Венерин волос

Рождество - это праздник любящих друг друга людей, семьи, а у нас семьи никакой уже давно нет.

И папа сейчас там, со своим другим ребенком. Наверно, разворачивают подарки.

Леша, я без тебя не могу! Никак жить без тебя не получается!

29 декабря 1915 г. Вторник.

“Ура! Сегодня получил посылку из дома и - еще раз ура! - достал связанный тобой шарф, развернул его и вдруг почувствовал запах духов, затаившийся в шерстяных порах - твой запах! Запах моей любимой из ожившего шарфа! Кто бы знал, как хочется обнять тебя, прижаться к твоим волосам и нюхать их, целовать, дышать!

Рождество нам придется провести на передних позициях. Жаль очень, что не получится сходить ко Всенощной.

Взял полистать наугад Евангелие, которое мне дала с собой мама. Стал читать откровения Иоанна и вдруг подумал, что Апокалипсис - от страха личной смерти. Всеобщая смерть - это утешительная справедливость. Страшно умереть, потому что обидно отстать - другие пойдут дальше и увидят то, что для тебя навсегда останется скрытым за поворотом. Поэтому самое обидное в Апокалипсисе - что его не будет.

Пытался заснуть - и снова не смог. Вот сел накарябать мысли, не дающие мозгам ночной покой. Апокалипсис на самом деле вот он, здесь, обыденный, морозный, с поземкой, просто размазанный по времени. Все умирают, только не одновременно. Но какая в сущности разница - уходят так или иначе целыми мирами, поколениями, империями. Где Византия? Где римляне? Где эллины? Пшик. Ничего нет. Ничего и никого, ни победителей, ни побежденных. Все кануло - просто не так театрально, как “небо яко свиток свиваемо”, а буднично. Человек из всего хочет устроить чуть ли не трагедию - и непременно скопом, массовкой, чтобы побольше эффекта. Читаешь Иоанна, а это чистый Ханжонков! Но что-то я заговорился. Спи, голубка моя! Спи! Спокойной тебе ночи! Целую тебя сейчас, через все эти версты в этой ночи и, значит, я с тобой!”

10 января 1916 г. Воскресенье.

Писем от Алеши нет почти две недели, и я просто схожу с ума, а сегодня ночью приснился ужасный сон. Я проснулась вся мокрая от слез. Мы едем с ним куда-то морозной ночью на тройке. И я так близко его чувствую, его дыхание, губы. Такое сильное вдруг охватило всю меня желание жить полностью, всем существом, хотелось, чтобы без конца слышались звуки колокольчиков и приятный скрип полозьев. И тут все это куда-то исчезло, и я одна. И меня везут куда-то, как в детстве, натерев от мороза щеки гусиным жиром - все лицо. Липко, противно. Жир нагрелся, потек. Передо мной лошадиные крупы с заиндевелыми хвостами. Прямо вижу их, чувствую запах медвежьих шкур, на которых сижу, и лошадиного пота и газов, все время испускаемых животными. И вдруг проснулась и почувствовала - умер…

Сердце чуть не разорвалось.

11 января 1916 г. Понедельник.

Письмо от него! Жив! Жив! Жив!

“Рождество пришлось встречать на передней позиции - немцы нас совершенно не тревожили ни в сочельник, ни в самый праздник. В сочельник на батарее была зажжена елка, поставленная перед землянками. Вечер был тихий, и свечей не задувало. Невольно мыслями переносился к вам в Ростов. Живо представлялся этот вечер: сначала суета на улицах, потом прекращение уличной сутолки, и наконец начинается звон в церквах, какой-то торжественный, праздничный, начало службы великим предвечерием и, наконец, всенощная. Народ по окончании рассыпается из церквей и расходится в радостном праздничном настроении. Здесь же совершенно тихо и у нас, и у немцев. Ночь была звездная, и эта тишина особенно нагоняла грусть, и сильнее чувствовалась оторванность от вас. Вспоминался дом, детство, как под скатерть стелили сено в память о рождении Христа и как вкусно оно пахло в комнате, мешаясь с запахом хвои. Рождество у нас был постный день, и никто с утра и до появления первой звезды не ел. Голодали до вечера и смотрели на звезду - потом садились за стол. Ели особые, рождественские пироги: с рисом - белый король, с фасолью - желтый король, со сливами - черный король. Пишу - и так вдруг захотелось снова попробовать тех пирогов! Так бы и набил ими живот до отвала!

Целую тебя! Спокойной ночи! Допишу завтра.

Доканчиваю начатое позавчера письмо и спешу отослать его с оказией.

Нет, ничего не успеваю дописать, отправляю, как есть. За окном солнце, мороз, сверкает снег, и воробьи, пронзительно чирикая, налетели на свежий лошадиный навоз - воробьиное счастье!”

Вопрос: Опишите ваш путь следования.

Ответ: Вышел и пошел, не ведая, куда иду, и шел 40 дней.

Вопрос: Через какие страны вы следовали?

Ответ: Пришел я в землю, в которой живут люди с песьими головами. И они - псоглавцы - смотрели на меня и не причиняли мне зла. Во всяких местах они живут с детьми своими, между камней устраивая гнезда. Шел я через землю их 100 дней и пришел в землю пигмеев. И встретились мне множество мужей, и жен, и детей. Увидев их, я устрашился, думая, что они съедят меня. И решил: растреплю волосы на главе моей и устремлюсь на них. А если побегу, то съедят меня. И сделал так, и они побежали, подхватив детей своих и скрежеща зубами своими. И взошел я на гору высокую, где ни солнце не сияет, ни древа нет, ни трава не растет, только гады и змеи, свищущие и скрежещущие зубами. И скрежетали зубами аспиды, и ехидны, и увалы, и василиски. Видел и других змей, но многим названия не знал. Так шел я четыре дня, слыша шипение. Уши свои залепил воском, не в состоянии терпеть свист змеиный.

Вопрос: Вы говорите правду?

Ответ: Вот же еще воск в ушах моих. Потом я шел дальше еще 50 дней, не ведая пути, и нашел льдину, с локоть от земли высотой, и, грызя ее, прошел землю ту.

Вопрос: Где, когда и как вы перешли границу?

Ответ: Я дошел до большой реки и напился воды из нее, и губы мои начали слипаться от сладости, превосходящей сладость меда и медовых сот. И когда настал девятый час, разлился по той реке свет, в семь раз светлее дневного света. И были ветры в земле той: западный ветер зеленого цвета, а от восхода солнца - рыжий ветер, а с севера ветер - словно свежая кровь, а с южной стороны ветер белый, как снег.

Вопрос: Вы действительно говорите правду?

Ответ: Ширина реки той - как отразившееся в воде небо, а глубина - как промелькнувшее мгновение - не имеет дна. И вот когда я захотел перейти через нее, возопила река и сказала: “Не можешь ты пройти через меня, ибо нельзя человеку пройти через воды мои. Посмотри, что есть сверху вод”. Я же посмотрел и увидел стену из облаков, стоящую от воды до небес. И сказало мне облако: “Через меня не проходит ни птица мира сего, ни дуновение ветра, и никто иной не может пройти через меня”.