Август

Зато с оплатой самого невода дело не заладилось. Каролус свою долю выплатил, староста Йоаким тоже, но остальные совладельцы уклонялись. Что тут оставалось делать? Август начал испытывать острую нужду в деньгах, он уже зашёл довольно далеко, несущие стены теперь даже во время прилива поднимались над уровнем воды, но фундамент следовало укрепить ещё и стальными балками, а между ними поставить связку из трёх железных балок сечением в три восьмых дюйма — всё уже привезли, вот только платить нечем. И Август с горя пошёл к Каролусу.

Поход его оказался не напрасным. Каролус, как человек чести и в душе матадор, пообещал выкупить все неоплаченные доли невода; было бы стыдно, если бы он, располагающий достаточными средствами, вдруг уклонился.

— Пошли, — сказал он Августу, — поговорим с Поулине.

Предстоял разговор с Поулине, но Поулине с недоверием относилась к строящейся фабрике, а потому сказала:

— Я была бы очень рада, надумай такой человек, как ты, потратить свои деньги более разумно.

— Это как так? — спросил Каролус.

— И я могу сказать тебе это прямо в лицо!

— Августу нужны деньги для строительства, это его собственные деньги за невод, что ж тут дурного?

Поулине, с ожесточением:

— Ты разве сам не видишь, что он доработается до смерти? Он прыгает в воду средь бела дня и кладёт камни в эту драгоценную стену, а вечером, промокнув насквозь, возвращается домой, с него течёт, и, когда он садится за стол, под ногами у него разливается целое озеро!

— Ты что, совсем глупый? — спрашивает Каролус у Августа отеческим тоном.

— Да, вот такой он у нас здоровый и вообще незаменимый человек!

Август, кротко:

— Но теперь мы вывели стены выше уровня моря, и никто больше мокнуть не будет. Уж поверьте мне!

— Каролус, ты только послушай, что он говорит! Думаешь, он не станет больше кривляться и дурачиться? Было бы лучше, если б ты помог ему убраться подальше отсюда, не то он загонит себя до смерти. Весь день насквозь мокрый, словно возводит святые стены Соломонова Храма. Мне-то в общем наплевать, но просто зло берёт, когда на всё это смотришь.

Каролус не может с ней не согласиться, он говорит:

— Пообещай мне не разгуливать в мокром виде, обещаешь?

— Обещаю, — отвечает Август, он вынужден подчиняться, ведь ему нужны деньги.

— И это ещё не всё! — неумолимо продолжает Поулине. — Он угрохает в эту стройку всё, что у него есть. Говоришь, собственные деньги? Как бы не так! Он зарабатывает где только может, и всё уходит на эти стены! Поистине это цена крови, потому что он с мясом отрывает эти деньги от себя, и у него не остаётся даже такой малости, чтобы купить себе рубашку.

— Ты что, совсем глупый? — снова спрашивает Каролус.

— Ерунда всё это! — отвечает Август и достаёт свой бумажник. — Просто Поулине не понимает, что мне надо съездить в Норвежский банк с ценными бумагами.

— Врёт он всё! — вырывается у Поулине.

— А ну, дайте мне посмотреть! — говорит Каролус и начинает изучать Августовы бумаги со множеством печатей и цифр. Большие числа производят на него впечатление, и побеждённый Каролус говорит: — Ну, Поулине, веди себя разумно, я не могу прочесть ни одной из этих бумаг, а стало быть, ему нужно съездить с ними в Норвежский банк, в Тронхейм. Вряд ли такие бумаги примут к оплате в Будё.

— Ну, что же — говорит Поулине, — пусть он едет в Тронхейм и закончит эту историю.

Август:

— Будь у меня время, я бы поехал прямо сегодня.

— А времени у него нет, — поясняет Каролус и покачивает головой. — Значит, так, Поулине, только будь, пожалуйста, посговорчивей: ты выдаёшь мне из банка столько, сколько нужно Августу. И нечего больше об этом говорить. Потому что я не желаю находиться в одной компании с людьми, которые несправедливо к нему относятся...

С помощью этих денег Август оплатил счета за железо и сталь, а заодно заказал гофрированную жесть для большой крыши. Но денег опять оказалось недостаточно для выплаты еженедельного жалованья. Август пытался нажать на Габриэльсена и вырвать у него очередной взнос за акции, Габриэльсен в свою очередь обратился за помощью к родственникам-торговцам и принёс от них несколько сотен.

— Спасибо! — сказал Август. — Но этого мало.

Он понимал, что через короткое время снова останется без денег, и отбил телеграмму акционерам в Вестеролен — Людеру Мильде и Иверсену, хозяину невода. Ни ответа, ни привета. Ещё одна телеграмма, и наконец пришло письмо от них обоих, где они сообщали, что денег у них нет. Август схватился за голову и отправил третью телеграмму, на сей раз уже с угрозой, в ответ же ему сообщили, что они никоим образом не могут продать своих коров на подходе лета, когда скотина сама находит себе корм и даёт много молока. Ну и положение! Какое, скажите на милость, дело Августу до коров и молочных продуктов? Деньги! Нужны деньги!

Он пошёл к Поулине и потребовал, чтобы ему выдали пять тысяч крон хозяина невода Оттесена, которые были вложены в банк с вполне конкретной целью: строительство фабрики. Поулине в ответ решила созвать совет из жестокосердных и несговорчивых людей, пусть, мол, они обсудят это дело. На совет пришли глава банка Роландсен, Каролус, Поулине ну и, наконец, сам Август. Роландсен отыскал в протоколах запись, где говорилось, что пять тысяч Оттесена, а то и больше необходимо сохранить для покрытия многочисленных поручительств Августа. По сути, Августу было бы всё равно, доведись ему сейчас получить наличные. А так он сел на мель. Поулине вела себя крайне несговорчиво, а бедный Роландсен со своими изуродованными ногтями сидел и поддакивал, потому что сам задолжал и в лавке, и в банке. Мелочное хозяйство, ограниченный подход, то ли дело в Мексике или на Суматре, где всё поставлено на широкую ногу...

— Тебе сколько надо? — спросил Каролус.

— Шестьсот крон, — ответил Август, — просто чтобы обернуться, пока я поменяю свои бумаги.

Шестьсот — это очень немного, можно сказать, вообще ничего, но Август не посмел назвать большую сумму. Да и то Поулине удалось сбить её до половины. Словом, Август вышел из банка, имея при себе всего лишь жалкую недельную выплату.

Он попытал счастья и в других местах, позаимствовал деньги у Эдеварта, а когда всё израсходовал, то посулил своим рабочим вскорости расплатиться. Так он перебивался из недели в неделю, а сам всё строил фабрику. Четыре стены поднимались кверху, свидетельствуя о нескончаемых усилиях.

А тем временем наступила пора дождей, весенние дожди лили не переставая, работу пришлось приостановить. Август хватался за голову, видя такое промедление. Так прошла бесконечная неделя, а за ней снова появилось солнце, задул ветер с востока, и Август снова кликнул строителей. Новые трудности: люди хоть и пришли на зов, но за неделю безделья они совсем разболтались и больше не желали работать под честное слово. «У вас что, есть другая работа?» — спрашивал Август. Другой работы у них, правда, не было, но вообще-то они не могли себе позволить работать в кредит. «Неужто вы может просто так слоняться без дела?» — спросил у них Август.

Словом, на строительстве осталось лишь два человека, он да Эдеварт. Когда почтарь Родерик бывал дома, он тоже приходил к ним. Тогда их становилось трое. Дюйм за дюймом росли стены, друзья уже добрались до чердака, где тоже следовало положить стальные балки и настелить пол, но тут снова зарядили дожди, и Августу пришлось умерить свой пыл.

В эту пору он много бродил по окрестностям, бродил, размышлял, беседовал сам с собой и охотно наведывался в лавку. Поулине не без ехидства заметила, что теперь он может воспользоваться благоприятной возможностью и съездить наконец в Норвежский банк. Август сделал вид, будто размышляет над её предложением, потом, однако, отрицательно помотал головой и сказал, что не рискует оставлять стройку, когда она в таком состоянии. «Ты, никак, боишься, что мы растащим твою фабрику, пока ты будешь ездить?» Он отвернулся и промолчал. Что такое — неужели он плачет? Поулине в мгновение ока сменила гнев на милость, в волнении она прижала руки к груди. Возможно ли, чтобы Август стоял и плакал? Уж верно, он попал в жестокие тиски, а вдруг у него и денег-то нет, чтобы съездить в Тронхейм...