Август

— Да, — сказал Йоаким, — мы все были рядом с ним мелочь пузатая. В тот раз, когда наш сейф надо было доставить с берега, нас собралось семеро, да ещё привели двух лошадей, и всё равно у нас ничего не вышло. Но когда пришёл Эдеварт, мы вполне могли обойтись без лошадей! — У Йоакима сияли глаза, и он не уставал нахваливать старшего брата.

— А как славно он обращался с нами, когда мы были маленькие! Ты ещё помнишь, когда он уехал, а потом вернулся?

Йоаким хрипло закашлялся и подошёл к окну, словно увидел там что-то интересное. Поулине:

— До чего же грустно входить в пустую комнату. Там всё ещё висит его рабочая одежда. У меня не хватает духу отдать её кому-нибудь.

— Гм-гм, пусть висит, гм-гм, так что я хотел сказать?

Он ничего не сказал.

Поулине увидела, что у него дрожит спина, и спросила, желая отвлечь его:

— Ты сегодня вечером не собираешься в Новый Двор?

— Разве ему было что-нибудь нужно? — спрашивает Йоаким. — Да мне приходилось угрожать ему ножом, прежде чем он соглашался взять хоть самую малость. А ты помнишь, как один раз он в чём-то должен был уступить, ха-ха-ха, уступить... хоть и не хотел он этого, ха-ха! — нарочито смеялся Йоаким, чтобы не заплакать. — Словом, я тебе сказал, не трогай её, пусть висит...

Поулине снова быстро переменила тему:

— Ты вот говоришь: сейф. Ты только подумай: сейф в Поллене! Увидели бы это наши родители!

Йоаким заглотил наживку:

— А ты помнишь, как Август не мог его открыть?

— А Теодор-то пришёл ко мне и попросил у меня клещи.

— Ох уж этот Теодор! Он хотел кликнуть на подмогу кузнеца из Верхнего Поллена, чтобы тот взломал шкаф, — сказал Йоаким, и у него чуть-чуть отлегло от сердца. Он отошёл от окна и сел. Теперь его охватило сострадание к Августу. — Все его усилия пошли прахом, — сказал он.

— Вот никак я не пойму: за что бы он ни брался, всё терпело неудачу. Даже в пути неудача преследовала его. Он ведь вполне мог бы сейчас вернуться, а всё не возвращается.

— Но не думай, что он принимает свои неудачи так уж близко к сердцу, не тревожься за него. — И Йоаким перешёл на торжественный язык: — Август должен был снова уйти в странствие, потому что его время здесь истекло. Он следовал велению времени и жил беспокойной жизнью. Помяни моё слово: в следующий раз он объявится где-нибудь в другой точке земли и снова принесёт с собой благо и беду. Не тревожься за Августа, он всецело принадлежит нашему времени и поэтому чувствует себя везде как дома.

Возвышенные слова. Поулине, верно, не всё понимала.

— А вообще-то, — сказала она, — у нас перед домом растут его ёлочки, и тебе надо бы оградить их проволокой, чтобы нам случайно не затоптать их, когда выпадет снег.

Тяжко в ту пору пришлось полленцам, минуло ещё немало времени, прежде чем им удалось выбраться из нужды. Зима, снег, плохо с едой, жизнь замерла, Август, скиталец и бродяга, скрылся. Стало и ещё хуже — нет сельди, голод и уныние, некоторым полленцам помогала община. По мере того как зима продвигалась вперёд, всё больше и больше людей терпели нужду, особенно тяжкие дни настали для переселенцев, у них совсем не было земли, чтобы хоть что-нибудь посадить, у них только и был, что дом, в этом подобии города, но не было ничего на прожитьё, вода в вёдрах замерзала у самой печки, исхудалые дети жались по углам. Благодарение Богу за каждый день, который удалось пережить. Переселенцы бродили от одного двора к другому, кто в лохмотьях, кто чуть ли не нагишом, порой они были так голодны, что даже улыбались от слабости, словом, не люди, а призраки нищеты. А о чём же они говорили? Да вот о чём. Не заприметил ли кто-нибудь сельдь? Не попались ли на глаза почтарям птицы над морем? А зима всё шагала, вот уже настал февраль, за ним март, весенняя скудость ужасна, переселенцы влачат своё существование, изо дня в день, изо дня в день голодают, мерзнут и отходят с миром. Последним спасением для них остаётся вечный сон во имя Божье.

Хуже всего было детям. Ведь прибавились и новые.

Дети всё равно, что Августовы ёлочки, земля не самое для них подходящее место, им слишком плохо приходится, они болеют и угасают. Но наконец сходит снег, у некоторых ёлочек проглядывает зелёная верхушка, крохотная зелёная верхушка, но даже крохотная — это чудо, невероятное чудо, ёлочки всё время хранили в себе искорку жизни, они напрягали свои слабые силы, чтобы пустить корни. Впрочем, некоторые растения всё-таки умирают. Некоторые дети тоже.

И тут снова проходит слух про сельдь в Эйд-фьорде...