Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

На выезде из Царского Села ось дрожек, ехавших впереди, внезапно сломалась. Экипаж, хоть и не опрокинулся, но накренился. Поскольку моя упряжка следовала за дрожками на расстоянии метров ста, я увидел вышедшего оттуда долговязого, тонкого господина, державшего в одной руке цилиндр, а в другой – маленькую карманную скрипочку. Он был одет по парижской моде 1812 года: фрак и черные панталоны, шелковые чулки того же цвета, башмаки с пряжками. Едва ступив на дорогу, он несколько раз топнул правой ногой, потом левой, затем попрыгал и в заключение повертелся на месте, видимо, чтобы проверить, не сломал ли чего. Беспокойство, которое проявлял этот господин относительно своего состояния, не позволило мне прокатить мимо без остановки. Я велел ямщику придержать лошадей и осведомился, не приключилось ли с незнакомцем какой беды.

– Никакой, сударь, – отвечал он, – ровным счетом никакой, если не считать того, что я пропущу урок, а мне, сударь, за урок платят целый луидор, причем моя ученица – красивейшая барышня Санкт-Петербурга, мадемуазель Влодек. Она послезавтра будет представлять Филадельфию, одну из дочерей лорда Вартона, в живой картине по ван Дейку на празднике при дворе в честь наследной герцогини Веймарской.

– Сударь, – признался я, – мне не слишком понятно то, что вы сейчас сказали, но это не столь важно. Не мог ли я быть вам чем-либо полезен?

– Вы спрашиваете, в ваших ли это силах? Да вы просто можете спасти меня! Вообразите, я только что дал урок танцев принцессе Любомирской, в ее поместье в двух шагах отсюда. Она должна будет представлять Корнелию. Урок за два луидора, сударь, на меньшее я не соглашаюсь, я известен и пользуюсь этим. Все очень просто: я единственный французский учитель танцев в Санкт-Петербурге. И вот этот чудак дает мне экипаж, который сломался и чуть меня не изувечил! Счастье, что мои ноги целы! Ну, погоди, мошенник, я узнаю твой номер…

– Если не ошибаюсь, сударь, – прервал я, – я мог бы вам оказать услугу, предоставив место в моем экипаже?

– Да, сударь, именно так, это было бы огромным одолжением, но я, право, не осмеливаюсь…

– Полно, какие счеты между соотечественниками…

– О, так мсье француз?

– И между людьми искусства?

– Мсье артист? Поверьте, мсье, для людей искусства Санкт-Петербург ужасный город. Особенно это касается танцев. Вы случайно не учитель танцев, сударь?

– Как? Но вы же сказали, что вам платят по луидору за урок. Это ведь, сдается мне, весьма приличный гонорар?

– Да, да, в настоящий момент я получаю столько, но это временно, так сложились обстоятельства… Россия уже не та, что прежде. Французы все здесь испортили. Так мсье, как я полагаю, не учитель танцев, нет?

– А мне говорили, что Санкт-Петербург – город, где всякому, кто достиг мастерства в своем деле, обеспечен достойный прием.

– О да, сударь, прежде все так и было! Некогда жалкий парикмахер мог зарабатывать до 600 рублей в день, а я едва дотягиваю до 80. Но все же, мсье, вы не учитель танцев?

– Нет, дорогой мой соотечественник, – успокоил я его, – вы можете сесть в мой экипаж, не опасаясь оказаться рядом с конкурентом.

– С величайшим удовольствием принимаю ваше приглашение, сударь! – тотчас воскликнул мой собеседник, усаживаясь. – Благодаря вам я еще успею в Санкт-Петербург вовремя к уроку.

Возница пустил коней в галоп, и спустя три часа, когда уже стемнело, мы въехали через Московские ворота в Санкт-Петербург. Здесь, следуя советам своего попутчика, который оказался очень участлив ко мне, уверившись, что я не учитель танцев, я остановился в гостинице «Лондонской», на Адмиралтейской площади, на углу Невского проспекта.

Там мы расстались: он вскочил в дрожки, я вошел в гостиницу.

Не стоит говорить о том, что, несмотря на мое желание осмотреть город Петра I, я отложил это на завтра. Я был буквально разбит, ноги меня уже не держали. Я едва нашел в себе силы дойти до своего номера, где, к счастью, обнаружил хорошую постель и приличную мебель, которых был лишен с того момента, как покинул Вильно.

Был уже полдень, когда я проснулся. И первым делом бросился к окну. Я увидел Адмиралтейство, опоясанное деревьями, с его высоким золоченым шпилем с корабликом наверху. Слева от меня возвышался сенат, справа – Зимний дворец и Эрмитаж. Между ними открывался вид на Неву, показавшуюся мне широкой, как море.

Завтракая, я одновременно торопливо одевался, а покончив с тем и другим, тотчас устремился на Дворцовую набережную и дошагал до Троицкого моста, длиной 1800 футов. Мне не зря советовали для начала взглянуть на город именно отсюда. Это был лучший совет из всех, полученных мной за всю жизнь.

Право, не знаю, найдется ли в целом свете панорама, равная той, что раскинулась перед моими глазами, когда я, повернувшись спиной к кварталу, называемому Выборгской стороной, устремил взор вдаль, в направлении Финского залива и острова Вольный.

Совсем близко, справа от меня, наподобие корабля пришвартованная двумя легкими мостами к острову Аптекарскому, высилась крепость, первое строение Санкт-Петербурга, его колыбель. Над ее стенами сверкал остроконечный шпиль храма апостолов Петра и Павла, где находится царская усыпальница, и виднелась зеленая крыша Монетного двора. Напротив крепости, слева от меня, на другом берегу реки располагались Мраморный дворец, большим недостатком которого является то, что архитектор, похоже, забыл снабдить его фасадом, Эрмитаж – очаровательный приют, наперекор этикету построенный Екатериной II, императорский Зимний дворец, примечательный скорее массивностью, нежели изяществом, Адмиралтейство со своими двумя павильонами и гранитными лестницами. К этому гигантскому центру сходятся три главные улицы Санкт-Петербурга: Невский проспект, Гороховая и Преображенская. Наконец за Адмиралтейством – Английская набережная с ее великолепными зданиями, в конце которой Новое Адмиралтейство.

Пробежав глазами вдоль этой вереницы величавых строений, я вновь устремил взор прямо перед собой, туда, где на мысе Васильевского острова высится Биржа, здание в современном стиле, построенное, уж не знаю почему, между двумя ростральными колоннами. Ее полуциркульные лестницы спускаются к реке, омывающей их нижние ступени. За ней один за другим расположены двенадцать учебных заведений, Академия наук и Академия изящных искусств, а там, где река делает поворот, эту блистательную перспективу завершает бывшее Горное училище.

С другой стороны Васильевский остров, обязанный своим названием некоему Василию, сподвижнику Петра I, омывает протекающая в направлении острова Вольный Малая Невка, рукав большой реки. Здесь, в чудесных парках, обнесенных позолоченными решетками, три летних месяца, когда Санкт-Петербург наслаждается теплой погодой, красуются под открытым небом дивные цветы и декоративные кустарники, завезенные сюда из Африки и Италии. В остальное время они обретают температуру своих родных краев в жарких оранжереях. Здесь же располагаются особняки самых богатых господ Санкт-Петербурга. Один из этих островов, весь превращенный в цветущий сад и место для прогулок, целиком принадлежит императрице, по приказу которой здесь возведен прелестный маленький дворец.

Если же повернуться спиной к крепости и устремить взгляд к верховьям реки, городской пейзаж, оставшись грандиозным, совершенно изменится. В самом деле, ведь даже у двух концов одного и того же моста, на котором я стоял, видны на одном берегу Троицкий собор, на другом – Летний сад. Кроме того, я слева от себя видел маленький деревянный домишко, где жил Петр I во время постройки крепости. Возле этой хижины поныне стоит дерево, к которому на высоте примерно десяти футов прибита икона Богоматери.

Когда основатель Санкт-Петербурга спросил, насколько высоко поднимается вода во время наводнения, ему указали на эту Пресвятую Деву. Царь чуть было не отказался от своего грандиозного проекта основать здесь столицу. Священное древо и прославленный домик окружает строение с аркадами, призванное уберечь их от воздействия времени и капризов климата. Домик поражает своей простотой: там всего три комнаты – столовая, гостиная и спальня. Петру I, занятому возведением города, было недосуг построить себе дворец.