряды рельефов на архивольте нам недоступны: шею сломаешь, чтобы их разглядеть, да и искусство там не высшей пробы. Интересны только сюжеты. Не считая ангелов, зажигающих звезды и светильники, там изображены пророческие деяния Гедеона, житие Самсона, плененного в ночи, но выломавшего ворота Газы и вышедшего из города, так же, как Христос разрушил врата смерти и вышел живым из гроба; история Товии, божественного образца милости и терпения; наконец, в этом уголке, аналогично Царскому порталу, мы найдем знаки зодиака и каменный календарь.

Тимпан портала, как вы видите, делится на две части.

На одной суд Соломона, прообразующего Солнце Правды, Христа.

На другой Иов, один из самых известных прототипов Спасителя, лежит на гноище, а Господь с двумя ангелами дает ему пальмовую ветвь.

Чтобы завершить обозрение символики этих порталов, всю иконографию фасада, нам остается лишь бросить взгляд на три арки над крыльцом. Здесь расположены главным образом благотворители собора и местные святые; вместе с ними включены еще некоторые пророки, которым не хватило места в проходах у врат. Это преддверие — своего рода послесловие, приложение к целому.

Мы сейчас в правой арке; здесь изображены святой Потенциан, апостол Шартра, и святая Модеста, дочь градоначальника Квирина, убившего ее за отказ отречься от Христа; вон там Фердинанд Кастильский; он дал собору витраж, опознаваемый по его гербу: золотой замок в червленом поле, а рядом лазоревый щит с французскими лилиями; это большое окно северного трансепта. Умное, волевое лицо рядом с ним — это судья Варак; а вот и святой Людовик, босоногий, с тяжелым мешком кающегося паломника на плечах; он основал собор и осыпал его милостями.

Под центральной аркой два пустых постамента, на которых некогда стояли Филипп-Август и Ричард Львиное Сердце, два самых знатных покровителя храма. Другие постаменты заняты и теперь: это граф Булонский и его жена, бойкая тетка с мужеподобным лицом и с шапочкой на голове; пророк, неизвестно точно какой, но, должно быть, Иезекииль, поскольку среди пророков портала его нет; Людовик VIII, отец святого Людовика; наконец, сестра короля Изабелла, основавшая аббатство в Лоншане по уставу святой Клары. Она одета по-монашески; рядом с ней, в тени, священник еврейского Закона, держащий кадило, подобно Мелхиседеку. Смотрите, какая гордая у него поза: это Захария, отец Иоанна Крестителя, песнь которого «Благословен Господь Бог Израилев» предвещает пришествие Спасителя.

Вот мы и закончили осмотр этого поразительного изборника из Ветхого Завета, а также исторического помянника благотворителей, щедростью своей давших возможность осуществить перевод Писания на язык камня.

Дюрталь закурил, и они стали прохаживаться вдоль решетки епископского дома.

— Если забыть об искусстве, — сказал Дюрталь, — то во всей веренице предков Господа Иисуса меня поистине поражает один: Давид; он самый непростой из всех: и величественный, и ничтожный; от него не совсем по себе.

— Отчего же?

— Вообразите только жизнь человека, который побывал пастухом, воином, главой изгнанников, всемогущим царем, бездомным беженцем, великим поэтом и необычайным, чрезвычайно прозорливым пророком; а разве характер этого государя не еще более загадочен, чем его биография?

Он был кроток и готов к прощению, не мстителен и не злобен, но бывал и жесток. Вспомните участь, которую он уготовал аммонитянам; месть его была ужасна; он велел распиливать их, обложив досками, терзать железными боронами, разрубать косами, поджаривать в печах. Он был верен слову и совершенно предан Господу; и совершил грех прелюбодеяния, велев при том убить обманутого мужа. Удивительные контрасты!

— Чтобы понять Давида, — ответил аббат Плом, — его нельзя отделять от своей среды и выбрасывать из времени, в которое он жил; иначе вы будете судить его по понятиям нашей эпохи, а это нелепо. В представлениях же азиатского царя для существа, которое подданные считали сверхчеловеком, адюльтер почти что и не был грехом, да и женщина считалась чем-то вроде скота и как деспоту, верховному владыке, уже почти что принадлежала ему. Как прекрасно показал г-н Дьёлафуа в своем исследовании об этом монархе, он пользовался правом царя. Далее, его обвиняют в кровавых казнях, но ими же полон весь Ветхий Завет! Сам Иегова проливал потоки крови, истреблял людей, словно мух. Не надо забывать, что тогда люди жили под законом страха. И нет ничего особенно удивительного, что для устрашения врагов, чьи нравы были не мягче его собственных, Давид перебил жителей Раввы и поджаривал аммонитян.

Но свои насилия и грехи он искупил, а вы посмотрите только, как благородно вел себя этот муж по отношению к Саулу, как удивительны великодушие и милосердие того, кого ренанисты представляют нам как вожака разбойников и бессовестного бандита! Подумайте также о том, что он научил мир, не знавший добродетелей, заповеданных впоследствии Христом, смирению, да еще самому трогательному, покаянию, да еще самому суровому. Когда пророк Нафан обличил его в человекоубийстве, Давид, заплакав, признал грехи свои и отважно принял жесточайшую епитимью; кровосмешение и убийство в семье, бунт и смерть сына, предательство, разорение, безоглядное бегство в леса. И каким голосом молит он о прощении в псалме «Помилуй мя, Боже»! [58] С какой любовью и сокрушением просит милости у Господа, Которому согрешил!

У этого человека были пороки: небольшие, не часто проявлявшиеся, если сравнить его с другими царями его времени, добродетели же его изумительны, изобильны в сравнении с государями любых времен, любых эпох. И разве после этого не понятно, что Бог выбрал его из всех и возвестил о его потомстве? Иисус Христос пришел разрешить грешников от клятвы, взял на себя все зло мира; разве не естественно, что Его прообразом был человек грешный, как и все другие?

— В самом деле, это верно.

На пороге собора Дюрталь распрощался с аббатом, а вечером, лежа на кровати, перебирал в уме теорию библейских персонажей и скульптуры портала.

Вспоминаю этот северный фасад, шептал он про себя, и нет никакого сомнения: это краткая история издавна готовившегося Спасения, сводная таблица Священной истории, резюме Моисеева Закона и вместе с тем эскиз закона христианского.

Все предназначение еврейского народа раскрывается под троицей порталов: миссия, проходящая от Авраама до Моисея, от Моисея до пленения Вавилонского, от пленения до Христовой казни; она делится на три периода: образование Израиля — независимость народа — его жизнь среди язычников.

И как же мучительно долго совершалась эта переплавка массы людей! С какой убылью, каким количеством шлака! Сколько человек надо было перерезать, чтобы приучить к порядку хищных кочевников, подавить в этой расе жадность и ненасытное сластолюбие! — Одну за другой он видел безумные картины: как в Иудее вырвались на поверхность буйные, грозные наби [59], как они обличали преступления царей и злодейства удобопревратного народа, вечно соблазняемого сладострастными азиатскими культами, вечно ропщущего, готового сломать железную узду, которую наложил на него Моисей.