Лучшие годы мисс Джин Броди. Девицы со скудными средствами

Николас тщетно пытался высвободить руку и поднять ее над толпой, чтобы привлечь внимание к раненой женщине. Он кричал, что женщину ударили ножом. Моряк выкрикивал обвинения женщине, осевшей, но не упавшей — ее удерживала на ногах толпа. Эти отдельные проявления терялись во всеобщем столпотворении. Николаса отнесло в сторону людской волной, накатившей с Молла. Когда балкон снова погрузился во тьму, он смог пробить небольшую просеку сквозь толпу к открытому входу в парк, куда за ним последовали Джейн и Руди. На этом пути ему пришлось на какой-то момент остановиться — он оказался лицом к лицу с моряком, зарезавшим женщину. Раненой нигде не было видно. Николас, ожидая возможности двинуться дальше, вытащил из кармана письмо Чарлза Моргана и засунул его в ворот блузы моряка. Тут людская волна понесла его дальше вперед. Он сделал это без очевидной причины и не думая о последствиях, это был просто некий жест. Так обстояли дела в те времена.

Они шли назад сквозь чистый воздух парка, обходя пары, лежавшие у них на пути, сплетенные в тесных объятиях. Парк был наполнен пением. Николас и его компаньоны тоже пели. Они набрели на драку между английскими и американскими военнослужащими. Двое лежали без сознания у края дорожки, над ними хлопотали их товарищи. Где-то позади них толпа кричала «ура». В ночном небе сомкнутым строем пролетели самолеты. Это была чудесная победа.

— Мне ни за что не хотелось бы все это пропустить, — пробормотала Джейн.

Она приостановилась — подобрать и заколоть растрепавшиеся волосы, во рту у нее были зажаты шпильки, когда она это говорила. Николас восхищался ее жизненной стойкостью, вспоминая Джейн в этом виде, в той стране, где он встретил свою смерть, — вспоминая, как она стояла на темной траве крепкая и голоногая, приводя в порядок свои волосы, — словно она была воплощением всего Мэй-Тека, в его кротком и непринужденно-естественном приятии бедности, в далеком 1945 году.